Страница 13 из 32
Этот день — нет, это лето! — лучшее, что было со мной в жизни.
— Прекрати! — раздалось откуда-то слева.
Это был не Энди — его крик был более веселым, радостным, почти жизнеутверждающим, если вы понимаете, о чем я.
Я напряглась и развернулась лицом к — угадайте! — четырнадцатому дому. Ну конечно же, все дороги ведут сюда.
Дом возвышался надо мной немного грозно, но слишком знакомо, чтобы испугать. Все те же светлые стены, большие окна по всему фасаду, крыльцо и маленькая терраса с правой стороны от двери. Тот же двор с величавым каштаном, важно раскинувшим свои ветви, слегка пожухлой от жары травой и тропкой, ведущей от калитки к двери.
Сколько же раз я видела, как по этой тропинке шагали ботинки Драко, или проходили туфли Гермионы, или семенили кошачьи лапки.
Пожалуй, очень много, но все же чуть меньше, чем я слышала эти знакомые ссорящиеся голоса.
Ну правда же, сколько можно?!
Занавеска в окне гостиной была отодвинута ровно настолько, чтобы изнутри не было видно редких прохожих, а вот Драко и Гермиона представали передо мной в своем лучшем — из всех возможных на данный момент — виде.
Ветер пролетел по улице, прошелестел листьями, стукнул чью-то калитку о забор, взметнул шторы и вновь приоткрыл небольшую форточку в окне четырнадцатого дома. Сразу скажу — голос Драко казался намного бодрее, чем вид. Выглядел он, мягко говоря, неважно. Оттенок кожи был слегка желтоват — очень болезненно, знаете ли, — под глазами залегли серые круги, а на лбу виднелся недавно поставленный синяк.
Уж не Гермиона ли ткнула его своей палкой?
Малфой кричал.
Он вопил, срывался на пронзительный визг, яростно сверлил взглядом Грейнджер и выглядел так, что было неясно, стало ли ему дурно или он собирался заплакать в следующую секунду. Он наступал, шагая вперед, и тяжело дышал — было заметно, как отчаянно колышется грудная клетка под тканью рубашки.
Но и Грейнджер не оставалась в долгу. Я уже не раз упоминала, что в гневе она… очень злая, правда.
Это просто невозможно описать: эти горящие глаза; широко — почти уродливо — раскрытый в крике рот и тон голоса, будоражащий кровь, кидающий в дрожь. А еще руки, сложенные на груди, или опустившиеся на пояс, или вскинутые в попытке оттолкнуть…
Или притянуть ближе — чтобы кричать прямо в лицо, в уши, смотря в глаза, не оставляя шанса вырваться и избежать ссоры.
Да почему же они не могут усмирять свой бешеный темперамент? Или направлять всю энергию в более мирное русло — например, веселиться и развлекаться, как мы с Энди. Больше смеяться и улыбаться.
Я ведь так давно не видела, как искренне улыбается Гермиона, как по-доброму усмехается Драко.
Совру, если скажу, что вообще помню, когда это случилось последний раз.
Не хочу грузить вас предметом их ссоры — все было вполне привычно: череда незнакомых слов и особо изощренных оскорблений, приправленные теми жестами, которые, по-видимому, должны были убедить в правоте, но… ладони, мельтешащие перед лицом, обычно так не действуют. Хотя это и было одно из любимых и у Драко, и у Гермионы.
В принципе, стояло наравне с тем, чтобы с завидным постоянством повышать голос до каких-то астрономических высот.
Грейнджер не выдержала первой.
Когда Малфой проорал ей в лицо дурацкую смесь из «Дамблдор», «Поттер», «Лорд» и «хренова туча крестражей» (Прошу прощения за такое! Мама меня бы уж точно по головке не погладила, но я всего лишь передаю вам точные слова), Грейнджер вскинула так хорошо знакомую мне палку и на удивление спокойно и четко произнесла:
— Обезъяз.
Он заткнулся.
Мгновенно, как будто рот отказался слушаться, язык прилип к небу, сомкнулись зубы или еще что-нибудь такое… невозможное в реальности.
В первое мгновение я подумала, что он всего лишь старается перевести дыхание — кто знает, может, голос подвел, сорвался или срочно понадобилось сглотнуть.
Но Малфой продолжал молчать, грозно взирая на Гермиону, застывшую напротив с довольной ухмылкой и деревяшкой наперевес.
Это что, такая игра?
— Какая игра? — ко мне на бешеной скорости подлетел Энди.
Отлично — болтаю всякие глупости вслух!
— Какая бы ни была игра, ты все равно проиграешь! — заявила я, глянув на него через плечо, и рванула к своему дому.
Частично, чтобы наконец отдохнуть и выпить воды, частично, чтобы увести Энди подальше от четырнадцатого дома.
***
По нашему двору иногда слонялись скунсы, было парочку енотов и, конечно, белки, изредка забредали соседские собаки или коты, и то и дело с забора на ветку перелетали разнообразные птички.
Но сов не было давно.
Все соседи уже и не обсуждали тот удивительный год, когда филины, сипухи, неясыти оказывались в нашем районе почти каждый день, словно по расписанию.
Так точно, пожалуй, даже почта не работает.
Но в тот день в конце июля поздним вечером я снова видела одну. Энди спорил со мной до посинения: тебе показалось, это была другая птица, это был просто особо крупный лист, падающий с дерева, тебе приснилось — все что угодно, лишь бы не признавать, что я смогла заметить очередную сову, а он не видел еще ни одной, кроме того раза в зоопарке — но если небо в клеточку, то не считается!
В общем, это абсолютно точно была сова. Метнулась черной тенью через небо, пряча звезды за своими крыльями, а после нырнула вниз, но не планируя, нет. Она летела, спотыкаясь на ходу, если можно так выразиться. Будто кто-то или что-то подбило ей крыло — дайте-ка подумать, правое, да, определенно правое. Кажется, она была ранена, но все равно не останавливалась, а продолжала махать здоровым крылом, негромко ухая.
Перед тем как она скрылась на заднем дворе четырнадцатого дома, я успела разглядеть, что, кажется, к ее лапе был привязан какой-то предмет.
***
Я вернулась домой в три.
Уже три дня я не видела Гермиону.
Сегодня я трижды пропустила мимо ушей слова Энди — все три раза он сделал вид, что оскорблен до глубины души.
Третий день подряд обещали солнце, и легкий, прохладный ветер, кажется, наконец был готов разогнать тучи и белесые облака, которыми заволокло небо.
Поднимаясь в свою комнату, я споткнулась ровно три раза и еще поскользнулась на самом верху, но это не в счет.
Хотя бы дверь открылась с первого раза — успех, однако.
Впрочем, только успев заглянуть в комнату, я тотчас закрыла ее, рванув на себя за ручку, и прислонилась к холодной доске лбом.
Да, мам, все хорошо, мам, я не буду хлопать дверьми, прости, мам.
Глубоко вдохнув, я медленно и аккуратно приоткрыла дверь — лишь тонкая щелка, чтобы мой глаз смог внимательнее оглядеть комок меха, устроившийся ровнехонько на моем столе.
Рыжего меха, господа, рыжего! На моем столе, где не было никаких заумных книг с непроизносимыми названиями, не было бесконечной документации, не было деревяшек, палок, веток — зовите, как хотите, — но зато был один очень важный житель четырнадцатого дома.
Мамочки!
Я шмыгнула в комнату и быстро прикрыла за собой дверь, повернув ручку до упора, и только тогда смогла выдохнуть.
— Ты что здесь делаешь, чудовище? — шепотом произнесла я, ни в коем случае не надеясь услышать ответ — в четырнадцатом, конечно, творятся те еще чудеса, но не настолько, нет. Господи, я ведь даже не знала, как его зовут.
И что с ним делать?
И снова — как он здесь оказался?
Словно отвечая на поставленный вопрос, котяра издал непонятный звук — что-то между мяуканьем и добродушным рычанием — и мотнул хвостом в сторону, обвив им глиняный горшок с тонким ростком, пробивавшимся из земли.
Мамина валериана!
— Ты ведь это не серьезно? — ошалело переспросила я, отбросив всякие мысли о том, что я разговариваю с котом.
Что вы, пустяки.
С котом Гермионы Грейнджер.
Ну, право, ерунда.
С котом Гермионы Грейнджер, которого ей подарил Драко Малфой.
Уму непостижимо!
Между тем виновник моего ужаса, шока, удивления, восторга развалился на столе, греясь в лучах показавшегося солнца. Он перекатился с боку на бок, царапая воздух когтями и прижимая уши к голове, и, замерев всего на пару мгновений, поднял на меня свою морду и вопросительно посмотрел, словно искренне не понимал, почему я еще не бросилась и не принялась гладить его.