Страница 20 из 32
Такое, что заставляло видеть в нем человека гораздо старше своих лет, заставляющее меня робеть не только из-за самого факта, что я почти разговариваю с Драко Малфоем, но и отчего-то другого неосязаемого и необъяснимого.
Драко в очередной раз потрепал щенка по холке, и я заметила, что все это время с его лица не сходило добродушное, едва ли не ласковое выражение.
— И как же тебя зовут? — спросил он, обращаясь к собаке, таким тоном, каким разговаривают большинство умиляющихся прохожих с хозяевами питомцев, и поднял на меня глаза, давая понять, что ждет ответа.
— Винсент, — застенчиво пробормотала я.
Неожиданно Малфой пораженно застыл, рука замерла на холке моего питомца.
— Прекрасное имя, — Драко судорожно сглотнул и медленно отвел руку — ту самую, левую, с уродливой отметиной — и убрал ее за спину, поднимаясь в полный рост и смотря на меня и моего пса так, будто знал о нас что-то такое, о чем мы и не догадывались. Тишина повисла в воздухе, молчание и неподвижность стали не то чтобы неловкими, но какими-то неправильными.
Тогда Малфой очнулся. Он мотнул головой, отгоняя мысли, и, словно спохватившись, суетливо запустил руку в карман.
— Угощайся, — немного неуверенно проговорил он, как если бы ему не часто приходилось делиться чем-то с другими, и деловито протянул мне кулек с разноцветными конфетами. — Берти Боттс.
Драко рассеянно улыбнулся, а потом резко вскинул головой, округлив глаза, и я подумала, что попросту не заметила, как он сказал или сделал что-то странное. Он следил за моей реакцией. Я запустила пальцы в пакет, выудив симпатичную на вид конфетку серого цвета с небольшими пятнышками.
— О нет, эту лучше не трогать, — остановил меня Малфой и предупредил: — Серые самые коварные. Попробуй желтую: они хоть и не всегда вкусные, но по крайней мере не отвратительные.
Он сам достал для меня одну и аккуратно вложил в ладонь, каким-то образом сумев не дотронуться кончиками пальцев до моей кожи, — я моментально проглотила.
Банан.
— Очень вкусно, спасибо, — похвалила я его выбор и улыбнулась, каким-то отдаленным краешком разума понимая, что все происходящее походило на полнейший абсурд: Драко Малфой угощает меня конфетами, к тому же непременно желтыми, но никак не серыми. А ведь я попробовала бы одну — серый цвет ассоциировался у меня с Драко.
Тем временем Малфой отчасти нервно закинул в рот еще одну конфету и довольно сильно сморщился; мне подумалось, что моя компания тяготила его, но почему-то он не уходил. Может, считал, что это было невежливо, или ждал, пока я скажу что-то еще или — что вероятнее — уйду сама.
Винсент у меня в ногах заскучал, и, почесав за ухом, поднялся на лапы, приняв решение отправиться дальше исследовать территорию. Первым ему на пути попалась нога Драко.
Малфой судорожно выдохнул и едва слышно вскрикнул, когда неугомонный Винс боднул его в голень, вызывая то ли на бой, то ли на игру. Я обеспокоенно подалась вперед, оттаскивая собаку и рассыпаясь в извинениях, а про себя нещадно чертыхаясь.
Моя первая встреча с Драко Малфоем внезапно обернулась провалом.
В дальнейшем я с грустной улыбкой думала о том, что собаки и конфеты одновременно не всегда связаны с чем-то хорошим.
С Драко я попрощалась слишком быстро и даже смогла не обернуться, когда направлялась в сторону дома.
Мне, наверное, было очень стыдно, а может, я просто расту.
***
Смогла расслышать, как Драко, уперевшись взглядом в столешницу, пробормотал, что разговаривал с магглой. Широкая, веселая улыбка, которой одарила его Гермиона, поражала гордостью, сквозившей в ней.
***
Пятнадцатого марта на столе в кухне четырнадцатого стоял румяный симнель, обвязанный широкой полупрозрачной лентой. Двенадцать ровных марципановых шариков радовали глаз. Он был таким идеальным, просто картинка! Даже у нас дома получился, хоть и не хочется это признавать, похуже. Однако, моя мама была довольна. Она с улыбкой принимала поздравления, смеялась над проказами Винса, слушала папины шутливые признания в любви и мои немного наивные обещания и пожелания.
Я знала, что ей тяжело — это был первый год за долгое (ну да, равное всей ее жизни) время, когда маме было некого поздравить с Днем Матери. Но она не грустила.
В отличие от Гермионы.
Когда после праздничного обеда я прокралась в свою комнату, украдкой глядя на четырнадцатый, я заметила на стене в комнате второго этажа большую карту мира, висевшую прямо напротив окна. Гермиона стояла подле нее, скрывая от моих глаз Европу, Африку и небольшую часть Азии; из ее макушки вытекал Северо-Ледовитый океан, а руки безвольно болтались в Атлантическом и Индийском. Ровная спина говорила мне, изучившей Гермиону за долгое время, о ее напряженном, неспокойном состоянии. Я практически испепеляла ее взглядом в течение минут двадцати, представляя, как между лопатками начинает дымиться от моего внимательного взгляда. За все время Грейнджер обернулась лишь единожды: мимолетно бросила взгляд на окно, прищурившись от яркого света и, опустив голову, отвела глаза, но я успела разглядеть.
Успела заметить.
Это не было солнечным бликом на щеках или упавшей тенью — она в самом деле молча роняла слезы, даже не потрудившись утереть их. Не то чтобы я привыкла видеть плачущую Гермиону за этот год, но в этот раз я почти не удивилась — разве что немного смутилась от того факта, что эти слезы стали чем-то абсолютно личным и интимным.
На карте между тем была отмечена лишь одна-единственная точка. Красный кончик булавки торчал где-то между Сиднеем и Мельбурном.
А от симнеля на кухне за весь день не отрезали ни кусочка.
***
Они вдвоем ввалились в гостиную, одновременно улыбаясь и морщась, посмеиваясь и хмурясь. Я привычно отложила свои дела, разворачиваясь к окну. Меня даже не волновал способ, который они выбрали, чтобы проникнуть в дом, потому как гораздо важнее было просто различить эмоции, наполнившие комнату.
Гермиона подскочила к коту, одним стремительным движением хватая его с насиженного местечка и подбрасывая в воздух. Малфой громко засмеялся, запрокинув голову, когда рыжее чудище, пребывая в состоянии шока, запуталось шипеть ему, рычать или же жалобно мяукать.
Отпустив несчастное животное, Грейнджер обернулась к Драко, на мгновение сделалась мрачной, что-то проговорив, но он категорично покачал головой, и на его лице вновь расцвела улыбка. Она бросилась к окну, широко распахнув его.
Я привстала со своего места и незаметно приоткрыла окно, якобы желая подышать свежим воздухом.
Ну-ну.
Открытые окна помогли мне внимательнее рассмотреть лица моих соседей: кожа была бледной и откровенно грязной, будто они копошились в золе, у Гермионы оказалась разбита губа, как если бы ее хорошенько приложили головой, а у Драко под глазом обнаружился старый знакомый — синяк.
Но они все равно улыбались. Улыбались, несмотря на то, что Малфоя еле ноги держали от усталости, а Грейнджер все никак не могла унять дрожь в руках. Драко неспешно придвинулся к окну, подставляя лицо под лучи робкого, но согревающего солнца, и слегка усмехнулся. Гермиона к тому времени уже отскочила от окна и была в дальней части комнаты, разгребая какие-то книжки и бумаги, и я не слышала ее голоса, а Драко и подавно ничего не говорил, только кивал, хоть Гермиона и не видела этого.
Прошло несколько тихих, спокойных минут, пока Грейнджер не вернулась к подоконнику, расположившись рядом с Драко и чуть-чуть улыбаясь ему. Для меня это значило только одно — я могла снова слышать их голоса.
— Это была победа, Малфой, — она вскинула руку и по-дружески стукнула его по плечу, широко улыбаясь. — Ни одного погибшего. И к тому же минимальное количество раненых.
Он чуть приподнял брови и вновь ухмыльнулся, посмеиваясь над Гермионой, но ничего не ответил, однако, она заметила его издевательское выражение лица и снова ударила его по плечу, в этот раз, видимо, приложив большую силу. Малфой слегка завалился в сторону, и неожиданно лицо его изменилось: он побелел, на лбу выступила испарина, а губы крепко сжались в тонкую линию — так, кажется, подобное описывают в книгах.