Страница 3 из 23
Характерен из того времени и нравов такой эпизод. В Новониколаевск, при выводе 1-й Сибирской армии в тыл, была назначена гарнизоном Средне-сибирская дивизия, во главе которой Пепеляев только что перед тем поставил молодого, очень храброго, но совершенно сбитого с толку и втянутого в политику двадцатишестилетнего полковника Ивакина[15]. Когда я потребовал его к себе для доклада о состоянии дивизии, оказалось, что полковника в городе нет, еще не приехал. Через два дня – тоже нет; наконец, после третьего приказа является, делает доклад, а затем просит разрешения говорить откровенно.
– В чем дело?
– Я оттого запоздал, Ваше Превосходительство, что в пути ко мне приехали земские деятели, привезли штатское платье и убеждали спасаться – будто Вы меня арестовать собираетесь…
– За что?
– Да они толком не объяснили, а много говорили, то Вы недовольны 1-й Сибирской армией за то, что она эсерам сочувствует.
– А разве правда, что в Вашей армии есть сочувствие эсерам?
– Так точно, иначе быть не может; наша армия Сибирская, а вся Сибирь – эсеры, – бойко, не задумываясь отрапортовал этот полу-мальчик, начальник дивизии.
У меня в вагоне сидели мой помощник генерал Иванов-Ринов[16]и начальник штаба, которые не могли удержаться от смеха – до того наивно и ребячески бессмысленно было заявление Ивакина. Рассмеялся и сам автор этого политического афоризма.
После разъяснения полковнику Ивакину всей преступности этой игры, того, для какой цели пускают социалисты такие провокационные выдумки, что они хотят сделать и их, офицеров, своими соучастниками в работе по разрушению и гибели России, – он уехал, дав слово, что больше никаких штатских в дивизию не пустит и все разговоры о политике прекратит. Этот молодцеватый и храбрый русский офицер произвел впечатление полной искренности; казалось, что он ясно понял теперь ту бездну, куда влекли его политиканы – враги России, понял, раскаялся и даже, видимо, возмутился их низкими интригами.
На другой день Верховный Правитель после оперативного доклада сказал мне недовольным голосом, что через приближенных людей до него дошли слухи, будто полковник Ивакин собирается в одну из ближайших ночей арестовать его и меня. Контрразведка штаба проверила настроение частей Средне-сибирской дивизии, которое оказалось нормальным, здоровым от какой-либо эсеровщины; я доложил это адмиралу, как и мой разговор с Ивакиным. Видимо, была пущена в ход обычная для социалистов двойная игра: старались обе стороны убедить в опасности ареста – для каждой, чтобы вызвать его со стороны старшего начальника и иметь предлог для выступления войсковых частей. Не надо забывать, что в то время настроение всюду было сильно повышенное – результат всех пережитых потрясений и неудач. Адмирал потребовал к себе полковника Ивакина, около часу говорил с ним и лично выяснил вздорность всей этой истории. Но, как показало дальнейшее, слухи все же имели основание, – работа и подготовка в этом направлении велись.
Очень жаль, что приходится останавливаться на ничтожных сравнительно обстоятельствах, происходивших на фоне тогдашнего титанического потрясения Восточной России. Но освещение этих фактов необходимо, ибо они устанавливают связь всего дальнейшего с теми основными положениями, которые были высказаны об эсеровско-чешском заговоре против Белой армии. Эти эпизоды и личности, проявлявшиеся осенью 1919 года, доказывали правильность диагноза болезни тыла, подтверждали выводы и укрепляли еще больше решимость в проведении мер по ликвидации гнезд заговорщиков. Русское национальное дело, Русская армия и будущность нашего народа требовали быстрых и решительных мер. Бесконечно грустно, что слишком поздно взялись за их проведение.
На фронте усталые, измученные, одетые в рубищах полки новых крестоносцев, сражавшиеся второй год за Русь и Крест Господень против интернационала и его пентаграммы, красной звезды. Тысячи верст боевого похода закалили части и сделали их стальными; бесконечные сражения, бои и стычки выработали в офицерах и солдатах величайшую выносливость, выковали храбрость.
Армия отступала, но она уже накопила опять в себе силы для нового перехода в наступление, для нового рассчитанного прыжка тигра. Весьма возможно, что на этот раз уже окончательного, победного. А по всему огромному дикому пространству Сибири, по вековой тайге ее, по диким горным хребтам, по беспредельным степям и лесам, вплоть до самого Тихого океана, шел в то же время сполох, скрытый еще, но не тайный уже; вышедшие из подполья темные силы, слуги той же пентаграммы, готовили сзади предательский удар. Этот удар мы заметили, разгадали вражеские козни, и было еще время отразить его, а затем уничтожить с корнем гадину измены и предательства.
Ряд мер, о которых сказано выше, проводился срочно, в энергичной, напряженной работе. Дело начинало налаживаться, а вместе росла и уверенность, что мы переборем трудности, выполним план, спасем Русское дело. Несмотря на то что положение было крайне критическое и так угрожающе выглядели признаки этого сполоха, выходы имелись. А главное, было много истинных сынов России, объединенных общим страстным желанием спасти Родину; и на их стороне были и симпатии, и силы масс народных. Была армия, сильная духом и не малая числом, имелось оружие и боевые припасы, да к тому же в русских руках были остатки накопленного веками государственного достояния, значительный золотой запас. Вперед можно было смотреть бодро.
– Выгребем! – говорили часто мои помощники, когда совместно вырабатывали и проводили меры по ликвидации измены в тылу.
Теперь зимой, в конце ноября, настало время, когда на фоне сибирской жизни ярко выступили те пятна, зашевелились те злые гнезда эсеровщины, которые подготовлялись весной и летом и были скрыты почти ото всех глаз. Как волшебные тени, появились они вдруг, сразу. Сначала Владивосток, Иркутск, затем Красноярск и Томск. И то, что многим представлялось весной далекой злой опасностью, почти как несуществующий кошмар, стало выявляться наяву, вставать кровавым призраком новой гражданской войны в тылу. Откуда был дан сигнал к восстаниям, пока покрыто неизвестностью. Но видимо, из Иркутска, где к этому времени сосредоточилось все тыловое: совет министров, все иностранные миссии Антанты, политиканы чехословацкого национального комитета и их высшее командование, а также масса дельцов разных политических толков, от кадет и левее.
Первое восстание разразилось во Владивостоке. Гайда, герой былых побед и новых интриг, живший в отдельном вагоне, сформировал штаб, собрал банды чехов и русских портовых рабочих и 17 ноября поднял бунт, открытое вооруженное выступление[17]. Сам Гайда появился в генеральской шинели, без погон, призывая всех к оружию за новый лозунг: «Довольно гражданской войны. Хотим мира!» Старое испытанное средство социалистов, примененное ими еще в 1917 году, перед позорным Брест-Литовским миром.
Но на другой же день около Гайды появились «товарищи», его оттерли на второй план, как лишь нужную им на время куклу; были выкинуты лозунги: «Вся власть Советам. Да здравствует Российская социалистическая, федеративная, советская республика!» На третий день бунт был усмирен учебной инструкторской ротой, прибывшей с Русского острова; банды рассеяны, а Гайда с его штабом арестован. Да и не представлялось трудным подавить это восстание, так как оно не встретило ни у кого поддержки, кроме чешского штаба да Владивостокской американской миссии; народные массы Владивостока были поголовно против бунтовщиков.
Адмирал Колчак послал телеграмму-приказ: судить всех изменников военно-полевым судом, причем в случае присуждения кого-либо из них к каторжным работам Верховный Правитель в этой же телеграмме повышал наказание всем – до расстрела. К сожалению, командовавший тогда Приморским округом генерал Розанов[18]проявил излишнюю, непонятную мягкость, приказа не исполнил и донес, что еще до получения телеграммы он должен был передать Гайду и других с ним арестованных чехам, вследствие требования союзных миссий.
15
Ивакин Аркадий Васильевич, р. в 1893 г. Капитан. В белых войсках Восточного фронта; в августе 1918 г. начальник отряда Средне-Сибирского корпуса, на 9 мая, в декабре 1919 г. командир 2-го Новониколаевского (2-го Барабинского) Сибирского стрелкового полка, врио начальника 1-й Сибирской стрелковой дивизии. Полковник (13 августа 1918 г.). Убит 7 декабря 1919 г. во время мятежа в Ново-Николаевске.
16
Иванов-Ринов Павел Павлович, р. 26 июля 1869 г. в Семипалатинской обл. Из дворян, сын офицера. Сибирский кадетский корпус (1888), Павловское военное училище (1890). Полковник, командующий Отдельной Сибирской казачьей бригадой. В белых войсках Восточного фронта; глава офицерских организаций Омска и Петропавловска. 7 июня 1918 г. возглавил антибольшевистское выступление в Омске, начальник гарнизона, с 13 июня по 7 сентября 1918 г. командир Степного корпуса (с 2 июля 1918 г. генерал-майор), с 15 августа 1918 г. войсковой атаман Сибирского казачьего войска, с 5 сентября врио (с 7 сентября 1918 г. постоянно) до 15 октября (2 или 4 ноября) 1918 г. управляющий военным министерством и 5 сентября – 13 октября 1918 г. командующий Сибирской армией (до 24 декабря 1918 г.), с 3 (23) декабря 1918 г. – одновременно помощник верховного уполномоченного на Дальнем Востоке по военной части (до 15 (20) мая 1919 г.), с 23 декабря 1918 г. командующий войсками Приамурского военного округа (до 11 мая 1919 г.). С августа 1919 г. командир Отдельного Сибирского казачьего корпуса (до 19 сентября 1919 г.). Осенью 1919 г. помощник командующего 3-й армией, с начала ноября 1919 г. помощник главнокомандующего Восточным фронтом по военно-административной части. Георгиевский кавалер (9 сентября 1919 г.). Генерал-лейтенант (10 августа 1919 г.). С 23 марта 1920 г. в Харбине, с 7 июля 1921 г. начальник штаба атамана Семенова (походного атамана казачьих войск Сибири и Урала) в Гродекове, в 1922 г. начальник тыла армии; в эмиграции в Китае. Осенью 1925 г. выехал в СССР.
17
Об этом подробно говорится в воспоминаниях К. Хартлинга (см. комментарий № 221).
18
Розанов Сергей Николаевич, р. 24 сентября 1869 г. Михайловское артиллерийское училище (1889), академия Генштаба (1897). Генерал-лейтенант, командир 41-го армейского корпуса. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта (перешел от красных); с 25 сентября 1918 г. врид начальника штаба Верховного главнокомандующего, с 22 декабря 1918 г. в резерве чинов при штабе Омского военного округа, с 4 марта 1919 г. в распоряжении Верховного главнокомандующего, с 15 марта 1919 г. командующий войсками в Енисейской губ. и Нижнеудинском уезде Иркутской губ., с 18 марта 1919 г. также уполномоченный по охране государственного порядка и общественного спокойствия по Енисейской губ., с 18 июля 1919 г. командующий войсками Приамурского военного округа и главный начальник Приамурского края, с 18 июля 1919 г. по 31 января 1920 г. командующий войсками Приамурского военного округа. В эмиграции во Франции, в начале ноября 1920 г. в Париже. Умер 28 августа 1937 г. в Медоне (Франция).