Страница 1 из 23
Валерий Ивашковец
Тайна родимых пятен или невероятные приключения Тишки Бедового и его друзей
Предисловие
История похождений, описанная в романе, начиналась на просторах среднерусской возвышенности. В давние времена, кто только не хаживал этими краями: скифы, варяги, хазары, половцы, воины Батыя… Каждый оставил свой след.
Во времена Руси княжеской между холмами широко разливались непоседливые реки и шумели непроходимые леса, которые и кормили, и охраняли от бесчисленных врагов. Отвоёвывая пашню у чащоб, русский селянин крепко оседал на суровой земле, чтобы жить вечно, умножать род свой и будущую мощь Руси! Легендарный Микула Селянинович, да и сам Илья Муромец проживали где-то рядом, сеяли хлеб и защищали ратаев от силы инородной, безжалостной.
Народ-богатырь не только трудился и воевал, но ещё и отдыхал с песнями и танцами, былинами и сказаниями. Поклонялся богам светлым, добрым и хоронился от коварных и злых. В мифах и сказках отразилась непростая народная жизнь, симпатии и антипатии, мечты и разочарования.
Многое затерялось, стёрлось неумолимым временем. Но земля затаила в себе тайны и ждала срока, чтобы поведать ныне живущим об ушедших людях, сгинувших государствах и их властителях. Потомки древних родов, сохранив основу и добавив причудливые узоры от смешения с иными народами, часто являли на свет нечто необычное.
Вот таких потомков, непоседливых, захваченных романтикой новизны и поисков, поджидают иногда самые невероятные встречи с таинственным прошлым…
Часть 1. Искания.
Вступление
Скрип колёс и резкие толчки на ухабах не мешали дремать молодому человеку, широко развалившемуся на сене, разбросанному по дну короба телеги. В его ногах, свернувшись калачиком, похрапывал другой представитель сельской молодёжи, выделявшийся помятой одеждой и лохматой головой. Впереди, свесив ноги, с самокруткой во рту и длинной вязаной плетью в заскорузлых руках, с закрытыми глазами мерно покачивался старый возница. Время от времени, когда телега уж совсем не двигалась, он оживал, и гневно выпучивал глаза.
– Пошла, горбатая! Мать твоя гусыня… – и злобно стегал подобие лошади, именуемой в народе клячей, из-за своего неказистого, доходящего вида.
Лошадь слегка ускоряла ход, не проявив, однако особой резвости: всё так же вверх-вниз натужно мотала головой и беспрестанно отгоняла надоедливых насекомых посредством реденького хвоста. Бедная скотина была так худа, что при ходьбе кости её ног, казалось, вот-вот вылезут из пожухлой кожи.
Но… солнце перевалило через зенит и длинные тени от редких берёзок и клёнов, что в беспорядке расположились вдоль дороги, ситом укрыли сельскую дорогу. За деревьями до самого горизонта виднелись скошенные поля. Надвигалась осень…
Жизнь Тихона Бедового, прозванного в народе Тишкой, не задалась с рождения…
Деревенька, в которой парню выпала доля появиться на свет божий, с многообещающим названием Чудово, удобно расположилась в низине между пологими холмами. Они были давно распаханы и выглядели однообразными и серыми. Только овраги и другие неуютные места зеленели реденькими рощицами со своим устоявшимся, замкнутым миром. Здесь пели птички, иногда похрюкивали дикие кабанчики да мелькали рыжими хвостами хитроумные лисички.
Деревенька тянулась двумя кривенькими улицами, разделёнными между собой тем, что осталось от некогда широкой, глубокой и полноводной речки. Несколько в стороне от сельских усадеб возвышался холм, увенчанный огромной глыбой, которая, особенно на закате солнца, смутно напоминала изваяние головы с древним шлемом. То ли от своего расположения, то ли от заманчивого названия, то ли от того каменного изваяния – символа былого – или ещё от чего, но в деревеньке не раз случались неординарные события – рождение того же Тишки.
Отец Тишки, Петро – малорослый, неказистый, бреющийся только по большим праздникам мужичок – долго не мог поверить, что его гренадёрского роста жена Палашка – беременна! А усомниться было от чего: годы супружества так и не украсились рождением, хоть какого-нибудь цветочка жизни. Это притом, что по молодости не в меру шустрый Петька Бедень (родовая кличка Бедовых), несмотря на свою невзрачную внешность, перепортил заметное количество наиболее безотказных представительниц женской половины села. Да и женился вследствие грешных наклонностей, а не любви ради!
– В корень пошёл, чертяка! – посмеивались мужики.
– Вот, похотливое отродье! И чем он только берёт, сморчок! – самозабвенно ругалась мамаша очередной подгулявшей дочки.
– А ты сходи с девками на гульки, свечку подержи, может, докумекаешь…– гоготали, хватаясь за бока, мужики, потешаясь над рассерженной бабёнкой.
– Вам бы только языками трепать да зубы скалить, а мне теперь – нянчи! – уже надрывно голосила несчастная женщина.
За эту неразборчивость и неуёмную секс-активность Петька не раз был сурово бит отцами, братьями и женихами жертв скоротечной любви. И отец частенько прикладывал руку – с ремнём или палкой – к задним частям похотливого сынка. Бывало и в погреб сажал… для охлаждения пыла. Чем бы всё кончилось – неизвестно, но только положила на Петьку глаз и свою тяжёлую руку местная достопримечательность – Палашка, засидевшаяся в девках дочь кузнеца Кузьмы Горелого.
Примечательна была Палашка всем, кроме… женственности. А всё потому, что Кузьма, не дождавшись от жены Александры рождения сына, решил передать своё огненно-железное ремесло дочке. И не прогадал: девушка так увлеклась кузнечным делом, что вскоре и отца обошла. Сметливая оказалась! Ну, а ростом и силой Бог не обделил: одной рукой пудовый молот играючи поднимала, заднее колесо от трактора заталкивала в кузню без посторонней помощи!
Дочкину силу ощущал на себе и Кузьма, когда в какой-нибудь праздник или так, без повода, коленно-локтевым образом возвращался поздно домой от кума Прошки, или шурина Гараськи, или ещё от кого. Как только мычание мужа и отца, тыкающегося лбом в калитку, доходило до ушей видевших не первый сон жены и дочери, первой вставала Палашка.
Открыв калитку, дочь носком ноги приподнимала слюнявый подбородок батьки и, сурово нахмурив брови, хмыкала:
– Какой же Вы, отче, хилый стали!
После чего решительно брала Кузьму одной рукой за сползшие на заднице штаны, а другой – за шиворот рубахи. По-мужски крякнув, поднимала папашу как мешок с трухлявой соломой и, посапывая, относила в сарай. Аккуратно положив безжизненное тело на сено, говорила:
– Так-то лучше… А с утра поговорим…
Как Петька очутился в упомянутом сарае в объятиях Палашки, не может взять в толк до сих пор, даже по истечении стольких лет неповторимой супружеской жизни. Помнил только, что этому предшествовал уж очень развесёлый вечер. Тогда и дивчину отхватил видную – Маньку Небедную, с быстро наливающимся телом девушку, дочь колхозного бухгалтера. После чего ночные перспективы вырисовывались радужные и сладкие, как мёд в мае. Видать от этого чувственного подъёма, душевного и физического, хватил лишку местного благородного напитка.
Пляски и песни на поляне под раскидистой вербой; волнующие запахи летнего вечера и пушистых волос Мани… И, впоследствии, полный провал памяти…
Очнулся от тупой боли в голове и ощущения, будто скован по рукам и ногам. В ноздри бил острый запах прелой соломы и овчинного кожуха. Попытка пошевелиться привела к тому, что сжатие усилилось, даже кости заныли. Кое-как раскрыв глаза, поморгав ими изрядно, Петька онемел от осознания полной обречённости своего положения, к тому же – оголённого! “Ну, кажется, – влип!” – ударила камнем тоскливая мысль и рассыпалась на жгучие мелкие кусочки.