Свет твоих глаз

— Так звали мою первую жену, — прочистив горло, ответил Михаил Леонтьевич. — Вера Николаевна Беляева, если, конечно, это она, — моя первая супруга, мать Светланы. Вы… знакомы?

Марк взял со стола свой смартфон, начал листать, видимо, в поисках нужной фотографии.

— Вот, — нашёл и протянул смартфон Михаилу Леонтьевичу. — Это свадебная фотография моих родителей. А вот моя мама сейчас.

Михаил Леонтьевич и Людмила Евгеньевна склонились к дисплею, а потом выпрямились и переглянулись.

— Да, это моя первая супруга, — кивнул Михаил Леонтьевич и невесело усмехнулся. — Мир очень тесен.

— Можно? — Даша рукой, которая вдруг задрожала, взяла смартфон.

На первой фотографии, довольно старой, явно отсканированной, на фоне морского пейзажа стояли молодая красивая женщина в белом платье и мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с седеющими русыми волосами, в очках.

Женщина была очень хороша собой и… очень похожа на Марка. Точнее, он на неё похож.

На второй фотографии, яркой и современной, был опять морской пейзаж, явно южный. Яркая дама в свободном цветном платье и широкополой шляпе держала в руке бокал с экзотического вида коктейлем. Конечно, эта женщина была намного старше, чем та, в белом платье, но всё же вполне узнаваема.

— А как вы поняли, Марк? — спросила Людмила Евгеньевна.

— Вчера вечером я увидел в вашей гостиной старую фотографию, и одна из девочек… та, что стоит за Михаилом Леонтьевичем, Светлана… Я её узнал. Её фотография раньше была у мамы в портмоне. Я никогда потом не видел, чтобы кто-то вставлял фотографии в портмоне. Когда был маленький, всё время спрашивал у мамы, кто это. Мама говорила — родственница. Потом фотография исчезла куда-то. А мама однажды, не так давно, подвыпив, рассказала мне о том, что когда-то, ещё в России, у неё была семья и маленькая дочка. Сказала, что муж ушёл к другой женщине, забрал дочь, а маму лишил всех прав и выгнал. Потому она и уехала из России, чтобы забыться.

— Вот оно как, — усмехнулся Михаил Леонтьевич. — Что ж. А вы не спросили, почему ваша мама потом не пыталась найти свою дочку? Когда та повзрослела, и никто ей был не указ?

— Спросил, — кивнул Марк. — Мама ответила, что искала, но не смогла найти. Я сам хотел заняться поисками, но мама не дала мне никакой информации — ни имени девочки, ни фамилии, ни места жительства. Я пытался искать по имени и девичьей фамилии мамы, но таких ресурсов у меня нет, и поиски закончились, не успев начаться.

— Скорее всего, информация о вашей маме вообще была засекречена, во всяком случае, сначала, — задумчиво сказал Михаил Леонтьевич. — Если вы готовы выслушать мою версию, Марк, я расскажу.

— Я в любом случае готова, деда! — воскликнула Даша. — Я ведь и не знала о таких семейных тайнах, вы никогда не рассказывали. А тётя Света вообще сказала как-то, что для неё родная мать… — Даша осеклась и быстро перестроилась. — Не существует, в общем.

— Я тоже готов, — кивнул Марк. — Думаю, что готов.

— И Вера, и я, и Люда, и Света, и Юля, — все мы родились и жили на Урале, в городе N. Меня призвали в армию, едва мне исполнилось восемнадцать, и демобилизовался я тоже осенью, ровно через два года. Несмотря на то, что набор в вечерний институт был уже завершён, и занятия начались, меня приняли. Там мы и познакомились с Верой. Осенью познакомились, а в феврале уже была свадьба. Меньше, чем через год после свадьбы, в январе, родилась Света. Мне тогда был двадцать один год, а Вере — двадцать. А чуть больше, чем через шесть лет после этого… мы с Людой полюбили друг друга, хотя оба были несвободны и воспитывали дочерей. Оба подали на развод, а потом нам пришлось уехать из города. Мы втроём — Люда, Юля и я, — перебрались в Калининскую, ныне Тверскую, область. Юля — это дочь Люды от первого брака, мама Даши. Начали жить практически с нуля. Света осталась с матерью. Никто не позволил бы мне её забрать, Марк, поскольку были нюансы, характерные именно для того времени, сейчас сложно объяснить. Тем более, при разводе суд практически всегда встаёт на сторону матери. Но через год всё изменилось, повернулось буквально на сто восемьдесят градусов. Вера уехала по путёвке в Финляндию. Видимо, там познакомилась с будущим мужем, вашим отцом, Марк, и сбежала. В те времена такое не прощали. Вера стала невозвращенкой, а Света осталась одна, потому что мать Веры не смогла пережить поступок дочери. Вот только тогда я смог забрать дочь и лишить Веру родительских прав. А как иначе, Марк? Она оставила собственного ребёнка на произвол судьбы. Вот и всё. Это правда, а вы можете верить или не верить. Люда знает, что это чистая правда. Да и Света знает, хоть и не любит вспоминать то время. Когда я забрал её, ей было почти восемь лет, она прекрасно помнит всё.

— Ясно, — кивнул Марк, лицо которого было непроницаемо. — Я всё понял. Отец забрал маму в Германию, а я родился вскоре после того, как рухнула Берлинская стена, через несколько месяцев. Что ж, спасибо за откровенность и за гостеприимство.

Марк встал. Даша тоже вскочила, растерянно вглядываясь в его ничего не выражающее лицо.

— Надеюсь, вы поймёте моё желание побыть наедине с самим собой, — бесцветным голосом продолжил гость. — Слишком много всего. Мне нужно вернуться в Москву, к себе домой, хорошо подумать, всё проанализировать.

— Конечно, — Михаил Леонтьевич тоже встал. — Конечно, мы всё понимаем, Марк Стефанович.

Даше хотелось плакать, но она держалась из последних сил. Ни на кого не глядя, Марк быстро ушёл в пристрой, собрал вещи, выгнал машину из двора, а через несколько минут за ним захлопнулись ворота.

Михаил Леонтьевич, Людмила Евгеньевна и Даша вернулись на террасу. Некоторое время все трое напряжённо молчали, стараясь не встречаться глазами. А потом Даша выпрямилась и громко сказала, смахнув слёзы:

— Ну и чёрт с ним! Пусть катится и анализирует!

— Даша, не говори так! — покачала головой Людмила Евгеньевна. — Представь, как ему тяжело.

— Не тяжелее, чем тёте Свете, которой было семь лет, а она осталась совсем одна! Сам всегда говорит, что он не кисейная барышня, а мужчина тридцати двух лет, — Даша шмыгнула носом. — И не надо мне говорить, что никого нельзя осуждать. А я не могу не осуждать мать, которая отказалась от ребёнка! Почему вы раньше никогда не рассказывали?

— Есть вещи, Даша, которые лучше не ворошить, даже если среди этих воспоминаний много счастливых минут, — вздохнула Людмила Евгеньевна.

— Расскажите мне о вашей любви, бабуль? А, дедуля? Вы ведь никогда не рассказывали, и я была уверена, что вы встретились, когда оба были в разводе!

— Хорошо, расскажу, — Михаил Леонтьевич посмотрел на жену сияющим взглядом и взял её за руку. — Раз уж сегодня день откровений.

Рассказывали оба, и бабушка, и дед, а Даша слушала, порой забывая, как дышать.

— Вот это я понимаю, — выдохнула девушка, когда рассказ закончился. — Ради такой любви сто́ит жить! Вы столько всего преодолели вместе, создали большую счастливую семью! Я вас обожаю!

Даша подошла и обняла Михаила Леонтьевича и Людмилу Евгеньевну.

— А ты, деда, идеал мужчины для меня.

— Несмотря на то, что фактически разрушил две семьи, Дашута? Это ведь я не смог с собой справиться.

— Вот уж нет! — воскликнула Людмила Евгеньевна. — Конечно, мы начали не с того, с чего следовало, Миша, но это понимаешь уже спустя годы. Однако я твёрдо уверена: настоящую счастливую семью разрушить невозможно. И я ни о чём не пожалела ни разу, ни на минуту, ни на секунду своего огромного счастья! И разумеется, для меня ты всегда был и есть идеал мужчины.

Михаил Леонтьевич обнял жену за плечи и прижался лицом к её волосам:

— Какое счастье, Людочка, что ты такая у меня…

Даша поняла, что сейчас снова расплачется, но в это время Дик, который дремал на ступеньках террасы, поднял голову, навострил уши, а потом вскочил и бросился к воротам. Вскоре раздался приближающийся шум мотора, затем он смолк. Хлопнула дверца автомобиля, а потом в ворота кто-то постучал, явно игнорируя звонок.