Экстерминатор

— А ты откуда знаешь, Степаныч? — заинтересовался я.

Ну просто понятно, что всю жизнь дядька пьющим отставником не был. Да и социальное довольствие у него выходило (ну, чужие деньги я считать не привык, но просто по объёму выпивки и обстановке понятно) ой как не маленьким. То есть был Степаныч кем-то высокооплачиваемым и важным. Высокого полёта, скажем так. И в своём ещё не старческом возрасте — вдруг на пенсионном обеспечении. Что странно.

— А я, Николай Керг, — приосанился Степаныч, отсалютовав мне кружкой, — старший аналитик логистического управления Департамента Снабжения. Бывший. И наставник тоже бывший… — посмурнел дядька, начав быстро надираться.

Пару раз я вопросы задавал — естественно, интересно! Но больше Степаныч на эту тему не говорил, а со временем я и сам понял, что и как с ним «не так». Ну вообще — вроде и «так». Просто… Степаныч оказался слишком своевольным. Слишком многое «подвергал сомнению», анализировал не по службе, а по жизни. Классным был аналитиком — должность немалая, да и наставничество — показатель признания талантов. Но, очевидно, слишком он уж в своём преподавании отклонялся от позиции Департаментов на преподаваемое. Не врал, но лез, «куда не стоит», причём ладно бы сам — учил. А у нас в Идигене цензуры, конечно, нет. Это и в городской конституции записано. Но вот «нежелательные знания», не считая просто запрещённых — есть. Запрещены всякие эксперименты с геномом, потенциально опасные эксперименты, типа опытов с распадом и типа того. Ну понятно, да и правильно.

А вот нежелательное — пересмотр правил и взглядов на социум, например. Степаныч на «гражданское население» ругался, которое по конституции, вместе с их правами и свободами, есть «высшая ценность Идигена». «Дармоеды, аморфная масса» — самое мягкое. Причём не просто ругался, а обоснования приводил, почему такие и что вообще: глупость творится. И вроде и прав, выходило, но тут даже я понимал: такая позиция ведёт к «нарушению социальной стабильности». Так что, видимо, не сумев принудить молчать — отправили Степаныча в почётную отставку, где дядька успешно повергает зелёного змия. Змий повержен, а сам Степаныч — жив-живёхонек.

Но вопрос в том, что никаких «жутких казарм» и «садистов-сержантов» в учебке не было. Пристойная комната с удобствами, на одного. И «садисты-сержанты» хоть и были — их учебная программа предполагала. Но были очень аккуратно дозированы учебным временем, вне которого пара «нестерпимых зануд и садистов» оказывались вполне приличными дядьками, как я выяснил уже на четвёртом году обучения на личном опыте. В «Холостом Патроне», питейном и едальном заведении на территории учебки, куда с третьего года обучения и получил доступ.

Вообще «силовая учебка» была местом здоровым, одним из четырёх учебных заведений города, выпускающая специалистов, связанных «с вынужденным насилием». Полицейские — тут понятно, поддерживают порядок в городе, расследуют преступления, ну и «силовики» весьма условно. Различные видя техников-спасателей, которые вроде как и не «силовики», а на деле там такие обломы встречаются, с такими умениями, что я, не худший экстерминатор, на тренировочных спаррингах огребал по мордасу. Не безответно, но огребал. «Медик», как же! Лекарь-калекарь, с усмешкой вспомнил я Андрея. Также выпускались операторы-аналитики для перечисленных. Тоже, вроде и не силовики, а на деле в том же отряде экстерминаторов аналитик часто выходит «в поле». И вполне член отряда.

Ну и, наконец, экстерминаторы: силовики без всяких оговорок. «Имеющие право, умение и обязанность» применять насилие, вплоть до летального, для защиты жителей и города. Довольно неоднозначно к нам относились, кто-то ругал и мясниками называл, кто-то хвалил. Но в нужности для города экстерминаторов если кто и сомневался, то до принудительного лечения от идиотизма. Потому что без нас — города бы не было! Альты, да и другие города — войн, как понятно, не было. Но конфликты интересов случались. А из них и вооружённые столкновения вырастали.

В общем, просто отдохнул, подумал, да и поспал. А на следующий день на терминал пришло изменение учебно-тренировочного плана. Центральный компьютер учебки, очевидно, прислушался к рекомендации мастера-наставника и записал меня на командирские курсы, с изменением расписания и допусками. Так что направился я в аудитории именно командиров, раньше в этой части учебки мне быть не доводилось. Попал на этакую «планёрку», то есть мастер-наставник раздавал паре десятков присутствующих направления на учёбу и тренировку. Почему не извещениями — чёрт знает.

Но меня в первую очередь занимали мои соученики. Точнее, не так: их занимал, судя по нехорошим взглядам от некоторых, я. Что, в целом, было предсказуемо, но вот что делать с этим… Хрен знает.

Дело в том, что на командирских курсах учились экстерминаторы, отслужившие не один год. Типа выслужившиеся, переросшие рядового. И тут — я, явный курсант. То, что реакция на меня, появившегося даже не с начала года, будет, было и так понятно. Но какая-то, судя по некоторым взглядам, совсем нехорошая.

И мастер-наставник мне подкинул «тренировочные спарринги», с не самым приятным взглядом. В общем, мне, похоже, тут не рады. И что-то с этим надо делать…

— Слышь, молокосос! — вдруг обратился ко мне один из присутствующих, плечистый и высокий дядька с презрительным выражением лица. — Спарринговать тебе рановато, так что сбегай ка в Холостой Патрон, принеси нам на всех пива, — под одобрительный гул процедил он.

— А ты, значит, не молокосос, — огрызнулся я. — Ты у нас из яйца вывелся или из икры альтовской?

Ну а что? Конфликта, похоже, не избежать. А бегать за пивам эти типам желания никакого, так что нечего с языком в заднице отмалчиваться. А что дальше будет — посмотрим.

— Что-то ты, кадетик, слишком наглый. Ты же курсант? — прищурился на меня этот тип.

Причём, пену ртом не пускал, не орал. И даже на некоторые смешки со стороны наблюдающих не отреагировал. Хотя вообще я довольно грубо ответил, с альтами сравнив. Так что, не «задира-дурак», а некий представитель коллектива. То ли «указать мне место», то ли «попробовать на прочность» — чёрт знает, что хочет. Но с явного одобрения курсантов командирских курсов, ну и не дурак бешеный — точно.

— Курсант, — ровно ответил я. — А не подавальщик. Нужно в Патрон — сам метнёшься.

— Ладно, раз ты у нас такой крутой — пошли на ринг. Можешь отказаться, — широко оскалился он. — Но тренировочные спарринги в программе, а ребята тебя изувечат, — на что «ребята» выразили согласие гулом. — А там посмотрим, как себя покажешь.

Ну, в целом, выходит даже лучше, чем я надумал. Ринг и простой мордобой, а не травля и прочее. Хотя, конечно, похоже, продую. Постараюсь, естественно, но у действующего и дослужившегося до курсов экстерминатора как-то опыта побольше. Но и хрен я заранее сдамся, да и попробую порыпаться: никто меня проигрывать не заставляет!

3. Вживание в структуру

Тренировочные залы у слушателей командирских курсов оказались «свои», с нашими, обычных курсантов не пересекающиеся. Причём не только рукопашные: ведомый негромко гомонящей толпой «сокурсников», я видел спарингующихся в тренировочных доспехах с клинками, условно-плазменными. И даже с короткоствольными пистолетами разных типов, вдобавок к рукопашке и клинку. Такие, полноценные бои выходили, хоть и отмеченные краем глаза. И, видимо, дело с ними как раз в «верю-не верю»: это, судя по всему, выходило этаким маркером для тех, кто развил нужные части мозгов для командира. А в вирте, при осознании что это вирт, тренировка крайне неэффективна. Даже моих немногих знаний хватает, чтобы понять: тело наше очень «энергосберегающее», если не сказать ленивое. И если тренирующийся осознаёт нереальность и условность окружающего — чёрта с два он будет выдавать свою пиковую мощность. Тело будет экономить ресурсы до последнего, как физические, так и психические. Не говоря о том, что если у тренирующегося нет отклонений в башке (а таких в учёбку и не допустят), то ему самому от этой тренировки толку мало.