Страница 14 из 23
Было решено дойти скорее до города Нижнеудинска и там собрать совещание из старших войсковых начальников, на котором выяснить все вопросы и принять правильные решения. Социалисты, считавшие, что они покончили с Белым движением, что армии под Красноярском были уничтожены, встревожились не на шутку, когда до них стали доходить вести о движении на восток массы отдельных отрядов. Но они успокаивали и себя, и свои красные банды тем, что «идут безоружные, разрозненные группы и отдельные офицеры, которых уничтожить, – как писали иркутские заправилы, – не трудно». Попробовали на Кане – обожглись. Теперь к Нижнеудинску были стянуты большие силы, причем красное командование решило дать нам отпор у села Ук, верстах в пятнадцати западнее города.
Колонна генерала Вержбицкого, имея в авангарде Воткинскую дивизию[38](сестру Ижевской[39], составленную сплошь из рабочих Воткинских заводов), лихой штыковой атакой обратила красных в бегство; наши полки ворвались в Нижнеудинск на плечах большевиков, которые понесли в этом бою очень большие потери.
От захваченных пленных, из местных прокламаций, приказов, из иркутских газет, частью и от чехов, эшелоны которых были на станциях западнее и восточнее Нижнеудинска, обстановка начала понемногу вырисовываться. Атаман Семенов крепко держал Забайкалье; в Приморье шла неразбериха, но «союзные» части еще оставались там; Иркутск в руках у социалистов, причем фактически там распоряжаются большевики-коммунисты; бывший сотрудник Гайды, эсер, штабс-капитан Калашников был назначен главковерхом, он-то и руководил теперь действиями красных банд для уничтожения «остатков белогвардейщины». Адмирал Колчак заключен в иркутской тюрьме; социалисты спешно вели следствие, собирали против Верховного Правителя обвинительный материал. Золотой запас стоит в вагонах на путях станции Иркутск и охраняется Красной армией. Чехословацкие войска решили соблюдать «вооруженный нейтралитет», чтобы сохранить для себя железную дорогу. В этом им помогали все союзники России, объявившие полосу русской железной дороги нейтральной!
Вот те данные, которые выяснились перед военным совещанием, собранным генералом Каппелем в Нижнеудинске 23 января 1920 года. На нем был принят такой план: двигаться дальше двумя колоннами-армиями на Иркутск, стремиться подойти к нему возможно скорее, чтобы по возможности внезапно завладеть городом, освободить Верховного Правителя, всех с ним арестованных, отнять золотой запас; затем, установив соединение с Забайкальем, пополнить и снабдить наши части в Иркутске, наладить службу тыла и занять западнее Иркутска боевой фронт. Все войска, шедшие от Нижнеудинска далее на восток, сводились в две колонны-армии: 2-я, северная, генерала Войцеховского и 3-я, южная, под моим командованием. Главнокомандование оставалось в руках генерала Каппеля, который со своим штабом двигался при северной колонне.
После Нижнеудинска движение начало принимать все более правильный вид, был внесен порядок, приводилось в ясность точное число бойцов, всех следующих с армией людей; старались поднять и боеспособность частей. Результаты стали сказываться с первых же дней.
К этому времени чрезмерно усилился новый наш враг – разыгрались вовсю эпидемии. Тиф, сыпной и возвратный, буквально косил людей; ежедневно заболевали десятки, выздоровление же шло крайне медленно. Иногда выздоровевший от сыпного тифа тотчас заболевал возвратным. Докторов было очень мало, по одному – по два на дивизию, да и те скоро выбыли из строя, также заболели тифом. Трудно представить себе ту массу насекомых, которые набирались в одежде и белье за долгие переходы и на скученных ночлегах. Не было сил остановить на походе заразу: все мы помещались на ночлегах и привалах вместе, об изоляции нечего было и думать. Да и в голову не приходило принимать какие-либо меры предосторожности. Это не была апатия, а покорность судьбе, привычка не бояться опасности, примирение с необходимостью.
На ночлеге для моего штаба отводят дом сельского священника. Входим, а стоявшие там перед нами садятся в сани, чтобы после дневного отдыха продолжать путь до следующей деревни. Старика генерала Ямшинецкого, начальника Самарской дивизии, два офицера сводят с крыльца под руки; узнаю, что он пятый день болен. Предлагаю генералу остаться переночевать у меня.
– Благодарю, но уж разрешите не отделяться от своей части, – слабым, тихим голосом говорит он.
– Плохо чувствуете себя? Что с Вами?
– Да все жар сильный и голова болит. На морозе легче.
– Ну, поезжайте с Богом!
Священник и матушка хлопотливо и радушно принимали нас; ужин, огромный медный начищенный самовар и даже каким-то способом сохранившаяся бутылка вина. За столом, как и всюду, разговоры на больные и близкие для нас темы – о разрухе, о русском несчастье.
– Скажите, батюшка, как настроение крестьян? Чего они хотят?
Священник помолчал минуту и затем ответил:
– По правде скажу, что наши крестьяне так устали, что хотят только спокойствия, да чтобы крепкая власть была, а то много уж больно сброда всякого развелось за последние годы. Вот, перед вашим приходом комиссары были здесь, все убежали теперь; так они запугивали наших мужиков: белые, говорят, придут, все грабят, насилуют, а чуть что не по ним – убьют. Мы все, прямо скажу, страшно боялись вас. А на деле увидали после первой же вашей партии, что наши это, настоящие русские господа офицеры и солдаты.
На местах была полная неосведомленность до того, что даже священник не имел никакого представления, какие цели преследовал адмирал Колчак, что представляла из себя Белая армия, чего она добивается.
– Крестьяне совсем сбиты с толку. Боятся они, боятся всего и больше молчат теперь, про себя думы хранят. Ну а только все они, кроме Царя, ничего не желают и никому не верят. Смело могу сказать, что девяносто процентов моих прихожан монархисты самой чистой воды. А до остального они равнодушны: что белые, что красные – они не понимают и не хотят никого.
Кончили ужин и долгие разговоры, в которых священник развивал и доказывал эти основные мысли. Ложимся спать. Я уже улегся в кровать, как входит из кухни адъютант, пошептавшийся там о чем-то со священником, и докладывает:
– Ваше Превосходительство, Вы лучше не спите на этой кровати: здесь отдыхал генерал Ямшинецкий, а у него сыпной тиф.
– Ну, какая разница?
И действительно – не все ли равно было спать на этой кровати или на полу рядом. И на каждой буквально остановке были так перемешаны больные и здоровые.
Через день утром выхожу садиться на лошадь, кругом идут сборы в поход; из нашей избы выводят под руки несколько слабых шатающихся фигур. В одной узнаю подполковника К., офицера с Русского острова. Узнал и он меня, смотрит с похудевшего лица огромными, какими-то туманными глазами. Здороваюсь, рука офицера горячая, как раскаленная печь.
– Что с Вами, подполковник?
– Виноват, Ваше Превосходительство, – отвечает он в полубреду, – сыпной тиф.
– Ну, поправляйтесь скорее, будьте молодцом.
– Постараюсь, Ваше Превосходительство…
С каждым днем все больше и больше больных; почти половина саней наших длинных обозов занята ими. Но, видимо, свежий воздух Сибири действовал лучше всяких лекарств: смертных случаев почти не было, все, кроме очень пожилых людей, выживали.
Движение колонн было рассчитано так, что пять дней каждая из них должна была двигаться самостоятельно, по заранее составленному маршруту; расстояние между дорогами было от 60 до 90 верст, почему поддерживать связь на походе было почти немыслимо. Единственно, к чему мы должны были стремиться, – чтобы движение совершалось точно по расчету. Тогда около станции Зима (с городком того же названия) обе армии должны были сойтись в один и тот же день, соединиться снова, чтобы наметить дальнейший план действий.
3-я армия шла южной дорогой через два-три больших старых села и несколько новых деревень, созданных главным образом переселенческим управлением, в период перед самой войной, для новоселов. И местность, и деревни, и дороги – все было еще более глухое, дикое, заброшенное, жившее своим укладом, своими местными интересами, далекое от гремевших событий, от великой русской трагедии, разыгрывавшейся тогда на необъятных пространствах Руси.
38
15-я Воткинская стрелковая дивизия. Сформирована 3 января 1919 г. на фронте за Камой из реорганизованной Воткинской Народно-Революционной армии, созданной в августе 1918 г. в Воткинском Заводе и его округе. После отхода за Каму во второй половине ноября 1918 г. воткинские части были сведены в Сводную стрелковую дивизию Западной армии, 7 февраля переименованную в Воткинскую, с 16 апреля – 15-я. В январе 1919 г. состояла из 1, 2, 3 и 4-го (Сводного) Воткинских полков, Отдельного Воткинского Конного дивизиона и Отдельного Воткинского артиллерийского стрелкового дивизиона. Принимала участие в весеннем наступлении в составе 1-го Сводного Сибирского корпуса Сибирской отдельной армии, но сразу же по освобождении родного завода от красных была распущена по домам. Однако вскоре из добровольцев и призывников начала формироваться вновь. На 9 мая 1919 г. включала 57-й Воткинский заводской «17-го августа» (полковник Вольский), 58-й Сайгатский им. Чехословаков (полковник Крейер), 59-й Осинский им. Минина и Пожарского (поручик Жуланов), 60-й Воткинский им. Союзных держав (полковник Отмарштейн) стрелковые полки, 15-й прифронтовой (запасный) полк, 15-й легкий артиллерийский дивизион (поручик Курбаловский) и 16-й саперный батальон. 11 мая переформирована из добровольческой в регулярную. 27 июня 1919 г. была слита с 16-й Казанской (Сарапульской) стрелковой дивизией, вместе с которой с июня 1919 г. входила в состав 8-го Камского армейского корпуса. После слияния состав дивизии включал: 57-й Воткинский, 58-й Казанский, 59-й Лаишевский, 60-й Чистопольский стрелковые полки, Отдельный Воткинский Конный дивизион и 15-й отдельный Воткинский артиллерийский стрелковый дивизион. С июля 1919 г. вошла в 1-ю армию, с сентября – в Тобольскую группу. Во время Сибирского Ледяного похода у деревни Дмитриевской в Щегловской тайге 25 декабря 1919 г. почти полностью погиб Воткинский запасный полк, 58-й и 59-й полки попали в плен в начале января 1920 г. под Красноярском. В Забайкалье пехотные части дивизии были сведены в Воткинский стрелковый отряд Дальневосточной армии (потом Воткинский стрелковый полк). Воткинские части имели синий цвет (символ связи со своими заводами – железом и сталью) погон, выпушек и петлиц и буквы «Втк» на погонах. Галунных погон офицеры и подпрапорщики никогда не носили: на синих погонах были белые просветы, зигзаги, канты. Начальники: капитан (полковник) Г.Н. Юрьев (до 11 января 1919 г.), подполковник Н.П. Альбокринов (с 11 января 1919 г.), полковник Михайлов, полковник фон Вах. Начальник штаба – ротмистр (полковник) фон Вах.
39
Ижевская дивизия. Образована из восставших рабочих Ижевского завода (см. Ижевское восстание и Ижевская Народная армия). Во второй половине ноября остатки восставших прорвались за Каму, где соединились с частями Народной армии. 3 января 1919 г. из ижевцев была сформирована Ижевская отдельная стрелковая бригада (более 2 тысяч человек), которая включена во 2-й Уфимский армейский корпус. На 8 февраля 1919 г. весь комсостав состоял из младших офицеров: командующий и начальник штаба были штабс-капитанами, полками командовали поручики и подпоручики, батальонами, дивизионами и батареей – 5 штабс-капитанов, 2 поручика и 3 прапорщика. С марта до середины апреля 1919 г. бригада потеряла 37 офицеров и 746 солдат. 29 августа 1919 г. развернута в дивизию. Пополнившись 1 августа 1919 г. 52 офицерами и 842 солдатами, к 31 августа она насчитывала 182 офицера и 1309 штыков и сабель, а с приданными частями – 223 и 1618. Ижевский конный полк в конце ноября 1919 г. насчитывал в строю 25 офицеров и 700 солдат. К середине декабря 1919 г. в дивизии в строю оставалось 400 человек. После Сибирского Ледяного похода сведена в Ижевский стрелковый полк. Ижевские части имели синий цвет (символ связи со своими заводами – железом и сталью) погон, выпушек и петлиц и буквы «Иж» на погонах. Галунных погон офицеры и подпрапорщики никогда не носили: на синих погонах были белые просветы, зигзаги, канты.