Драконы и ведьмы

— Что ты хочешь этим сказать? — занервничал кадет.

— А то, что спал ты не два часа, как тебе показалось, а как минимум пару дней. Или не спал, но что делал, не помнишь. Тем более, тебе-то точно дают какое-то лекарство и следят, чтобы выпил.

— Думаешь, наркотик?

— Думаю, психотроп. Тебе удалось что-то разведать в замке?

— Я нашел дверь во внутренний садик. А оттуда есть тропка сквозь скалы, и, по моим ощущениям, она ведет в сторону моря.

— Это уже что-то. Охрана патрулирует весь замок? Они просто стоят на постах или же бродят по коридорам?

— До трех часов ночи они расставлены в определенных местах замка, как дела обстоят потом, я не знаю. Еще есть цокольный этаж, я так понимаю, что там расположены служебные помещения, охрана частенько находится там.

— Тебя запирают? Конвой следит?

— Вроде бы нет. С самого утра сегодня мне только дважды передавали через охрану настойчивые пожелания: подняться к себе на обед и сейчас, подойти к вам.

— Это хорошо. Тот садик, ты говоришь, его охраняют?

— Нет, точно, нет. Там сегодня случилась неприятность, и никто из замка даже не вышел поинтересоваться, в чем именно дело.

— И тропка ведет куда-то к морю?

— Видимо да, а там уже рядом порт и торговые суда.

— То есть наша задача сводится к тому, чтобы выйти отсюда и дойти до их уютного сада, правильно я понимаю?

— Не морочат ли нам ведьмы головы, парни?

— Опять ты за свое! Ведьмы, эльфы… Демонов только еще не хватает.

— И драконов. Ладно, они сами верят во всю эту белиберду, но, чтобы ты, Джинджер?

— Твои слова, да Богу в уши, Серджо. И твои, Лукас, тоже. Дверь камеры я отопру, вопрос в охране коридора.

— Как ты ее собрался отпереть, Джинджер?

— Дубовой щепкой от полки, юность была довольно бурной, умею разное. А замок тут как на кладовой, такой отпереть — раз плюнуть. В порту нас уже не будут искать, если Серджо прав, и они боятся огласки.

— Хочешь обратиться к местным властям?

— Думаю, это опасно, властей они не боятся. Сегодня у управляющего был кто-то из их представителей, а меня отпустили ходить по замку, стало быть, местные власти им не указ. Они боятся огласки перед теми гостями, которые сюда прилетают на чем-то. Но где вертолетная площадка или аэропорт я не знаю, с портом надежней, он, по-любому, на берегу.

— Думаю, ты прав, значит, напросимся на корабль.

— Думаешь, возьмут?

— Моряки друг друга всегда выручают, а если не возьмут — ну, уведём катерок у них из-под носа.

Серджо

«Бежать, бежать и еще раз бежать!» — в груди, вторя пульсу, стучит единственная уместная ныне мысль. Улыбки гостей кажутся оскалами, что в любой момент могут превратиться в преддверие смерти, будто бы эти зубы уже готовы сомкнуться на клокочущем кровью горле жертвы.

Все вокруг милы, и натянуто вьется над столом нить непринужденной светской беседы. Лица трех похожих друг на друга дам освещает неровное пламя свечей, горящих в рогатых подсвечниках на столе. Подсвечников много, на каждом из них штук по десять рожков, а то и больше. Свечи ярко горят, но не плавятся и не тают. Воск остается нетронутым, будто бы и не властно над ним жаркое пламя. Возле каждой темнейшей, как были представлены нам дамы, сидит по мужчине, по мужу. Вот уж кто не похож друг на друга. Могучий и рослый супруг Марцеллы. Мужчина с острым взглядом и озорным мальчишеским блеском в глазах — супруг Мирты. Аристократичный, уверенный, сильный — супруг Эльзы. Во главе стола устроилась чета управляющих — Эмиль и Агнес. Толпа малышей, вперемешку с няньками, заняла противоположную сторону. Нас посадили через стол от великих. Слева от меня — мужчина в черной одежде, справа от Джинджера место пустует. Гомон детских голосов отдается в каменном своде неуместным эхом.

— А как вы относитесь к супружеской жизни, Джинджер? — с полуулыбкой спрашивает у боцмана Марцелла.

— Как-то не доводилось в этом участвовать, я больше привык находиться в море, да и на берегу меня особо никто не ждет.

— А вы, Лукас, верно?

— Да, мое имя Лукас. Я предпочел холостую жизнь, после неудачного брака. Вернулся на сутки раньше из моря, сами понимаете, бывает.

— Понимаю. Ну а у нас в гостях, вам нравится? Быт, климат, природа?

— Гостей не держат под замком, темнейшая. Я правильно, употребил это слово?

— Абсолютно. Я полагаю, что ваше заключение было необходимой мерой. Все же вы пытались убить моего супруга, и это после того, как ваше судно было освобождено от пиратов нашими силами. Мой муж тоже участвовал в том бою.

— Благодарю за спасение. Нам никто не посчитал нужным разъяснить положение дел.

— Безусловно, в этом моя вина. Эмиль, как ты думаешь, может быть, стоит дать ребятам возможность беспрепятственно передвигаться по замку?

— Разумеется. После того, как они принесут кровавую клятву.

— Клятву? — мне показалось или голос боцмана дрогнул?

— На крови, — любезно разъяснила Марцелла. — Простая формальность. Да и текст клятвы довольно-таки произволен. Вы поклянетесь не причинять вреда хозяевам и жителям замка, а так же их домочадцам.

— И не разглашать личную информацию о нашей жизни и быте, — подхватил Эмиль. — Гсподин Серджо уже принес подобную клятву и имеет возможность свободного перемещения везде, где ему вздумается, кроме, разве что подземелий, но там дежурит охрана.

— Да, это так. Я принес подобную клятву.

— Я согласен, — глухо ответил Лукас, — что нужно сделать?

— Я тоже согласен, если мне в руки дадут крест на момент произнесения клятвы. — С секундной задержкой выразил свою очередную бредовую идею Джинджер. Впрочем, Марцелла не подала виду, даже если и удивилась просьбе моряка.

— Осиновый подойдет?

— Вполне.

— Ну, держите. Освятить мне его нечем, да и не в моем статусе. Молитву читать рискнете? — достала из-под стола простой крест темнейшая. Джинджер протянул за ним свою сильную, но заметно дрожащую руку. — Молитву читать будете?

— Буду, если позволите.

— Прошу.

Над столом грозным напевом потек мотив старой, как мир, молитвы на почти неизвестном мне языке мертвых. Латынь. Вот и прощальный Амэнь глухим эхом отскочил от свода. Даже галдящие на разные голоса дети будто притихли.

— Господин Грегор, обеспечьте наших гостей иглой для освобождения капель их благородной крови, — мужчина, что сидел подле меня запустил руку в карманы своего одеянья.

— С каких это пор кровь моряков так высоко оценена, что стала зваться благородной, — не смог удержаться от едкого замечания Лукас.

— С тех самых, как вы рискнули собой, заслонив спинами от вторженцев умирающего. Разве нет?

— Должно быть, вы правы, темнейшая.

— Прошу, передайте своим друзьям, — обращается ко мне сосед по столу, — и примите благодарность за услугу, оказанную мне сегодня. Положение было практически безвыходным, как мне тогда показалось.

— Услугу? Но я ничего не делал.

— Благородно с вашей стороны забыть о том глупом положении, в котором я оказался из-за шалости прелестного малыша. Держите же иглу, не стоит заставлять ждать собравшийся триумвират великих.

В мою протянутую ладонь легла небольшая шкатулка из стекла по форме и виду напоминающая скорее медицинскую ампулу, с тем лишь отличием, что она могла распахнуться на две половины, если верить крошечным петлям с торца. Внутри, и вправду, находилась простая с виду иголка.

Я передал сосуд Лукасу. И только тут перед внутренним взором встали, как наяву, картинки ушедшего дня. Рука малыша, туго сжимающая шипящую кобру, Амелия кричит: «Это господин Грегор!». Парень, представившийся дриадом Матиасом. Что здесь происходит?

Справа от меня Лукас уже начал произносить клятву, я развернулся в сторону мужиков. Тонкая игла извлечена и колет палец хищным жалом, проступает алая капля.

— Стряхните ее на стол, — Лукас повинуется, но до стола капля не долетает, обратившись в дым. Пальцы Джинджера, побелели в костяшках, сомкнувшись вокруг креста. Игла ложится в его свободную руку. И снова разносятся эхом над столом слова простой клятвы. И снова выступает кровь. Рука вибрирует, капля скачет.