Измена. Развод. Смерть

Только сейчас вспоминая, вижу взгляды, какие он бросал на меня: холодные, оценивающие. Он осматривал мою фигуру с ног до головы, скользя по ней взглядом, когда я ходила по дому раздетой. Он не видел во мне женщину, любовницу, жену. А я была слепа.

Мы подъехали к неприметному одноэтажному зданию возле городской больницы. Богдан остановился, выключил зажигание и спросил: Готова?

Я даже ответить не смогла. К чему я должна быть готова? Там точно не труп моего мужа, это могла подтвердить, даже не смотря.

Да и можно ли быть готовой к созерцанию трупа. Человек уж так устроен, что вид покойника ему неприятен, ведь это лишнее напоминание, что век твой короток, а тело бренно.

Выхожу из машины и иду в стороны дверей. На входе охрана. Приходится предъявить свои документы, нас пропускают. Длинный коридор с множеством дверей. Подходим к одной из них. Возле нее стоит следователь. Здесь прохладно и пахнет какой-то химией.

И вот, наконец, нас приглашают. Стол с канавками, яркий свет. Возле меня санитар и патологоанатом. Суетятся, похоже, у них уже приготовлен нашатырный спирт.

— Я голову открывать не буду, прикрою то, что осталось от лица, — тихо говорит мне врач, — там смотреть не на что.

И он осторожно снимает простыню. Передо мной труп мужчины.

— Это не мой муж, — говорю я.

А потом протягиваю руку и сдергиваю простыню с трупа полностью.

Рядом стоит санитар с отвисшей челюстью, у него, видимо, когнитивный диссонанс, не каждый день женщина вот так трупы разглядывает.

— П-по-почему вы считаете, что это не труп вашего мужа, — удивленно спрашивает патологоанатом.

— Пестик не его, — тыкаю пальцем в причинное место трупа. — У моего мужа поменьше будет и тоньше.

Рядом фыркает, яки конь, Богдан, он, пряча улыбку, отворачивается.

— И как вы такое разглядели? — смотрит удивленно на меня патологоанатом.

— А что тут разглядывать, я на его писюльку двадцать лет смотрела.

Тут Богдан затрясся, и они со следователем выскочили из анатомички, как пробки из бутылки. Плохо им что ли стало? За дверями послышались булькающие звуки.

— Но нам прислали от стоматолога его рентгеновские снимки.

— Он заплатит стоматологу и тот подделает любые снимки.

— Можно конечно по тесту ДНК. Только где взять материал.

— Он делал тест ДНК детям, которые якобы родились от него, если вы запросите в лабораториях, то они вам дадут уже готовый результат. Вам надо будет только сличить с трупом.

— Вы очень умная женщина и хладнокровная, — патологоанатом с восхищением смотрит на меня.

— За прошедшие три дня это уже второй труп моего мужа, и, как я понимаю, не последний, — разворачиваюсь на каблуках и выхожу.

А в коридоре стоят следователь с Богданом и ржут. При виде меня, замирают на миг, меняясь в лице.

— Вам надо подписать протокол опознания, Василиса Александровна, — серьезным тоном говорит со мной следователь.

Мы заходим в соседнее помещение, тут стоят столы и стулья, лежат папки, экран на одной стене со снимками челюстей и рентгеновскими снимками черепов. Мы садимся за свободный стол и пишем протокол, я его читаю, затем подписываю. Богдан жмет руку следователю, и уходим.

Все! Выдыхаю.

— Пестик….

Вот гад ползучий. Богдан ржет, уже не скрываясь.

— Пестик у твоего мужа и правда маловат, — продолжает ерничать Богдан. — Как же он таким махоньким тебя удовлетворял.

— Хватит ржать, — обиженно дую губы. — Мы с ним прожили двадцать лет, он у меня единственный мужчина, откуда мне знать, какие у вас там пестики бывают.

— Ладно, не обижайся, это я так, — улыбается Богдан, а сам искоса на меня посматривает. — Чем же он тебя возле себя держал?

— Мы любили друг друга в молодости, — перед моими глазами встают воспоминания тех лет. Мы молодые, заводные, веселые, у нас еще все впереди.

— Это ж сколько лет ты ему верность хранила.

— Да не в этом дело! А в том, что я не реализовалась из-за него. Была хорошей женой, старалась для него, отказалась от возможности иметь детей, я хочу быть матерью. А он, оказалось, все это время ходил налево, стараясь с какими-то телками зачать себе наследника. Мог ведь отпустить меня тогда, когда нам сказали, что совместных детей у нас никогда не будет. Но тогда он этого сделать не захотел. Что изменилось сейчас?

— Сложно сказать. Может быть это кризис возраста, — Богдан спокоен, а во мне бушует ураган. Я готова снести сейчас все до основания. И нет! Я не облегчу тебе жизнь, муженек!

Сколько ты не подкидывай трупов, я их не признаю. Только твой буду рада видеть. А еще станцую на нем!

— Богдан, почему он это делает? Почему я живу в таком сюрреализме? Зачем это ему?

— Не знаю, Василиса, надо в его делах покопаться, раскопать все его схемы, уж сильно намудрил твой мудак, извини за тавтологию, — смеется Богдан. — Похоже, он сам себя загнал в угол.

— Я ничего не понимаю. И чем дальше вы копаетесь, тем все мудренее стает, — я расстроена.

— Ничего, Василиса Александровна, ещё и не таких на чистую воду выводили.

Мне бы уверенность Богдана.

— Богдан, почему вы с Рашидом возитесь со мной, у меня столько проблем. Не успеваете решить одну, а на меня уже десять свалилось.

— Василис, когда ты пришла к Рашиду первый раз, мы с ним сразу разглядели в тебе потенциальную жертву. Ты наивная, добрая, очень порядочная. Таких мужья раздевают и разувают, они выходят из развода голыми и еще и должными своим бывшим мужьям. Поэтому мы сразу решили, что будем помогать до последнего.

— Неужели все так разводятся?

— Таких наивных, как ты, почти не осталось. У всех брачные договоры, а дамы приходят уже со списком того, что хотят отжать у своего супруга.

— Боже, как все мерзко!

Мы подъезжаем к офисному зданию. Я прощаюсь и пересаживаюсь на свою машину, еду домой. По дороге мне звонит Вера, отчитываясь, что они с мальчишками уже поужинали, а меня ждут беляши и суп харчо. В животе забурчало. За день я только две чашки кофе в себя залила, с утра маковой росинки во рту не бывало. Так недолго и ноги протянуть, тогда уже моему мужу придется меня опознавать. Вот он точно по писульке не узнает, у него этих писюлек вагон и маленькая тележка.

Дом встречает меня ароматами кухни, веселым гомоном мальчишек, Вера целует меня и обнимает, как этого мне не хватало со Стасом последнее время.

Тетя Даша наливает мне полную тарелку ароматного супа и пододвигает блюдо с беляшами.

— Как день прошёл, — интересуется тетя Даша.

— Да вот, опять пришлось ездить на опознание очередного трупа, — хлебаю я вкусный суп.

— И как?

— Никак! Не его это тело, живой где-то бегает, — откусываю я большой кусок беляша и жмурюсь от удовольствия.

— Ой, Василиса Александровна, лучше бы уж опознали в трупе своего мужа, вам же легче будет, — у меня от таких Дашиных высказываний челюсть падает, и беляш в горле застревает.

— Почему?

— Так его признают умершим, вы вступите в наследство, богатой женщиной будете, — продолжает откровенничать тетя Даша. — А так что, не то ни сё!

Как-то мне нехорошо стало, что-то вдруг царапнуло душу. Откуда у тети Даши такие мысли? Она ведь не может знать всей подноготной?

Тогда кто ее просветил?

Глава тринадцатая

Следующий день ничуть не лучше предыдущего.

Только приехала в офис, как столкнулась нос к носу с секретаршей мужа. Странно, что вчера ее не было на месте.

— Василиса Александровна, — нараспев мое имя произносит представитель отряда Блондинозавров. — Вам звонил некто Смирнов, просил о личной встрече.

Терпеть не могу ее, бесит.

— Пусть подойдет в офис в течение рабочего дня, — бросаю ей на ходу и захожу в кабинет мужа.

Но от этой представительницы Блондинозавров так просто не отвяжешься.

— Вам кофе или чай, — та входит в кабинет, как к себе домой. — Я тут поговорить с вами хотела.

Ух, как она меня бесит. Бесит пятьдесят кило силиконового тела. Его секретарь — это инстасамка. У нее свой блог о правильном питании, тренировках. И выглядит так, как тысяча и один блогер в интернете. Волосы цвета платиновый блонд до пояса, кожа цвета загара в тропиках, модные стрелки на глазах и ресницы до бровей, когтища красного цвета. В качалку ходит по расписание, накаченная попа шариками выделяется под белыми брючками. Такие же силиконовые бидоны под тонкой маечкой, сверху накинут для строгости пиджачок коротенький, чтобы не дай бог не спрятать аппетитные формы.