Творчество

-- Давно это у тебя завелось?

-- Я говорю тебе -- с неделю. Я познакомился с нею в первый же день по приезде сюда, но, понимаешь ли, наши отношения были очень сложны и потому развивались медленно. Они заплетались, как тончайшее кружево, вышитое золотом. И когда уже было ясно, что мы принадлежим друг другу, мы все-таки намеренно отдаляли неизбежный миг, чтобы подойти к нему во всей полноте чувствований.

-- Ну, канитель какая... Как это у тебя хватает терпенья? И это даже просто ошибка, дорогой. Женщине обидно, если ей приходится, так сказать, отдаваться самой. Она предпочитает, чтобы её брали, Действовать нужно быстро, с натиском: раз-два-три!

Еровский вздохнул и потер кончиками пальцев висок:

-- Твоя система, может быть, вполне пригодна для любой рядовой женщины. Но Недда -- совеем особое существо.

-- Так ее зовут?..

-- Виноват, я кажется проговорился? Но теперь уже все равно! Ее зовут Неддой. То есть, её обычное имя слишком плоско звучит, и я его несколько изменил. Если бы я сразу высказал ей мою грубую мужскую волю -- она оттолкнула бы меня -- и только. Мы дождались, когда наши души прониклись взаимной гармонией.

-- Блондинка, конечно?

-- Нет, скорее брюнетка, но не совсем. В проходящем солнечном свете её волосы отливают зеленоватым золотом. И она вся, ты понимаешь, такая нежная, нежная, почти прозрачная. Когда она целует, то кажется, что к твоим губам прикладывают водяную лилию.

-- Ну, уж это... Нет, это бесплотное что-то! Совсем не в моем вкусе. И, ведь, лилии всегда бывают холодные и мокрые. Лилию к губам -- это что-то в роде лягушки. Даже болотом пахнет! Нет, это не в моем вкусе. Вот, например, когда целует Надя...

-- А у тебя есть здесь Надя?

-- Уже три недели. Я ведь не тяну канитель, как ты! Познакомились на пляже, потом встретились в читальне, потом совершили прогулку в горы -- и готово! И представь себе, я даже не ожидал, какая это оказалась прелесть. Тоже черноватая в роде твоей Недды, и кажется подкрашивается, но это наплевать. Сложена суховато, но, когда целует, -- огонь. Вот уж именно испепеляет!

-- Возможно! -- неохотно согласился поэт. -- Мне кажется только, что ты толкуешь эту эмоцию несколько грубо. Вот Недда -- иногда я боюсь, что она растает в моих объятиях, как тень. И в то же время в ней заложены необъятные глубины, первобытный хаос страсти. Она изнемогает от тяжести этого хаоса и иногда смотрит на меня остановившимися, безумными глазами. И в этом взгляде я улавливаю разгадку извечной тайны.

-- Здорово! Ты напиши что-нибудь по этому поводу. Нет, а Надя, -- та насытится поцелуями и спит. Свернется в клубочек, таким котеночком, и даже немножко вздрагивает. И чтобы разбудить, надо обязательно пощекотать ее за ушком.

-- Недда не спит! Я никогда не видел ее спящей.

-- Ну, еще бы, -- за одну неделю-то!

-- И через год не увижу! Её душа находится в состоянии экстаза и нервы её натянуты, как струны цитры. И я робко извлекаю звуки из этих струн. Они плачут или торжествуют, смотря по тому, на что я вдохновляю их.

-- Истеричка, может быть? У Нади тоже бывают иногда разные такие капризы. Например, вдруг в пять часов утра требует мороженого. А где я его достану, когда все рестораны закрыты? Но в общем это, конечно, пустяки.

-- Ты знаешь, на путях моей жизни я встречал уже много, очень много женщин.

-- Да и я не меньше, дорогой мой! На этот счет мы можем еще поспорить. Я, конечно, совсем не желаю хвастаться... Но на неудачи я редко мог пожаловаться!

-- Но только теперь моя мятущаяся, утомленная душа нашла, наконец, свое пристанище. И я почти счастлив... Она так утончена, так многогранна. Она так чутко воспринимает все переливы моих настроений. И в то же время в действенности её любви мой слишком нежный организм почерпает все новые силы, укрепляется для мук нового творчества.

-- Да, это прекрасно! -- согласился Затыкин и в рассеянности проглотил первый попавшийся бисквит. -- Но знаешь, я со своей стороны тоже не могу пожаловаться. Капризы, конечно, есть, но в общем у Нади чудесный характер. Читает она маловато, но при первом же знакомстве сказала, что у меня -- довольно известное имя. И она аккуратная, редко опаздывает. Нет, знаешь, я тоже очень доволен. Что-то совсем непохожее на мои прежние интрижки.

-- А эта твоя Надя... она замужем?

-- Как же, я наводил справки! Я на этот счет очень осторожен. Но муж её живет за тысячу верст отсюда и служит управляющим казенной палатой. А она сама приехала сюда, по-видимому, просто пожуировать жизнью. Можешь ты себе представить: такая бездна темперамента и вдруг -- какая-то палата! Воображаю, как она чувствует себя дома, несчастная женщина...

-- Мир так тесен и все явления так однообразны! -- вздохнул поэт. -- Вот и Недда тоже говорила что-то такое о казенной палате. Я, конечно, не помню, что именно. Но чувствую, что и её душа изнемогала в тисках жизни и только во мне нашла успокоение.

-- А мне Надя так и сказала прямо: "Ты самый интересный мужчина из всех, каких я только встречала"... То есть, ты не подумай, что она была до сих пор этак... легкомысленна, что ли... Я твердо верю, что это -- её первая связь.

-- Недда тоже чиста, как первозданная мысль. Даже свои утонченные ласки она находит как-то инстинктивно. И она невинна, хотя любовь её изощрена, как алая роза порока.

-- Ну, и Надя, она того... Она умеет любить. Уж это им так от рождения дается, должно быть!

-- С Неддой я приближаюсь к высшей радости, похожей на скорбь...

Оба были несколько растроганы, и беллетрист даже слегка потрепал по коленке поэта. Еровский посмотрел на часы.

-- Мне уже пора идти обедать. Может быть, ты проводишь меня немного?

-- С удовольствием. Я все равно обычно гуляю в это время. Человек, получите!

Они расплатились и пошли, -- искоса, но внимательно следя друг за другом. И, по-видимому, были довольны произведённым впечатлением. Еровский сказал, чтобы придать всему разговору художественную законченность:

-- Пути жизни так запутаны и мы бродим во тьме, наудачу, по этим путям. Но иногда судьба улыбается нам благосклонно. Ты и я -- мы пьем из разных источников и души наши несходны, -- но все-таки каждый из нас встретил именно ту женщину, которую ждал. Мы заблуждались и падали, -- но пришли к истине.

-- Да, мы пьем из разных источников! -- согласился Затыкин, великодушно забывая о написанной поэтом повести. -- Но корень всего -- любовь. В этом пункте все источники сходятся.

-- Любовь открывает перед нами свою бездну, усыпанную алмазами вдохновения.

-- И что там ни говори, а это очень удобно, -- иметь постоянную привязанность, которая так хороша, что даже не надоедает!

-- Она отражает всю многодумность жизни.

-- И знаешь, она совсем не расточительна! Я не скуп, но бессмысленные траты меня раздражают. Розы, фрукты, мороженое -- все это не так дорого стоит. А что я получаю взамен!!

-- Она безгранична в своей углубленности. Достаточно смотреть в её глаза -- и я полными горстями черпаю вдохновение.

Улицы приморского городка были так же кривы и извилисты, как те пути жизни, о которых говорил поэт. Они вились по склону горы самыми прихотливыми поворотами, и у одного из этих поворотов два литератора неожиданно столкнулись с женщиной в красной шляпке. Женщина была среднего роста, не слишком полна и не слишком худа, с темными волосами. Шляпка отбрасывала на её щеки довольно эффектную тень.

В первое мгновение Затыкин и Еровский, как воспитанные люди, просто посторонились, чтобы дать дорогу красной шляпке. Но шляпка почему-то замешкалась и литераторы тоже остановились, -- один справа, другой слева. Затем сказали одновременно:

-- Здравствуйте!

В этом обычном приветствии не было ничего сомнительного, но почему-то оба литератора взглянули теперь один на другого с целой гаммой смешанных чувств: здесь были подозрение, недоумение и даже ревность.

И женщина в красной шляпке ответила слегка растерянно: