Страница 71 из 77
Как следует так зевнул, до слёзок в глазах. И так вдруг на всё начхать стало, что вообще одинаково всё. Ни жарко теперь, ни холодно. До звезды, не парит и всё равно уже, что с обоими будет. И если все степени безразличия на какой-то другой язык с русского переводить, то покроется потом переводчик. А потом взвоет и пустит себе пулю в лоб. Которую тоже не переварит.
Но Боре уже не хотелось стреляться. Он прошёл в комнату Степаныча мимо зала, стянул штаны, скинул рубаху, и вроде пёрышком над диваном навис. Туда качнуло-обратно мотнуло, вот уже и под одеялом лежит. А весь остальной мир может гореть огнём, тонуть, пусть трясёт его или всех похитят инопланетяне. Не важно уже всё, когда спать хочется человеку…
Открыл глаза Боря, глядя прямо в потолок. Неказистый тот, со швом, но белёный, на любителя. Одни предпочитают потолки натягивать или навешивать. Другие вот так, по-простому. Мазнули белым, пятен не видно. И будет.
Спустив ноги с дивана, Боря перед собой долго смотрел, не понимая кто он и зачем. На спинке стула его одежды нет. Зато есть сумка под стулом. А на нём майка весит. Старая такая. Но носить можно.
С майкой же как по жизни выходит? Сначала она парадная, потом — прогулочно-повседневная, следом в магазин в ней бегать или просто бегать, потом — рабочая. Затем уже гаражная или дачная. Ну а когда дырок на ней столько собралось, что на решето похожа и цвета становится землистого или серого, тогда на тряпки сразу идёт. А чтобы выкинуть майки — об этом в России никто даже не задумывается. Потому что вещи в стране вторичную переработку часто имеют. И нет более экологичной страны в мире, когда в ходу фразы «это ещё доносить можно», «это на дачу увезём», «а это на балкон унеси».
Пожав плечами, Боря майку такого вот среднего спектра на плечи и натянул через голову и на кухню отправился. А там Наташка сидит. В халате.
В стакан молча воды рыжая налила и протянула.
— Где батя? — только и спросил Боря, пригубляя водицы животворящей.
Когда выспался хорошо, лучше только попить. Прямо ощущаешь, как по организму влага животворящая бежит.
— На работу уехал, — ответила Новокурова. — Ты же его дальнобойщиком устроил. Вот, считай, первый рейс.
— Уже? — даже удивился Боря, понимая, что выспался-то выспался, но сил ни на что ещё нет. — А где моя одежда?
— Постирала, — ответила Наташка и достав из холодильника яйца, начала жарить яичницу, колбасу резать и лук.
Турка встала на плитку с кофе.
Боря в спину рыжей предательнице смотрел с минуты две, а потом понял, что говорить ничего не хочет. И двигаться не хочет. И идти за телефоном тоже не хочет, чтобы на звонки смотреть, бежать куда-то, снова что-то решать. Усталость накатила. Внутренняя. На той нелепой стадии, когда всё вроде почти готово, но ещё не сделано. А делать уже не хочется. Потому что жилы порвал и теперь заживать всё должно, восстанавливаться.
«Вот сейчас к Кате с Валей и пойдём отдыхать и пусть знает», — добавил внутренний голос: «За тортиком только сходим».
Так и не сказал больше ни слова сантехник. Наталья подставку под сковороду на стол водрузила и сковороду поставила. Подняла крышку, а оттуда пахнет вкусно. Оказывается, можно в яичницу овощи добавлять для витаминов. Не только колбасой яйца разбавила.
Протянув вилки и сунув лук-пырей в солонку, Наташка совсем Борю успокоила. Не будет сегодня ни поцелуев, ни ласк. Кушай себе спокойно, ни о чём лишнем не думай. А чтобы совсем расслабился, дама рыжая даже чавкнула пару раз. Не противно, а так, чтобы было.
Боря хлеба кусок взял, сала сверху положил, горчицей намазал и в рот. Там тает всё разом, жжёт и горит, пробило до слёз. Никакой простуды больше. А он только кетчупа следом в сковородку бахнул. Тайского. Того, что не еду красным подкрашивает, а сразу выходное отверстие алым делает, но позже.
— Сколько сейчас вообще времени? — между делом спросил Боря, о будущем в этот момент не заботясь.
Порой надо просто жить здесь и сейчас и кушать, наслаждаться, пользоваться моментом. Потому что то, что дальше будет, ни одна Ванга не смогла бы предсказать. Даже с подсказкой спецслужб. А у той по своему Нострадамусу в каждом отделе сидело.
— Обедаем, — ответила Наташка. — А что?
— Что дальше то? — вдруг спросил Боря, так как сковорода ещё была, а вот еда на ней закончилась.
Оба за кофе принялись. Крепкое, с сахаром и лимоном.
— Что дальше? — повторила Новокурова, бахая третью ложку сахара в довольно небольшую кружку под кофе. — А ничего. Я поняла, что мне рядом с тобой не стоять. Ещё там, в больнице осознание пришло, когда ты в коме валялся, а тебя блондинка охаживала. Ей же сколько? Лет двадцать?
— Ну… где-то так, — ответил Боря, не зная вообще никаких важных цифр по жизни, так как с трудом запомнил даже свой номер телефона с пин-кодом от карточки. — А что?
— А то, что мне тридцать шесть, — спокойно ответила Наташка и взгляд на букет в вазе перевела. — Вчера было.
Боря только рот открыл.
«Ой, бля-я-я-я! Забыл!», — сокрушался внутренний голос, но затем честно признался: «Хотя, даже не знал».
Глобальный пытался ощутить стыд и раскаянье. Возможно, сейчас появится внутренний резерв и рванёт из него колоссальной энергией. А он начнёт бегать по району, скупая цветы, шоколад и вино. Но… зачем?
— Любишь его? — только спросил Боря.
— Кого? — устало ответила она и на лице обозначились морщинки. А ведь раньше не замечал. Как не замечал и чуть подвисший подбородок.
Вроде самую малость, но есть же!
«За собой-то не следит», — добавил внутренний голос: «А дальше что? Сорок-пятьдесят и привет, Алла?»
— Отца, — спокойно добавил сантехник, то ли сидя в его майке, то ли майке Степаныча. Это если Ромину не принесла, конечно.
— Никого я уже не люблю, — призналась Наташка устало. — Надоели вы мне все пуще горькой редьки, Глобальные. Чего вот вам надо от меня всем, а? Одного родила, второго роди. А мне что с того? О тебе вздыхать или о нём помнить? Кому из вас рубашки стирать-то?
Боря вздохнул. Это состояние он прекрасно понимал. Возможно, ответь Новокурова как-то иначе, не поверил бы, а эти слова — точно в душу. Слишком много усталых людей на одной кухне
Глобальный только на спинке стула откинулся, на кухню посмотрел старенькую, но чистую. Там порядок. Посуда вымыта, тарелки блестят, открывашка без скрипа открывается и дверки кто-то подкрутил. Но что более показательно — банки стоят. Двух и трёхлитровые, вымытые. Словно кто-то куда-то их собирался приспособить, а не просто на мусорку отнести.
«Похоже, что обоим не всё равно», — отметил внутренний голос.
Боря вздохнул и сказал:
— Нравится эта квартира?
Наташка только плечиком дёрнула:
— Квартира, как квартира. Ни хуже, ни лучше, чем моя. Приятная двушка. Мебель только старенькая.
Боря снова кивнул и руками широко развёл:
— Дарю.
Она словно вообще мимо ушей пропустила. Переспросила спустя какое-то время:
— Что?
— Дарю, говорю. Квартиру, — уточнил Боря. — Только не тебе и не ему. А моему… сыну? Дочери?
— ЧТО⁈
— Мне без разницы, кто родится, — добавил русский сантехник. — Главное, что мой ребёнок. Я это точно знаю. Без всяких тестов. Так что живите спокойно с отцом. Жизни радуйтесь. Что там надо переписать, все перепишу. Сразу или как приспичит. За это не переживай.
— Боря, у меня есть квартира, — хмыкнула Наташка.
— Знаю. Но она Ромина, — не стал спорить Глобальный, только уточнил. — Мы же как по жизни хотим? Чтобы наследие наследникам! А он твой единственный наследник. Пока. Вот и оставь ему квартиру. Чтобы жил сам, своим умом и тебя не дёргал. А это — твоя теперь забота.
— То есть я теперь как королева-мать при принце-регенте? — уточнила рыжая, уже на зная расстраиваться или радоваться. — Или — принцессе?
— Да, — добавил Боря и пошёл в душ. И лишь когда вышел, чистый и вкусно пахнущий гелем со смородиной, добавил. — Конечно, в таком виде я квартиру своему наследнику не оставлю. Всё, что видишь тут, на свалку пойдёт. Ремонт «под ключ» будет. С иголочки. И мебель новая. Этим делом лично займусь. Чтобы, когда время придёт, у тебя никаких аллергий, и всего такого.