Сто тысяч миль

Я обернулась.

Что? Нет. Этого не может быть. Нет.

Уэллс мёртв. Я видела, как его унесла бурная река. Но он шагал по залу в чёрном балахоне с кулоном «Второго Рассвета» на шее. В голове помутилось.

Это бред. Галлюцинации. У меня просто едет крыша.

— Уэллс, — поражённо выдохнула Рэйвен рядом. Не я одна его вижу.

Я встретилась с ним взглядом. Он узнал меня. Узнал всех нас. Не мог не узнать. Уэллс отвернулся, сохраняя на лице невозмутимость, а мой взгляд помутнел. Пусть это будет моя шизофрения. Пусть это будет лихорадка или симптом интоксикации мозга. Это не может быть правдой.

Лекса снова заняла свой трон. Справа от неё встал тот самый лысый воин с клеймом, а слева — Уэллс. Как? Как это возможно?!

— Перед вами Защитник нашей паствы Тристан, — Хеда повела рукой в сторону воина. А затем указала на Уэллса: — А его вы, верно, считали погибшим, судя по вашим растерянным взглядам. Но свершилось чудо. Брат Джаха выжил и принёс нам бесценный дар. Надежду. И всех вас.

— Друзья, — вдруг заговорил Уэллс. На мгновение его голос дрогнул, а затем вновь стал ровным и возвышенным. Величественным. — Я знаю, что вас привели сюда против вашей воли. Однако вы — не рабы. А «Второй Рассвет» — не про убийства и бессмысленное насилие. О ваших ранах хорошо позаботились. Вы всегда найдёте здесь кров, еду и воду. И цель, к которой мы всегда шли. Создать новый мир. Нас предупреждали, что это не будет просто. Что придётся много работать и, возможно, стать родителями будущих поколений. «Второй Рассвет» не требует ничего сверх этого. Наше учение — учение об общем благе. Из пепла мы восстанем.

— Из пепла мы восстанем, — вновь раздался хор голосов.

Я беззвучно заплакала. Спазм истерики сжал все внутренности, пока по щекам текли слёзы отчаяния.

— Мы пленники, а не добровольцы, — я не узнала собственный голос, хриплый, сдавленный и прерывающийся. — Почему новый рассвет должен быть тюрьмой, а не сознательным выбором?

— Пока все делают свой сознательный выбор, мир катится прямиком в ад, — вновь заговорила Лекса. — Путь к процветанию один. Мы должны объединить усилия. Все братья и сёстры здесь находятся с нами по велению сердца, однако вы слишком ценны в масштабах всей нашей миссии, чтобы предоставлять вам эту роскошь. Мне жаль, но это правда.

— Ни черта тебе не жаль, чокнутая сука, — выплюнул Миллер.

Хеда грустно вздохнула.

— Кажется, они ничем не лучше предыдущих. Совсем не понимают слов. Мне надоело, — она откинулась на спинку своего пафосного трона, посмотрела на Тристана и передала ему свой кинжал: — Начнём с малого. Отрежь ему палец.

Братья в балахонах окружили нас, не давая пошевелиться. Защитник паствы тяжёлой поступью спустился с возвышения и двинулся к Миллеру, которому уже вывернули руки так, что он был не в силах пошевелиться.

Я поняла, почему их балахоны были чёрными. На них не видно крови.

— Остановите его. Пожалуйста, — я давилась слезами. — Остановите!

Не знаю, что искала в глазах человека, которого считала братом. В них была только пустота.

Полный боли крик отразился от стен просторного зала. Казалось, он врезался под кожу. Я зажмурилась, изо всех сил сжимая зубы. Хотелось заорать во всю глотку. Схватить чёртов кинжал и воткнуть в горло чокнутой стерве. Кричать и плакать, пока Уэллс снова не станет собой. Я сжала складки балахона так, что побелели пальцы. Боль отдалась в руке обжигающим пламенем, но она была ничем по сравнению с огнём, каким пылала моя бессильная ярость.

— Мне не нравится отдавать такие приказы, — спокойно продолжила Хеда. — Но вы и сами всё понимаете. Знаю, что любите субординацию, так что привыкнуть будет несложно. Мы начинаем с пальцев. После трёх доходит почти до всех. Однако если вас это не пугает, то поверьте. У Тристана и его ребят хорошая фантазия. Вы не захотите проверять.

Я хотела закрыть лицо руками и заткнуть себе рот, но травмированная рука даже не поднялась. Я ничего не добьюсь, если не сдержусь. Не героизм, а бессмысленная жертва. Если не хотим остаться калеками, стоит сделать вид, что принимаем их правила. Я выдохнула и подобралась.

— Вы уже знаете, что у нас есть знания будущего. Мы на многое способны помимо той жалкой роли, что вы нам предопределили. Мы — не просто скот для размножения. Мы умеем строить города и спасать жизни. Уверена, вы уже слышали это раньше, но… Мы будем делать это для вас. Только позвольте.

Лекса молчала несколько долгих мгновений, а затем рассмеялась. Искренне. Звонко.

— Милая. Ты очаровательна в своей слепоте. Как ты можешь предлагать свои технологии, когда именно они привели нас сюда? В начало. В ноль. Я хочу, чтобы вы поняли кое-что. История будет повторяться, пока человек не перестанет потакать своей эгоистичной жажде подчинить природу, — она уверенно поймала мой полный отвращения и отрицания взгляд. — Ладно, давай приведу пример. Когда-то люди начали заниматься сельским хозяйством. Отказались от жизни кочевников и стали выращивать пшеницу. Тогда еды стало больше, а, значит, и общины росли. Настал момент, когда ловушка окончательно захлопнулась. Людей стало так много, что обратного пути уже не было — они бы не смогли прокормить себя, вернувшись к прежнему образу жизни. Были приняты простые решения: наполнить желудки, осчастливить общину. Но в итоге не мы подчинили пшеницу, а она подчинила нас. Она стала самым распространённым видом зерновых, заставляя бывших гордых охотников таскать на себе бесчисленные сосуды для полива. В погоне за простой и хорошей жизнью мы запускаем процессы, которые потом не можем контролировать. И разве Большая Война не самый лучший этому пример? До неё человечество заселило космос, но сейчас мы здесь. Не в дивном новом мире, а снова тягаем воду для полива этой клятой пшеницы.

— Мудрость нашей Хеды не знает границ, — с гордостью произнёс Тристан. — Одной из почётных миссий «Второго Рассвета» является устранение и изоляция технологий, которые могут навредить цивилизации. А на вас возложена ещё одна почётная миссия. Восстановить генофонд человечества с помощью ваших чистых тел.

Я застыла в отчаянном желании вырваться из этой кошмарной галлюцинации. Как мог Уэллс стоять рядом с ними и кивать? Разве не мы в детстве, глядя в иллюминатор, мечтали вновь осветить планету силой науки?

— Брат Джаха, — повернулась к нему Лекса. — Думаю, наше маленькое знакомство завершено. Сделай объявление, ради которого мы все здесь и собрались. И все могут быть свободны.

Он прокашлялся, вытягиваясь в струну.

— Сегодня каждому из вас предстоит ваша первая церемония, где вы отдадите свой долг «Второму Рассвету». Помните. Те, кто живёт для себя, окружён врагами. Те, кто живёт для других, живут среди друзей. Примите испытание достойно.

Не знаю, на что до сих пор надеялась, но в этот миг вера в лучшее покинула меня навсегда. Краткого кивка Лексы было достаточно, чтобы братья подхватили нас и повели обратно в камеры.

Когда меня снова заперли, я плакала. Знала: это конец. Сегодня со мной сделают то, что на «Ковчеге» считалось преступлением хуже убийства. Даже сквозь каменные стены и глухую дверь я услышала отдалённые крики и едва сдержалась, чтобы не сойти с ума. Прижалась щекой к камню, била его и скребла, сдирая кожу и задыхаясь. Под балахоном на мне ничего не было. Я — следующая. Я — слишком ценная, чтобы давать мне свободу выбора.

Голова закружилась. В ране снова пульсировала боль. Тёплые струйки потекли по предплечью с разодранной ладони. Я сползла по стене вниз на каменный пол. Опустив взгляд на ранки — обомлела. Кровь… Кровь, что сочилась из ссадин, была не красной. В тусклом свете подземелья она казалась чёрной. Я провела пальцами по подтёку. Нет, это не галлюцинация.

Схватившись за повязку на ране, я начала развязывать узел на бинте. Пальцы дрожали и не слушались, но после некоторых усилий он поддался. Слой за слоем я разматывала ткань. На ней тоже остались тёмные разводы из капель и потёков. Я оторвала целебный компресс и обомлела снова. Из раны действительно сочилась чёрная кровь.