Страница 31 из 100
Бумажку, прилепленную к той овце, что терлась, как собака, о юбку пастушки.
Странно, что уже тогда у нее не возникло мысли, стоит ли это читать.
Во всяком случае, она не остановилась.
«ЧЕРЕПАХОВЫЙ СУП. ТОЛЬКО У НАС. НИ С ЧЕМ НЕ СРАВНИМАЯ ТОНКОСТЬ ОЩУЩЕНИЙ».
Что она делала потом?
Как в эту кастрюлю, которая…
«Мистер Осборн, — сказал старый Натвиг, выбивая трубку. — Вы знаете, у нас с вами прекрасные соседские отношения, а в моем возрасте это одна из тех немногочисленных вещей, о которых следует просить Бога, чтобы он сохранил их вам до самой смерти, и забыть обо всех других просьбах. Ваш мальчик мне очень нравится. Надеюсь, у вас не вызывает ревности то, что он бывает у меня так часто. Он вас очень любит»
«И я его тоже», — откликнулся он с почему-то пересохшим горлом.
«Видите ли, он мне все рассказал. О ваших проблемах, я имею в виду. После того, как погибла его черепаха,
(интересно, о черепахах говорят: «погибла»? Мне кажется, «погибнуть» в ее отношении — все равно что «пасть смертью храбрых» или что-то в этом роде. Или так тоже можно?)
он нуждался в ком-то, кто его выслушает. И особенно когда ему начал сниться этот сон».
«Простите?»
Натвиг пристально посмотрел сквозь клубы дыма.
«Я думал, он говорил вам. В таком случае, вам следует спросить у него. Видимо, он просто не успел. Дело в том, что родители — всегда люди занятые, а старый человек вроде меня неограниченно располагает временем. Только пчелы его отнимают, но это, понимаете ли, недолго».
«Мне казалось, пчелы — очень хлопотное занятие».
«В первое время. Потому я, собственно, и обзавелся ими пятнадцать лет назад, когда умерла моя жена. Она всегда хотела их завести, хотя, боюсь, ею руководило смутное романтическое представление о людях, которые живут этакой жизнью… вы понимаете. Я думал, что выполняю ее желание, когда купил это все. Хоть поздно, а выполняю. Потом, когда я привык и стал делать все быстро, я понял, что занялся этими пчелами, чтобы делать все медленно и не иметь времени думать».
«Не вышло».
«Да, не вышло, — согласился мистер Натвиг. — Мистер Осборн, я хотел бы дать вам совет, хотя, разумеется, вы вправе послать меня к черту».
«Я вас слушаю».
«Вы знаете овраг за моим домом».
«Да, конечно».
«Погрузите в машину свой холодильник, вывезите и сбросьте его туда. Лучше всего — немедленно».
Странно, что он не удивился, услышав этот совет.
«Я один его не выволоку, — медленно сказал он. — В дом мы втаскивали его втроем, а я был тогда посвежее».
«В этом я вам не помогу, к сожалению. Кто из ближайших соседей? Миссис Морстон, разумеется, тоже…»
«Помнится, она говорила, что должен заехать ее сын. Завтра с утра».
«Билли? Это удачно. Он вполне сойдет за двоих, которых вам недостает. Пойдите договоритесь с ней, чтобы он помог вам. Не упустите, он приезжает
(«И мы переходим к суперигре»)
не позже половины седьмого. Я всегда слышу в это время, как у него играет радио в машине».
«Спасибо, — сказал он и встал. — Может быть, кто-нибудь другой и послал бы вас к черту, слыша, как вы распоряжаетесь его холодильниками, но я пережил слишком много и больше не хочу».
Мистер Натвиг с протяжными всхлипами раскуривал трубку.
Он уже был у дверей.
«Мистер Осборн».
Он обернулся.
(«И теперь у вас на счету…»)
«Берегите сына».
Теперь он смотрел «Колесо Фортуны». Пойдите посмотрите «Колесо Фортуны», сказал мистер Натвиг, я всегда смотрю его.
Он пошевелился и оставил пиво.
— Что за мотив они взяли, — сказал он с раздражением. — Не нашлось ничего лучше. Менее заунывного.
Он напевал этот мотив уже несколько минут, не замечая этого.
Не замечая также и того, что
(черт возьми, тебе ПРИДЕТСЯ ЭТО УСЛЫШАТЬ!)
он звучит не из телевизора.
Едва ли он задумался над вопросом, откуда это звучит. Он поднялся, вышел в коридор и пошел навстречу вертикальной полосе желтого света, стоявшей посредине темной кухни.
В двери холодильника.
Она медленно приоткрывалась, и вместе с ровным, безжизненным светом (стерильным, подумал он) из нее лилось хрустальное наигрывание песни «Ты потерял свою любовь».
Я не пойду к нему, подумал он, подходя к нему.
Я не стану брать тарелку.
Во всяком случае, пока Молли с сыном не вернется из бассейна.
Через двадцать пять минут.
Что-то глухо пошевелилось и скользнуло, и он вздрогнул от ужаса, чувствуя холодную струю между лопаток, при остром звуке бьющейся тарелки. Она вывалилась из холодильника и смутными осколками, похожими на ощеренные зубы, разлетелась по полу.
Он зажег свет.
Осколок с синим листком оказался под столом. Из-под листка глядели небесно-голубые глаза маленькой пастушки и вились ее золотые локоны. На листке не было ничего.
Совсем ничего.
Чистый листок, налепленный на лицо пастушке.
Внезапно он почувствовал судорожную, истерическую ярость. Он стоял и сжимал кулаки, глядя на безмятежно-белые грани холодильника, точно собирался вступить с ним в рукопашную схватку. Он испытал такой приступ гнева, какого не испытывал никогда в жизни.
А потом он поднял лицо к горящей лампе и рассмеялся.
Бурная муть гнева, смешанного и переплетенного со страхом, — та муть, что долгое время не давала ему думать и действовать трезво — вдруг схлынула, и он повел глазами, удивляясь внезапной прозрачности
(стерильности),
с какой очерчивались все вещи.
Все очень просто. Чего он нервничал, суетился и ждал худшего, как ребенок, закрывающий лицо руками? Все просто.
Он пошел к сараю, открыл его и отпер железный ящик, в котором хранил винтовку. Он взял ее в руки и ощутил эту знакомую, так хорошо знакомую и так давно не испытываемую холодноватую тяжесть.
Хороший выстрел, сказал тогда Уилбер.
Львица лежала в трех шагах от него, обрушившись на колючие кусты; ее густая кровь капала на сухую землю, он видел ее зеленые глаза, направленные на него, когда она умирала. Упорный зверь, отметил он с уважением. Ненависть держится в нем дольше, чем жизнь. Сильный зверь. Тем не менее, победил он, и это был честный поединок.
Он вернулся в дом, и сухой звук заряжаемого оружия возвестил миру о том, что мистер Осборн принял свои меры.
Он допил пиво и улыбнулся.
Сейчас он станет против холодильника,
(все с той же спокойной, уверенной улыбкой он стал с ружьем наперевес у входной двери, совершенно уверенный, что стоит на кухне)
да, станет вот здесь, и пусть тот попробует сделать хоть что-нибудь, открыть дверь, или начать какой-нибудь идиотский мотив, или плеваться бумажками с корявыми надписями, — тогда посмотрим, кому из них эта забава выйдет боком. Когда он всадит в его подлое металлическое нутро пять зарядов, из которых каждый убивал льва в прыжке раньше, чем тот касался земли.
Посмотрим.
— Мама, почему сарай открыт? — спросил Джонни. — Кто туда ходил?
— Папа, наверное, — ответила Молли. — Пойдем скорей, у тебя волосы мокрые. Говорила я тебе, просуши, как положено.
— Ну, мам, тепло же на улице.
Билли приедет. Ему не надо Билли. В половине седьмого утра у него уже не будет никаких проблем. Возможно даже, он еще будет спать в половине седьмого. Зачем ему вставать так рано? Мистеру Натвигу, которому старческая бессонница не дает видеть поутру вещие сны, может, и нравится смотреть на восход. Возможно, когда-нибудь это и ему будет нравиться. Когда он состарится и разведет пчел.
А пока у него другие проблемы.
Он замер.
Ему кажется — или за этой проклятой дверью началось какое-то шевеление?
Джонни определенно видел этот ящик.
Что он видел потом, после него?
— Мам, а что за ящик лежит у сарая? Что в нем было, мам?
— Не знаю. Спроси у папы.