Выжить вопреки

Он отдал команду. И через пять минут мы были со светом.

Мне помогли устроиться на невесть откуда взявшимся инвалидном кресле. Вся моя одежда была пропитана кровью. Вроде, не моей.

Я принялся рассказывать, как было дело. Через минуту после моего рассказа Родион Петрович вернулся из операционной и сказал, что доктора мне «удалось излечить хирургическим вмешательством»…. С помощью скальпеля. Стало понятно, что было в моей руке, когда я нападал.

— Слушай, как его звали? — спросил Никита, ученый из команды Родиона Петровича.

— Кого? — не понял я.

— Ну, этого, доктора твоего!

— Назвался Виктором Павловичем, а что? — ответил я.

— Так о нем же трещали все СМИ за полгода до ядреной. Вы что, не слышали?

Все присутствующие переглянулись и пожали плечами.

— Ну как же! Врач психиатрической лечебницы в Москве, у которого крыша поехала?

— Да не смотрели мы твой телевизор! — раздраженно произнес Терентьев. — Если знаешь, то рассказывай!

— Был такой врач. Лечил душевнобольных где-то в Подмосковье, — терпеливо начал объяснять Никита. — Что-то у него в семье произошло. Вроде дочка попалась какому-то душевнобольному маньяку. После этого доктор тронулся умом. Он начал вскрывать своим пациентам череп и что-то там делать с мозгом. После этого люди становились овощами. Как же эта операции называется? Лата… Лама…

— Лоботомия, — отозвался я.

Меня сразу бросило в пот. Я был всего лишь на волосок от гибели! Хотя нет, хуже, чем гибели. Перед глазами вставали кадры из фильмов «Остров проклятых» и «Пролетая над гнездом кукушки». Я помотал головой, прогоняя эти образы.

— О! Точно! — продолжил Никита. — А поймали его после того, как выяснилось, что пациенты в клинике начали массово умирать. Операцию мог перенести лишь каждый третий. И то не факт, что он потом оставался в живых. Этого доктора признали невменяемым и упекли в какую-то клинику.

— Живо! Обследовать все помещения. Найти вторую группу! — распорядился Родион Петрович, который молча слушал рассказ, стоя в уголке палаты.

Внешне он выглядел спокойным. Лишь желваки у него на скулах заиграли, выдавая нервное напряжение. А потом, неожиданно, продолжил.

— Да, Миша, умеешь ты находить себе приключения на задницу. Как еще тебе удается из таких передряг живым выходить, ума не приложу!

— Ладно! — прервал его речь Терентьев. — Сейчас все обследуем, на ночь остаемся здесь, а утром выдвигаемся дальше. Здесь хотя бы теплее, чем снаружи.

— А почему? — задал я вопрос.

— Тут рабочая котельная, рассчитанная на пять корпусов. Топится только этот этаж, да и то не весь. Поэтому и угля хватило так надолго, — ответил мой друг.

— А электричество?

— Думаю, что работало не постоянно. Он включал его лишь по необходимости. Например, провести операцию.

Я не выдержал и выматерился.

— Слушай, а чем он нас вырубил-то?

— В операционной лежит специальный ствол с прицелом. Он стреляет какими-то дротиками. Точнее разобраться не успел. Думаю, вас, как и вторую группу сняли именно с него, — встрял в наш разговор Родион.

Вторую группу все же нашли. Операцию смог перенести лишь один. И то, шансов на то, что он дотянет до утра практически не было. Мне вернули мои вещи и оружие.

А вместе с нашими ребятами, нашли и других, тех, кто смог пережить операцию. Их было десятка два. Кто-то из них ходил по палате, уставившись пустыми глазницами в одну точку. У некоторых из уголка рта вытекала тоненькая струйка слюны. Кто-то не шевелясь сидел в кресле. А другие просто спали прямо на полу, как животные.

Мне повезло не увидеть этого. Тащить меня на кресле никто не взялся. А чувствительность к ногам вернулась лишь ближе к рассвету.

Хоть всем и положен был отдых, но глаза так никто и не сомкнул. Все были подавлены смертью товарищей. Да и место совсем не располагало к спокойному отдыху. Но надо было продолжать наше дело. И на утро, после быстрых похорон, мы выдвинулись дальше. Сначала мы вернулись на поляну, где взвалили на себя всю поклажу.

Что стало с больными, никто не спрашивал. Но когда нас нагнал отставший особист, все стыдливо отводили глаза в сторону. Спросить, что он сделал с пациентами сумасшедшего доктора, никто не осмелился. Да и зачем говорить вслух то, что и так было понятно.

Ближе к обеду мы наконец покинули это проклятое место. Теперь мне приходилось нести не только припасы, но и один рюкзак с бомбой. Нас осталось меньше половины. Немного посовещавшись, мы решили больше не делиться на группы, а идти вместе. И на четырех, как показала практика, могут напасть демоны. А вот если бы в группах было больше человек, то, скорее всего, и вторая и третья группа были бы живы.

Теперь на посту надо было стоять не каждую ночь. Людей было много, и дежурили мы через один день. С обедом тоже стало проще. Да и вообще, ощущая крепкое плечо товарища рядом, идти было как-то легче.

Дома было все хорошо. Родион не одобрял то, что мы с Терентьевым используем телефон в личных целях, но вслух ничего не говорил.

Вообще, странное было положение вещей. С одной стороны, главным был Терентьев. С другой, особист как-то умудрялся давить своим присутствием так, что разрешения на каждую мелочь спрашивали именно у него. Даже Терентьев прежде, чем отдать распоряжение, сначала смотрел на начальника службы безопасности, дожидаясь, пока тот кивнет и даст добро. На мои расспросы, Саня лишь махал рукой и настоятельно просил не лезть.

Согласно данным, полученным из города, пятно росло согласно прогнозу. Но все равно надо было торопиться.

К лютому морозу мне удалось почти привыкнуть. Конечно, мне и раньше приходилось зимовать в таких условиях. Но я старался на это время года выбирать более щадящий климат и никогда столько не ходил.

Дни снова начали быстро меняться. Расстояния складывались в километры, десятки километров и даже сотни километров. Уфу мы обогнули с севера, чтобы не светится перед жителями. Монстры и хищные животные больше не попадались. Дорога была скучной. Но это было скорее плюсом. В середине февраля мы подходили к Казани. Чтобы не словить в городе дозу радиации, мы решили обойти город стороной. А там и до Москвы было уже не далеко. К середине марта мы должны были достичь своей цели.

В одном из разговоров с домом, Даша мне пожаловалась, что стала похожа на бегемота. Узи показало, что у нас будет мальчик. И судя по размерам, настоящий богатырь. Не знаю, что со мной случилось, но после этой новости я ходил весь день, как обкуренный, с блаженной улыбкой на лице.

Когда уже казалось, что все беды остались позади, и мы уже миновали столицу Татарстана и вышли на финишную прямую, у меня прихватило живот. Обычно в историях никого и никогда такие проблемы не касаются. Ну, то истории, а это жизнь.

По понятным причинам, я отстал от группы. Ведь семеро одного не ждут. Когда ко мне вновь вернулась способность передвигаться, товарищи уже были далеко. Оценивая свои реальные шансы, я намеревался догнать их к обеду. У меня это почти получилось. Я шел по их следам, пока не вышел на какой-то холм. Наконец, вдали внизу моему взору предстали мои спутники, которые расположились на обед. Но не успел я их окрикнуть, как откуда-то сбоку раздались хлопки выстрелов. Словно в кошмаре я увидел, как трое моих друзей упали замертво на снег. С такого расстояния было не разобрать, кто остался жив. Сердце в груди бешено заколотилось. Я стоял, видел, как убивают моих друзей и ничего не мог с этим сделать. Мне даже было не понять, где противник.

Я сбросил с себя оцепенение, рухнул в снег, стянул лыжи и отполз под густую крону удачно стоявшей невдалеке вечнозеленой пихты. Хотелось выскочить, но надо было выжидать. Ради выживших. Ради нашей общей цели.

— Вы окружены. Сложите оружие. Руки за голову! — раздался откуда-то голос, искаженный громкоговорителем.

Я достал бинокль, осторожно приподнялся и повернулся в сторону стоянки. На коленях, держа руки за головой, в пол оборота ко мне стояли Терентьев, Мамонтов и Родион Петрович, чью хитрую фамилию я постоянно забывал.