Страница 2 из 3
Тем временем Аллочка упорно работала над ролями, новыми и текущими, главреж в обожаемом Очаге кормил ее обещаниями, продолжая рассматривать ее на различные роли в новых спектаклях, но при этом не останавливался на ней как на главной героине ни разу. Что-то складывалось не так. В Аллочке начали зарождаться новые чувства, прежде недоступные ей. Подошло время сомнений и разочарований. Разучивая новые роли и не получая их и наблюдая затем за более успешной актрисой, Аллочка начинала чувствовать себя тенью, при этом не попадая даже во второй актерский состав. Приходило ощущение, что главные роли недосягаемы, уходили надежды и мечты о них. В ее ежедневное состояние пришли зависть, ревность, цинизм, ушли легкость и искренность. Взгляд становился тяжелым, блеск глаз потух, задор, исходивший от нее прежде, исчез, а профессиональные уловки уже не помогали восстановить уходящее и утраченное. В повседневность начал плотно входить алкоголь. Погоня за ролями продолжалась, но с неким возрастающим напряжением, к нему же присоединились накопленные годами раздражение и злость. Аллочка продолжала с завидным упорством посещать пробы и прослушивания, но, принимая участие в них, каждый раз, только вступая на эту вожделенную для нее территорию, она внутренне чувствовала ожидающий ее отказ. Играть без пары, соло, у Аллочки тоже не получалось, кто-то другой постоянно вставал на ее пути. Возможно, дело было в том, что акценты ее игры были смещены на себя, не были ориентированы ни на партнеров по сцене, ни на общий создаваемый режиссером настрой, она преподносила только себя, старалась всегда попасть на первый план, хотя этого не требовали ни ее роли, ни реплики. Она хороша была лишь репетируя одна, перед зеркалом, или же одна, вне пьесы и окружения. Как только режиссер начинал соединять актеров в сцены, все ломалось, Аллочка не несла с собой гармонию, более того, она нарушала ее. Она существовала отдельно от всего того, к чему так хотела быть причастна, она просто жаждала утвердиться. Желание выделиться на сцене со временем выросло до желания занять прочное положение в труппе в качестве все умеющей и все знающей персоны. Коллеги по Очагу со временем начали сторониться сплетен с Аллочкой из-за ее стремления узнать и обсудить все обо всех и ее язвительных замечаний. Все в Очаге знали, что за новостями и для того, чтобы излить желчь на перешедшего дорогу коллегу, нужно идти к Аллочке, она, как никто другой, поддерживала подобные разговоры в любое время. Можно ли сказать, что у Аллочки было много друзей? Нет. Круг знакомых действительно был обширный, но со временем Аллочка сама начала избегать общения даже со своими постоянными собеседниками и давними институтскими друзьями. Причина была одна – они были более успешны, даже в моменте, даже с одной новой ролью, даже второстепенной, даже с ролью ведущего на концерте или корпоративе.
Аллочка оставалась преданной профессии, своему первому и единственному Очагу, не уставала следить за событиями в профессиональной среде, за карьерой более молодых коллег. В некоторых она видела себя лет на десять-пятнадцать моложе, видела их попытки, успехи и провалы, обсуждала и осуждала их. К своим текущим ролям, Очагу и главрежу Аллочка не переставала относиться с глубоким почтением, коллеги также с уважением относились к ее опыту, отношению к ремеслу, и по-другому и быть не могло, она действительно заслуживала это. Но… Аллочка все понимала про себя, понимала, что она не стала избранной в профессиональном плане, принимала невозмутимый и независимый вид и делала попытки гордиться семьей, многолетним браком и мужем. Это были всего лишь попытки, потому как к этому времени и на этом поле Аллочка проиграла. У мужа постоянно заводились связи на стороне, он часто и подолгу отсутствовал, периодически предлагал развод, но не уходил при этом совсем, не поддерживал никакие из ее интересов, презрительно относился к ее работе и карьере, за их ребенком приглядывала приглашенная для этого женщина, семьи как таковой не было, оставалась только фактическая регистрация брака и совместное проживание, за которые Аллочка держалась зубами, потому что в ее голове застряло утверждение «женщина должна быть замужем – и точка». Да, и еще вид, вид благополучной семьи, вид, который так нужен был ей. Ей требовалось благополучие в любом проявлении, потому что справляться со своей завистью к коллегам ей становилось все сложнее, и очень-очень хотелось, чтобы успех был рядом с ней хоть в чем-то. Ей чрезмерно хотелось соответствовать тому образу и положению вещей, которые она сама обрисовала для себя однажды, которым она следовала и которые никак не удавалось достигнуть.
Одними из немногих проявлений ее семейной жизни стали поездки с мужем и ребенком раз в год, во время школьных каникул, и последующие нескончаемые рассказы о том, как было проведено время и что было куплено, и без меры много фотографий, фиксирующих каждый совместный шаг. Аллочка поначалу не хотела признаваться себе в том, что и за поездками, и за крайне редкими праздниками в узком семейном кругу стояло только лишь ее давление на мужа и их многочисленные переговоры на гранях скандала, о том, что время, проведенное вместе, важно и нужно для ребенка. Их случай как раз был таким, когда все, что делается, происходит под девизом «для ребенка», как будто ребенок не слышит, не видит, не чувствует и не понимает, что за спектакль перед ним постоянно разыгрывается. Она не хотела признаваться в лживости их взаимоотношений и лживости внешних проявлений семейной целостности и довольствовалась тем, что есть. Она упорно давила и давила на мужа, на чувство долга и семейные ценности, стремясь привлечь его к совместной жизни, отказываясь принимать те факты, что многочисленные отъезды по неопределенным делам и в командировки вызывали у него интерес больший, чем время, проведенное с ней и сыном. И она, и Алекс прививали сыну искаженное представление об отношениях в семье, сбивая фокус на семейные шоу и материальную сторону. Аллочка хорошо была осведомлена о том, что внешняя сторона любых событий, в том числе семейной жизни, для мужа была также достаточно важна, для Алекса участие в семейных мероприятиях служило и свидетельством этого союза, и оправданием, и они были похожи в этом, потому и притянулись друг к другу, потому и не могли вытянуть один другого из пустоты, которая однажды была переименована в брак и оберегаема. Они следовали поведению, действующему в социуме, копировали действия других, возможно, более счастливых семей, это было их 3D-воспроизведением оболочки, не лишенной симпатичности, внутри которой не было любви, доверия, счастья, не было уважения, признания ценности друг друга, внутри было лишь желание Аллочки быть не хуже других и стремление Алекса избегать сложных проблем, выбирая путь лавирования и наименьшего сопротивления. Внешние проявления семейной сплоченности Алекс использовал для управления поведением жены в установленных им границах. Не все и всегда шло мирным путем, но в целом он удерживал верхнюю позицию. Помимо друг друга, ближайшего окружения, родственников, их сын также был помещен в искаженное пространство, и ему, как и всем другим наблюдателям за картинами этого брака, внушалось принятие нормальности видимых взаимоотношений. Ребенок, родившийся в их отношениях, был и причиной, и следствием брака, гарантией его продолжительности для Аллочки и объяснением собственной жертвенности Алекса. Изучив поведение мужа за многие годы, она полагала, что с большой вероятностью он не будет расторгать их брак, потому что из того, что могло бы повлечь за собой распад отношений, все, что могло произойти между ними, уже произошло. Увы. Они в своем союзе уже не раз оказывались у критической черты. И раз за разом отступали, затягивая друг друга в новый виток лицемерия. И Аллочка не сдавала позиции, ей было некуда отступать. Все мечты рассеивались как туман, надежды рушились, иллюзии исчезали, со всех сторон наступала ясность, жесткая, неумолимая – назад уже не пойдешь, горизонт виден, но не манит привлекательностью, оставалось только изменить свое отношение ко всему, но это давалось с большим трудом или не давалось вовсе. Аллочка следила за мужем, проверяла его телефон, карманы, записные книжки. Она устраивала скандалы, пытаясь разузнать о той стороне его жизни, которая была скрыта от нее, пыталась контролировать его время, иногда звонила по найденным телефонным номерам и молчала в трубку. Она старалась убедить себя, что изменила свое отношение к браку, мужу, отношениям, она снова и снова делала установку на «хочу быть как все, при муже», со временем добавилась новая установка о том, что «все так живут», а рассказы о своем союзе сопровождала репликой «мы такая пара» с хорошо поставленной актерской интонацией, не позволяющей сомневаться в исключительном благополучии.