Омут

Фривольное обращение, на которые Гарри вот уже десять лет закрывал глаза, больно обожгло его, и он отвернулся в сторону, как от пощечины. «Мальчик мой». Он «мальчик» даже для уборщика Отдела Тайн. Сколько лет должно исполниться аврору, чтоб его перестали считать «украшением команды»?

— Знаете что, сэр? — улыбнулся Гарри, разворачиваясь обратно к уборщику. — Я советую вам немедленно выйти. Хранилище нужно мне до восьми вечера, и если я увижу вас здесь еще раз, клянусь Мерлином, у вас появятся проблемы с занятостью.

Старик открыл рот, чтобы ответить, и, возможно, ответить резко, но передумал в последний момент, отвернулся и прошел к выходу. Дверь хлопнула.

Оставшись наедине с воспоминаниями, Гарри облегченно выдохнул. Ему нужно было торопиться, если он хотел использовать выигранный обманом день.

Времени изучить архив на предмет подходящих полок не осталось, но Гарри и без них успел разобраться в системе. Ему нужны были имена Пожирателей и даты, которые соответствовали времени сбора последователей. До начала первой магической войны, но после того, как Том вернулся из скитаний по Европе.

— Ты зовешь его Томом? — тихо усмехнулся Гарри, водя пальцами по табличкам на полках: Кэрроу, Гойл, Лестрейнджи. Полки находились рядом, но все же надо было проходить пролеты, чтобы дойти до следующего ряда: Розье, Эйвери, Долохов.

Некоторые полки оставались пустыми, возможно, воспоминания изъяли. Кто и зачем — этого Гарри не смог бы узнать без долгих разъяснений вышестоящим. Хорошо если не дойдет до Министра, а с бюрократов стало бы направить такие просьбы «от самого Мальчика-который-выжил» на «самый верх».

Судя по количеству флаконов на полках, охотнее всех делился с Министерством воспоминаниями Люциус Малфой. По хронометражу, который Гарри сосчитал в уме, выходило несколько часов. Увы, в отличие от даты и длительности, под ними не были указаны участники событий, а весь день следить за тем, как Люциус ест или срет, Гарри не собирался.

— Умно, — пробормотал он, поднимая с полки одно из воспоминаний, которое длилось почти час. — Ты завалил их информацией, сволочь, и они не обратили внимания на главное.

Воспоминание «о главном» все еще лежало у него в кармане. Времени создать достоверную копию не хватало катастрофически. С другой стороны, Гарри помнил каждую сказанную фразу, он мог бы при желании воспроизвести всю сцену с парой статистов. В интересах следствия, так сказать.

— Черт с тобой, — решил он, возвращая на место заветный флакон. Стекло нагрелось так сильно, что показалось ему горячим. Возможно, дело было не в магии — он сам чувствовал легкий жар. Сказывалось отсутствие нормального сна и еды.

Флакон остался лежать на полке, а Гарри стал просматривать даты возле имени Люциуса, чтобы попытаться понять, с чем могли быть связаны события в воспоминаниях. Увы, память подводила его. Ни одна дата не была связана ни с пресловутым Рождеством, ни с 24 июня 1995 года, ни с Битвой за Хогвартс. Взгляду не за что было зацепиться. Едва ли кому-то из авроров хватило ума использовать Империус во время допроса или подлить Веритасерум, так что Люциус вышел сухим из воды даже после того, что несколько лет происходило в его поместье.

Фамилия Малфоев и прежде вызывала у Гарри презрение и злость. С первых дней знакомства с Драко он знал, что ничего хорошего ждать от такого человека не стоит. Люциус был в глазах Гарри еще хуже: его отношение к домовику, подложенный Джинни дневник, а потом — преступления куда хуже. Но сейчас он понимал, что новая злость не имеет отношения к прежней. На языке вертелось яркое слово, произнести которое в пору было Беллатрисе Лестрейндж: «Предатель».

С Люциусом Малфоем хорошо обращались, ему позволили стать лидером. Все было именно так, как обещал Том. К Малфоям не приближались даже авроры вроде Аластора Муди — все ограничивалось обысками и сводилось к потере денег, хотя за то, что делал Люциус, вне всяких сомнений, полагалась самая тесная камера в Азкабане. В таком выгодном положении помочь Тому вернуться было вопросом пары свободных часов. Но Люциус не пошевелил и пальцем. Его ошибка с дневником была всего лишь ошибкой недальновидного мстительного идиота. Если ему так сильно хотелось использовать для ритуала Джинни, он мог просто…

Голова начала кружиться, а глухое чувство голода превратилось в тошноту. Его вывернуло желчью и слизью, он согнулся от боли и понял, что больше не может игнорировать простую необходимость поесть и выпить воды.

Можно было убрать за собой, но после встречи с мистером Черлизоном Гарри не собирался использовать даже настолько простые чары. Если спросят — почему, он ответит, что опасался нарушить очень сложную магическую защиту, о которой твердил уборщик.

Сделав первый шаг, он замер, потому что до него дошло, что целый час был потрачен впустую. Он не посмотрел ни одного воспоминания, только наблевал у полки Люциуса — сомнительное достижение. С тем же успехом можно было принести сюда одну из вонючих шалостей Уизли.

— Ты все знаешь наизусть. Зачем? — спросил он себя, но пальцы уже откупоривали флакон.

Войти в комнату к Люциусу и Риддлу было все равно что вернуться домой. Не в квартиру миссис Доркинс, а в настоящий дом, которого у Гарри не было с тех пор, как он сдал последние экзамены в Хогвартсе.

— Я высоко ценю твои таланты, Люциус, но ты позволяешь себе слишком много, — сказал Гарри, открывая рот одновременно с Риддлом. — К сожалению, мне придется преподать тебе урок. Надеюсь, ты усвоишь его с первого раза.

— С первого раза? — спросил Люциус и посмотрел на них с вызовом. Гарри ненавидел его за этот взгляд. Ему хотелось стереть с лица Малфоя гордость, наступить на него сапогом, сломать нос и увидеть, как тот захлебывается собственной кровью.

Том использовал Петрификус Тоталус, и когда это произошло — палочка Гарри была направлена на Люциуса. Он облизал губы и прошептал: «Круцио».

В воспоминании никто не видел его, не слышал сказанного им слова, но оно все равно подействовало, потому что Том тоже произнес Непростительное. Люциусу было больно. Он не мог пошевелиться, но так, скорее всего, боль ощущалась сильнее. Нечем было компенсировать ее, невозможно было даже сжать зубы — только плавать в ней и надеяться, что пытка закончится.

— Доходчиво? — спросили Том и Гарри, вернули Люциусу возможность двигаться и следили за тем, как тот задыхается на полу.

— Да пошел ты, ублюдок, — ответил Малфой и побежал к палочке.

Они улыбнулись и ответили ему:

— Экспеллиармус.

Малфой не сдавался, из-за этого Гарри хотелось, чтобы воспоминание продолжилось. Казалось, можно бесконечно выхватывать из рук Люциуса палочку просто для того, чтобы тот бежал за ней на другой конец комнаты. Его бледное лицо выглядело настолько сосредоточенным, что вызывало смех. Что он может в свои семнадцать лет? Разве что бегать за палочкой.

Том обездвижил ноги Люциуса, а потом, медленно шагая к нему, обездвижил руки одну за другой. Гарри повторял движения палочкой.

— Ты напрасно думаешь, что можешь сопротивляться мне, Люциус, — сказал Том, когда Малфой, задыхаясь, пытался найти взглядом палочку.

Гарри снова было смешно. Пока он стоял рядом с Томом, ему не о чем было волноваться. Пока они были на одной стороне.

— Подыши немного, — сказал Гарри, повторяя за Томом. — Ты вообразил себе, что мы равны, Люциус.

Он очнулся, когда увидел, что поднимает ногу вслед за Томом, чтобы коснуться подбородка Малфоя. Собственная одежда и обувь Гарри резко контрастировала с костюмом Риддла.

— Что я делаю? — прошептал Гарри, отступая.

— Круцио, — сказал Том, заставляя Малфоя орать на всю комнату.

— Надо выйти, поесть и забыть, — прошептал Гарри. Накатила новая волна тошноты.

— Нравится? — спросил Том у Малфоя, наклонившись к нему.

Гарри приоткрыл рот, чтобы повторить, как зачарованный:

— Я могу продолжать очень долго, Люциус, и уверяю тебя, пытки доставляют неудобства лишь одному из нас.