Моя идеальная

— Ты чего, Артём? — пищит, перекатываясь с меня, и становится на колени сбоку от моих ног.

Меня коноёбит от страха так, что я закрываю глаза и просто гоняю воздух, чтобы сейчас не сорваться на ней за эту глупость. Никогда раньше не приходилось сдерживаться. Наорать, втащить, схватить за глотку, раскрошить ебальник — никаких проблем. Нет, девушек я, конечно, никогда не бил, кроме того случая с Волчинской, и то притянуто за уши, но сейчас растаскивает так, что готов своей идиотке шею свернуть.

— Девятый этаж, Настя! — рычу сквозь сжатые зубы, не поднимая век, и даже голоса не повышаю, но ощущаю, как вибрирует матрац, когда она вздрагивает от тяжелого тембра и жёстких нот в моём тоне.

— Я же осторожно, Тём. Я не собиралась в окно вылезать и так нормально доставала. Просто хотела всё идеально сделать. — щебечет, пока я мысленно пересчитываю ей позвонки.

— Нахуй мне твоё идеально, если ты, блядь, сорвёшься!? — рявкаю несдержанно и, подрываясь, хватаю её за локти.

Утыкаюсь лбом в её лоб и такой бешенной яростью обдаю, что Настя вся сжимается и опускает голову, закрывая глаза. Учитывая то, что волосы заколоты и за ними спрятаться не удаётся, вырывает из моей хватки руки и начинает заваливаться назад, забыв о том, что сидит на самом, сука, краю кровати. Мгновенно перехватываю поперёк тела и прижимаю к себе. По её телу летит мелкая дрожь, в то время как у меня все внутренности спазмами скручивает.

— Ты, блядь, даже на кровати удержаться не можешь, а в окно, сука, лезешь! Что ты, твою мать, блядь, вытворяешь? — разрезаю злобным рычанием ей прямо в ухо.

Она снова коротко вздрагивает и делает попытку вырваться.

— Отпусти меня, Артём! Пусти! — срывается на повышенные, когда понимает, что ей это не удаётся. — Да отпусти ты, блядь, уже!

Если в ход идут маты, то она либо злая, либо до чёртиков напуганная. А учитывая мой тон и взбешённое выражение лица и глаз, то скорее второе. Хотя и первый вариант окончательно не отбрасываю. Перебарываю в себе весь грёбанный страх, всю злость, всю ярость и мягко толкаюсь к её телу. Веду ладонями вниз по спине и выдыхаю на сиплых интонациях:

— Прости, маленькая. Я не хотел кричать, но, блядь, чуть инфаркт не заработал, когда увидел, как ты в это ебаное окно лезешь. Если тебе так надо, то я сам его помою. И все остальные окна тоже. Только не плачь. — добавляю шёпотом, когда чувствую горячую влагу на плече. — Я не хотел психовать, Насть, но я, блядь, так испугался, что чуть на месте не сдох. Я не могу потерять тебя. Не могу...

— Извини, Тём. — пищит в шею и обнимает, пропуская свои руки под моими. — Я не подумала, что ты можешь так испугаться. Я правда не собиралась вылазить за раму, помыла бы, куда дотянусь, а остальное тебя попросила бы сделать.

— Врёшь, Насть.

Она отрывает голову и смотрит в глаза. Устанавливаем контакт. Вижу насквозь.

— Не вру.

— Ты даже с одеялом помощи не попросила. — отбиваю злее, чем планировал.

Любимая тоже сжимает челюсти.

— Зато со шкафом попросила! — шипит и, пользуясь тем, что я ослабил хватку, спрыгивает с постели и вылетает из спальни, швыряя в меня тряпку, которую всё это время зажимала, и слова:

— Тогда сам и мой!

— М-да, блядь, — озвучиваю свои мысли злосчастному окну, — вот и первая бытовая ссора.

Поднимаюсь на ноги и прислушиваюсь к звукам, но ничего не улавливаю. Тихо передвигаюсь по комнатам, пока не замечаю свою разъярённую ведьму. Она с такой злостью полирует поверхность телевизора, что он скоро треснет под её напором. Делаю шаг к ней, но она его слышит, оборачивается и прибивает таким взбешённым взглядом, что я, сука, застываю на месте. Настя демонстративно достаёт из кармана наушники и, вставляя в уши, врубает музыку и отворачивается, продолжая терзать ни в чём неповинную плазму.

Заебись, блядь. Просто, мать вашу, аут.

Чувствую, как снова начинаю закипать и чтобы не накалять до бела, иду и мою это грёбанное окно. А потом ещё и на кухне.

Пиздец, сука. До чего эта проклятая ведьма меня довела?

Слышу шум пылесоса и топаю обратно в ванную, чтобы наконец с ней покончить. Настрой слетел к хуям, ещё когда Настю на комоде увидел, поэтому делаю всё на отъебись. Как ни стараюсь остыть, ни хрена не выходит. Уже не просто со злостью, а с неадекватным бешенством вытряхиваю и корзины такую гору белья, которую туда только ногами затрамбовать можно было. Начинаю разгребать её, как сверху падают носки и пара футболок. Поднимаю голову и собираюсь было высказать всё, что я о её грёбанной обиде думаю, как Настя садится напротив меня на пол и начинает сортировать вещи.

— Тём, а светлые джинсы к джинсам класть или к светлым вещам? — тарахтит как ни в чём не бывало.

Смотрю на её лицо и вижу долбанные мозговъебательные ямочки. И я, блядь, догоняю, что её отпустило, как и меня, стоило ей приземлиться рядом, но мы просто не знали, как сделать первый шаг. И моя девочка пошла мне навстречу раньше, чем я был готов расстаться со своей злостью на её глупый поступок и необоснованную обиду. Ладно, блядь, признаю, вполне себе обоснованную.

Зеркалю её улыбку и накрываю пальцы, сжимающие эти самые джинсы, которые стали ниточкой к нашему примирению.

— Извини меня, Насть, но я реально испугался, когда увидел тебя там. Не должен был ни орать, ни срываться. Это нервное.

— И ты извини, Артём. Я не подумала об этом. Я бы, наверное, тоже испугалась, если бы увидела, как ты вылезаешь в окно на девятом этаже.

— В чистое окно. — ухмыляюсь с такой гордостью, будто кубок мира по какому-нибудь виду спорта выиграл.

— Я видела. И... — выдыхает и опускает глаза. — Прости, Тём. Я повела себя как истеричка.

Зная мою девочку, это признание даётся ей ни черта не просто. Хватаю её за руки и тащу на кучу грязных вещей. Романтика так себе, конечно, поэтому поднимаюсь вместе с ней и сажаю на стиралку.

— Я тоже, малыш. — сплавляемся, когда обнимает в ответ, и долго целуемся. — Закончишь со стиркой? А то мне ещё на балконе стёкла мыть. — высекаю с улыбкой, а она вся бледнеет.

— Не надо, Тём, пожалуйста. — дрожит, хватая за футболку. — Ладно, небольшие окна, но лезть на балкон... Даже тебе роста не хватит для этого.

Хотел бы я ещё немного над ней поиздеваться за такие выкрутасы, но вместо этого соглашаюсь оставить в покое окна и заняться обедом, пока Настя заканчивает с сортировкой белья и ставит стирку.

Откуда-то из глубины квартиры доносится шум пылесоса, а потом на такую громкость врубается музыка, что даже его перекрывает. Из колонок льётся какая-то попсовая херотень, которая бесит до трясучки.

Настя появляется на кухне, и я упорно делаю вид, что попса меня даже не раздражает. Миронова пританцовывает и подпевает себе под нос. Изо всех сил стараюсь не смотреть на неё, но ничего не выходит. Зависаю на движениях её тела, на пухлых губах, выталкивающих слова песни, на сияющих глазах, на счастливой улыбке.

— Люблю тебя. — смеётся моя девочка, касаясь своими губами моих и, продолжая плясать, покидает комнату.

И что я делаю? Конечно же иду за ней.

Стопорюсь в дверях и продолжаю палить на неё. Малышка медленно покачивается из стороны в сторону и двигает головой в такт музыке.

— Долго ты ещё там стоять собираешься, Тёма? — смеясь, поворачивается ко мне и протягивает руку. — Потанцуй со мной.

И забив на неприготовленный обед, на гору ненаписанных конспектов, на сопливую попсятину, которая льётся из колонок, обнимаю любимую и кружу её по комнате, пока не остаётся сил. Она не перестаёт смеяться, а я постоянно тяну лыбу, как обдолбанный нарик. Хотя так и есть. Я пьян ей. Она мой алкоголь. Она мой наркотик. Она чистейший, ничем неразбавленный кайф.

Это наше сумасшествие, с которым мы не стараемся бороться. Смех не стихает, даже когда заваливаемся на диван и жадно гладим друг друга. И пусть мы не можем сейчас полноценно заниматься сексом, это не мешает нам срывать друг с друга одежду и ласкать обнажённую кожу руками, губами и языками.