Свет воспылает

Он снял с себя тогу и головной убор на глазах у горожан, обнажились вьющиеся каштановые волосы. Под церковной одеждой, в отличие от священников с большой земли, юноша носил вполне городскую одежду: широкие штаны, заправляемые в высокие башмаки, льняную рубаху на голое тело и амулет, что красовался среди крохотных тёмных волосков. Майра рассмотрела украшение внимательно – на золотой цепочке висел крошечный скипетр длиной со швейную иглу. Бэнст отряхнулся, спрятав скипетр под рубахой, причесал волосы, поклонился и представился:

– Бэнст Скиталец, к вашим услугам, миледи.

Майра недовольно помотала головой. За такого спутника Сирлинонэ спросит с неё строго.

***

Кобыла давно проснулась и рьяно мотала головой, чуя посторонних. Сирлия вспомнила, что забыла закупить в городе эфирные масла для долгих путешествий, с помощью которых можно легко отбить запах. На головы посыпалась крошка. Священнослужительница тихо обнажила клинок, достала из сумки свиток огненной стрелы, взяла в свободную левую руку.

Новое шипение, тварь начала копать с особым остервенением. Охотница осознала, как впервые в жизни стала жертвой, загнанной в угол. У заваленной двери не виднелось ни проблеска, значит, снаружи ещё властвовала ночь. Легкокрылая отошла в сторону; осадив кобылку, стала выжидать. В мыслях выругала себя за то, что не купила у местных копья или хотя бы дротиков. Судя по грохоту, в святилище ломилась серьёзная туша.

– Не хочу рисковать… здесь узкое пространство, задерёт… – прошептала Сирлинорэ не то лошади, не то сама себе. – Так, милая, не дёргайся. Я освобожу проход. Выйдем вместе. Тише, тише!

От сыпавшихся камней сивка начала строптиво фыркать и метаться по узкому пространству. Тварь, словно удостоверившись в наличии здесь добычи, с яростью принялась долбить по крыше святилища. Сирлия бросилась к выходу, начала разгребать валун за валуном, молясь, чтобы чудовище слышало только лошадиный топот, но не её. Освободив проход и выставив вперёд клинок, дева вышла наружу, аккуратно посмотрела на крышу: в лунных проблесках действительно кто-то с огромными крыльями ломился вниз, желая пробить щель. Свистнув сивке, охотница успела схватить её за загривок и запрыгнуть в седло; туша провалилась вниз, трепыхая крыльями и яростно шипя не то от своей нерасторопности, не то от ожидания скорой добычи.

Выйдя на тракт и отъехав на пару мэрр, наездница остановилась, стукнула себя по лбу. В святилище осталась сумка с картой.

– Не успела к поясу привязать, безмозглая сучка… – прошептала она, разворачивая кобылу. – Точно в человека превращаюсь, раньше бы никогда не забыла! Но, милая! Поохотимся на чудовищ! Доставать карту из кишок твари я не намерена!

Вдали раздалось странное шипение. Сирлия спешилась, привязала сивку к ближайшему суку. Фонарь и клинок выставила вперёд, напрягла ангельское зрение: в святилище находился массивный силуэт, чуть больше конского. Однако чудовище почти не двигалось.

– Я не ставила ловушек, – заметила священница. – Ах, хватит самой с собой разговаривать!

Она бросила фонарь в дверной проём, в освободившуюся руку взяла свиток огненной стрелы. Медленно двигалась в направлении шипения. Пнула фонарь пару раз до центра святилища и обомлела: чудовище, пробившись внутрь, попало в завал. Оба светло-зелёных крыла оказались переломаны и продырявлены, из длинной гибкой шеи торчали два острых камешка, а половину туши привалило так, что создание не могло выбраться самостоятельно.

– Так и знала, что ты болотная виверна, – проговорила Сирлия, подойдя к обессилевшей твари и наведя на неё клинок.

Ярость пропала с морды чудовища, казалось, осталось смирение. Готовность принять судьбу.

– Всевышний устами и руками Своих слуг покарал меня за излишнюю жестокость, – охотница погладила кончиком лезвия шипы на голове и шее рептилии, которая полумёртвым взором разглядывала её, скалясь и показывая змеиный язык. – Мне наказано не использовать силу там, где её применения можно избежать. Но как, находясь рядом с тобой, отвратительной тварью, живущей инстинктами?

Виверна слушала, убрав оскал. Словно понимала человеческую речь.

– Если тебя не трогать, скольких ты загрызёшь? Сколько потомства оставишь, которое продолжит резать людей и скот? Какую пользу принесёшь нашему миру, красноглазое чудовище?

Она сделала аккуратный надрез между двух шипов. На шее чудовища появилась тёмно-бордовая струйка маслянистого оттенка.

– Но, с другой стороны, – продолжила Сирлинорэ, – животные должны охотиться ради пропитания. Хищники поддерживают баланс, уничтожая травоядных. Иначе травоядные плодятся, и тогда следующим сезоном человек собирает меньше урожая. Семьи начинают голодать, крестьяне топят лишних детей, а вельможи туже затягивают удавки. Людей становится меньше, они становятся злее. И превращаются в хищников.

Она вонзила остриё глубже. Виверна прорычала, но быстро успокоилась, всё также разглядывая палача.

– Человек ли я после трёхсот лет верной службы этому миру? – казалось, в ярко-рубиновых глазах жертвы Сирлия видела собственное отражение. Такая же охотница, которая неосознанно вырыла себе могилу. – Ответь мне, тварь, достойна ли я решить твою судьбу?! Прорычи хоть что-то, не молчи!

В ответ раздалось только её эхо. Пока Сирлия искала себе оправдания, виверна поникла головой, шея медленно опустилась на мховую подушку с мелкой каменной крошкой. Дыхание резко перестало. Две хищницы перестали дышать одновременно. Одна умерла окончательно, вторая только начинала перерождение.

Утром, собравшись и проверив вещи, Легкокрылая ушла в галоп на юг. Перепуганная после ночи сивка яростно дышала, иногда переставая слушаться наездницу. Сирлинорэ в сердцах выругалась на вольные города Гил Амаса, конюшни и почтовые ямы которых почти никогда не пользовались шпорами. Когда солнце возвысилось над самим трактом, дева достигла перекрёстка двух дорог. На указателях выцарапаны условные обозначения на местном, но в заметках от тавернщика имелся не только перевод, но и оригинальные слова. «Совпадение, – кивнула Сирлия. – Повезло, тот самый перекрёсток».

Несколько часов, находя для кобылки драгоценные ручьи и свежую траву без вездесущих насекомых, охотница потратила на дополнение карты заметками. Удалось найти несколько сгнивших хибар, ещё одно придорожное святилище, останки нескольких повозок и скелеты не то лошадей, не то волов, не то иных крупных парнокопытных. Когда начало темнеть, вдалеке показалась летучая стая непонятных существ. Летели они в её сторону, словно огибали перекрёсток и двигались по Серебристой дороге на север. Сирлинорэ быстро изучила карту на передней луке седла, представила направление движения и бросилась по Восточному пути прочь от перекрёстка, в сторону от заходящего солнца.

Никаких указателей она не нашла, когда по обе стороны от Восточного пути – ещё более убитой грунтовки, чем Серебристая дорога, – начали появляться вытоптанные тропы. Совы и иные ночные животные только начали просыпаться, наполняя округу природными нотами. Где-то в кустах застрекотали кузнечики, а почти под самой сивкой прошипела лиса, Сирлия успела заметить только пропавший в зелени хвост. Наездница, не желая ставить лагерь в дикой местности, осмотрелась. Ангельское зрение смешивало всю живность вокруг, доводя до боли в глазах. Чем крупнее выглядело животное, тем явственнее казалось, что это не дикая птица, а сидящая на дереве обезьяна. Или кто похуже.

Ехала дальше, освещая путь кобыле фонарём. Лошадь с трудом терпела суровую наездницу и громко фыркала, давая о себе знать всей округе. Совы поддерживали дружным угуканьем, словно требовали от Сирлии прекратить мучить животное, но та прогоняла подобные мысли. Безопасность – важнее всего.

Наконец на тропе появилась относительно свежая колея. Телегу тащили по Восточному пути, вероятно, в Пегой рассадник. Дева прильнула к конской шее и повела сивку вдоль колеи, рассчитывая на скорое укрытие. Когда небосклон озарили звёзды, а луна заплясала среди них одиноким гербовым полумесяцем, охотница остановилась: колея сошла с дороги на тропу, ведущую в пугающе молчаливую чащобу.