Сто тысяч миль

Голос слегка охрип, срываясь. Глубоко вдохнув, я коснулся кольца-талисмана. Провёл пальцами по холодному металлическому ободку. Сердце сжалось. «И ради тебя, моя Небесная. Чтобы тебе тоже больше не нужно было бояться и убегать. Больше никогда».

Этого я не произнёс. Только вновь взглянул на воинство. Оно молчаливо внимало.

— Сражаясь, человек становится героем. Погибая, герой становится легендой. Со временем легенда становится мифом. А учась у мифов, человек начинает сражаться. Наши общие предки прошли сложный путь. Они обманули судьбу и победили саму природу. Пришла пора и нам отстоять их наследие. Доказать, что мы их достойные потомки. По их заветам мы всегда были милосердием среди жестокости. Но пришло время стать жестокими к тем, кто не проявляет милосердия. Мы были воплощением надежды среди отчаяния. Но пора стать воплощением отчаяния для тех, кто убивает надежду. Мы — свет среди тьмы, но должны стать тьмой для тех, кто уничтожает свет. Мы всегда были жизнью среди смерти. Теперь пришла пора стать смертью для тех, кто не уважает жизнь. Пришла пора действовать. Сражаться. И тогда наши потомки расскажут мифы о нас. Расскажут, что судьба предупреждала: нам не пережить бурю. А мы ответили ей усмешкой. Потому что вместе мы и есть буря.

Рокот сотен голосов напоминал гром. Эхом он прокатился вдоль стен, множась и поднимаясь вверх над шлемами воинов вслед за их щитами, мечами и решительно сжатыми кулаками.

— Но их силы превосходят наши как минимум втрое, — донеслось из толпы испуганное и обеспокоенное. Единодушный восторг утих, превратившись в неразборчивое бормотание.

— Ну, что же. В таком случае, это будет честный бой.

— Честный бой! — снова зашлась ликованием толпа. — Честный бой!

На миг показалось, что моё сердце билось в унисон с их восклицаниями. Что мы — в самом деле единое целое, огромный живой организм, мы вместе жили и дышали этой эйфорией. Единогласное одобрение пьянило. Блестящие острия мечей в воздухе не давали забыть — это не торжество. Это парад для тех, кто, не испугавшись смерти, решил окрасить нетронутый снег кровавым багрянцем. Пока отряды переживали приступы упоённого куража перед битвой, я бросил на них последний взгляд и спустился по ступеням к напарникам, ожидавшим за воротами второго кольца. Там уже стояли Райдер и Линкольн. Октавия расселась на ящиках, болтая ногами.

— Мы готовы?

— Да. Выходим? — спросил Линкольн.

Моего кивка было достаточно, и после кратких переговоров с Эрланом мы выдвинулись к указанной Роаном роще. Разведывательные дроны курсировали в небе кругами, напоминая хищных птиц-падальщиков. Благодаря тепловым сенсорам в координационном центре можно было легко отследить приближение врага. Пока всё было тихо.

Короля Роана в назначенном месте было не видно. Там стоял только отряд его воинов. Завидев наше приближение, Ледяные подняли вверх луки. Прицелились, но пока не стреляли. Мы ожидали именно такой приём, поэтому без резких движений просто шагали прямо и вчетвером шеренгой встали перед ними. Главной среди них явно считалась девчонка в чёрном меховом плаще с такими же чёрными глазами. При взгляде в них казалось, что я смотрел в бездну. Или бездна смотрела в меня.

— Я Онтари, верная слуга Его Величества, — она горделиво вздёрнула подбородок. — Всё оружие сдать. Мои люди вас обыщут.

— Именно поэтому мы ничего и не брали, — весело заметил Райдер и поднял руки, разведя их в стороны. — Но вы, конечно, можете проверить.

Я едва не заскрипел зубами от злости, когда они заставили нас даже снять обувь. Перетряхнули доспехи, обследовали наручи. Холодно и унизительно. Но я не торопился дерзить, потому что в плену у ублюдков всё ещё была моя дочь. Линкольн и Октавия тоже стойко выдержали это обследование сразу после нас, а потом Онтари достала из-под шубы мелкие тканевые мешки. Не знаю, на что они рассчитывали, надевая их нам на голову, но мы не спорили. Связав нам руки верёвкой, Ледяные повели нас вглубь леса. Даже не видя пути, я всё равно представлял, куда мы идём. Я провёл в этих лесах не месяц и не два и знал их наизусть.

— Когда увидите господина, вы должны преклонить колени. Это дань уважения, которую к нему обязаны проявлять все гости вне зависимости от статуса. Обращаться к Его Величеству посторонним допустимо только «ваша милость». Никаких дерзостей, грубостей и угроз. Никто не будет с вами церемониться — нарушителю сразу отрубят голову. Вам ясно? — без устали инструктировала нас шестёрка короля. — Если вдруг…

— Замолчи уже, пожалуйста, голова болит, — усталым тоном попросил Райдер. — Я вчера знаешь как кутил? Ой, не знаешь…

— Кто много разговаривает — тот рискует замолчать навсегда, — злобно прошипела она. — Так что заткнись и слушай внимательно…

Конечно, он шутил — вчера они пропустили в таверне всего пару кружек и никогда бы не напились до головной боли перед сегодняшним днём — но эти его дурачества здорово разряжали атмосферу. Нервы искрили, будто оголённые провода. Страх за Джину и Мэди переплетался с безудержной яростью к «его милости». Мысль, что нас ведут на казнь, а не на переговоры, делала только хуже. Успокаивало только то, что желай они в самом деле нашей смерти, мы были бы уже мертвы. Роану не терпелось потешить своё эго за мой счёт. На что я и рассчитывал.

Наша процессия резко остановилась. От быстрого и болезненного удара в голень сзади ноги едва не подкосились, и я понял — мы пришли. Мешок сдёрнули с головы, и вместо вони заношенной тряпки наконец-то запахло морозной свежестью. Роан стоял в нескольких шагах от нас в окружении своей свиты. У его ног на коленях сидела рыдающая Джина. При виде нашей четвёрки её глаза сверкнули не то надеждой, не то страхом. Мне в спину уткнулся кинжал, напоминая о необходимости всё же опуститься на колени, но я простоял на несколько секунд дольше положенного, уничтожающе глядя на своего главного врага.

— Я знал, что ты явишься. Но не знал, что это ты украл у меня в Полисе любимых экспонатов Лексы. Вот мы и встретились снова. Кто бы мог подумать?

— Где моя дочь?

— Ваша милость! — поправила меня Онтари, больно пиная в бок. Я сцепил зубы, едва сдерживаясь от резкого ответа.

— Где моя дочь, ваша милость? — обращение вышло даже издевательским.

— А что, этой рыженькой тебе недостаточно? — зло спросил Роан, хватая Джину за волосы. Взвизгнув от боли, она спешно поднялась на ноги, а он приставил нож к её горлу: — Жалко будет, если девочка останется без матери, да?

— Ваша милость, — я попытался выдавить из себя улыбку. Получился, наверное, только звериный злобный оскал. — Отпустите её. Так будет лучше для всех.

Расхохотавшись, Роан только крепче прижал лезвие к коже на её шее. Из неглубокого пореза потекла кровь. Джина едва дышала от страха, заливаясь слезами. Я всё ещё оставался на месте только потому, что нас всех связали одной верёвкой в длинную цепочку. Не будь этих пут — я бы уже свернул ублюдку шею. Даже если это значило мгновенную смерть от рук его подданных.

— Умоляй, Блейк. Проси. Что дороже — её жизнь или твоя гордость? — я с трудом молчал в ответ на его издевательский тон. — Если к этой даме твои чувства недостаточно сильны, то я буду рад повторить эксперимент на твоей дочери. Правда, там будет немного сложнее. Придётся плакать. Или что-нибудь даже поинтереснее… А сейчас достаточно просто хорошо попросить. Ну?

— Беллами… Пожалуйста… — я услышал сдавленный шёпот Джины. Её голос дрожал: — Спаси Мэди. Умоляю… Спаси нашу дочку…

Я посмотрел в её полные слёз глаза, затем в пылающие безумием глаза Роана. Я знал ответ на его вопрос ещё до того, как пришёл сюда. До того, как стал командиром. До того, как вообще стал разведчиком. Не существовало ничего ценнее человеческой жизни. Тем более жизни женщины с даром рождения.

Нам нужно было время. Ещё ни одни слова в жизни мне не давались так тяжело, как эти, но я всё же опустил взгляд в землю перед собой, сжал связанные руки в кулаки и выдавил:

— Пожалуйста. Пощадите её, ваша милость.