Рабочий

Олигер Николай Фридрихович

Николай Олигер

Рабочий

Олигер Николай Фридрихович

Рабочий

Николай Олигер

Рабочий

Господин помещик прогуливался по своим владениям. В левой руке он держал толстый плед, потому что боялся простуды, а в правой -- красивый золотой лорнет, потому что не мог наслаждаться красотами природы без пары хорошо отшлифованных стекол. На берегу речки помещик почувствовал некоторую усталость. Он аккуратно разостлал плед на зеленой траве, над невысоким обрывом, сел и задумался. Думал, должно быть, об очень важных предметах, так как лорнет выскользнул из его руки и скатился по обрыву прямо в воду. Для близорукого человека это была большая потеря, -- не говоря уже о том, что золото, как известно, довольно дорого ценится.

Вода была холодная, а русло речки -- довольно глубокое. И хотя видно было, как золотая ручка лорнета искрится в песке на дне речки, его, все-таки, никак нельзя было достать. Помещик долго озирался по сторонам с самым беспомощным видом, пока, наконец, не заметил поблизости мальчугана лет шести, который пас привязанную на длинной веревке корову.

-- Эй, поди сюда! -- позвал помещик.

Мальчик пришел. Привилегии его возраста позволяли ему обходиться без штанов, и на нем была надета одна только коротенькая рубашка.

-- Очень хорошо! -- сказал помещик. -- Тебе не придется даже разуваться. Видишь ли ты хорошенькую штучку, которая блестит там, на дне?

Мальчик утвердительно кивнул головой. Он знал уже, что не следует тратить лишних слов, когда разговариваешь с господами.

-- Очень хорошо! -- повторил помещик. -- Это -- мой лорнет. Полезай в воду и достань мне его. Ты понял?

Конечно, он понял. Чтобы не мочить напрасно рубашки, он оставил ее на берегу, а сам забрался в воду по самое горло. Потом нырнул с головой, схватил золотую вещицу и вынес ее на берег, весь посиневший от холодной воды, как утопленник, и выбивая зубами мелкую дробь.

-- Очень хорошо! -- в третий раз сказал помещик и это доказывало его прекрасное настроение духа. -- Теперь следует тебя наградить. Скажи мне сам, что ты хочешь получить: пятачок или конфетку?

Мальчик видел в своей жизни столько же пятачков, сколько конфеток, и поэтому долго оставался в самой томительной нерешительности. Наконец, он протянул руку за пятачком.

-- Ну, ты правильно рассудил! -- сказал тогда помещик и его круглый животик колыхался от смеха. -- За пятачок ты можешь купить целую горсть таких конфеток.

-- Вовсе нет. Я ничего не буду покупать. Я его спрячу.

-- Ну, как тебе не стыдно быть скрягой в такие годы?

На это мальчик ничего не ответил, так как счел свою миссию законченной, и вернулся к корове. Кармана у него не было, и полученный пятачок он продержал в руках до самого вечера. Пятачок был совсем теплый, когда мальчик принес его домой. Зато дома было холодно и пусто.

-- Отец! -- сказал мальчуган старому человеку, который сидел в углу и ничего не делал. -- Тебе не придется продавать корову. Я достал денег.

-- Господи Боже мой! -- испугался старый человек. -- Как это не стыдно тебе говорить такие вещи?

И он успокоился только, когда узнал, что всех денег не больше пятачка. На земле ведь не должно быть чудес. И если суждено бедняку продать последнюю корову, то так именно и должно случиться.

Так и случилось. На другой день пришел лавочник и забрал корову. Мальчик и его отец остались в пустом доме одинокие и голодные.

Отец сидел в углу, ничего не делал и думал. Думал целых три дня, а потом сказал мальчику:

-- Ну, дружище, тебе больше нельзя будет ходить без штанов. В городе этого не любят, потому что там живут люди образованные.

Весь четвертый день прошел в работе. Отец шил сыну штаны из своей старой рубахи, и делал это довольно искусно. Смерть жены давно уже заставила его изучить портняжное ремесло.

На пятый день отец уложил в маленький узелок все домашние пожитки, запер дом на замок, отдал ключ соседу, взял сына за руку, взвалил узелок на плечи и пошел в город.

-- А что же такое -- город? -- спросил мальчик.

-- Это такое место, где можно заработать себе кусок хлеба, когда деревня отказывается кормить! -- ответил отец. -- Но там нет ни лесов, ни полей, ни таких чистых ручьев, ни такого светлого неба. Смотри же на все это внимательно, чтобы зелень полей на всю жизнь сохранилась в твоей душе.

Шли долго, и босые ноги мальчика потрескались и окровянились, хотя отец часто брал его на руки, чтобы он мог отдохнуть. И вот, однажды утром показалась вдали тяжелая темная туча, которая висела низко над землей.

-- Будет гроза! -- сказал мальчик. -- Вот стоит пустой шалаш. Спрячемся.

-- Это не туча. Это -- дым над городом. К вечеру мы придем туда.

Но мальчик очень утомился, шел медленно и к вечеру они еще не достигли городской заставы. Когда спустились сумерки, множество огней загорелось впереди, в дымной туче. И, как несмолкаемый гром, доносился из этой тучи тысячеголосый городской шум.

Мальчик заплакал.

-- Я боюсь, потому что он злой. Он съест меня.

Отец ничего не ответил. Он крепко держал сына за руку и вел его вперед по гладкой, вымощенной крепким щебнем дороге.

По сторонам дороги возвышались покрытые копотью башни, из вершин которых вырывались огромные снопы ослепительного пламени. И когда проходили мимо этих башен, было светло и жарко, как в аду. Дальше переплетались затейливым кружевом сквозные железные арки и галереи, такие высокие, что нужно было далеко назад закидывать голову, чтобы разглядеть копошившихся наверху людей. Выходили прямо из земли трубы, толщиною толще самого старого дуба и вышиною выше церкви. Бегали взад и вперед по стальным колеям чугунные красноглазые чудовища. Их пронзительные крики раздирали слух мальчика. Он затыкал себе уши и плакал.

Отец утешал его.

-- Не бойся. Все это дает хлеб. Башни, и трубы, и железное кружево, и красноглазые чудовища -- все дает хлеб.

-- Хлеб растет в поле. Я не хочу хлеба, который бегает, кричит и дымится.

Потом по длинному мосту, утвержденному на гранитных глыбах, они перешли через реку, волны которой блестели от масла и были покрыты синими и зелеными пятнами. Туман, поднимавшийся от реки, был густ и зловонен.

За рекою дорога сделалась еще уже. С обеих сторон ее сдавили каменными тисками громады домов с тысячами окон. Все окна были освещены и за каждым из них виднелись головы склоненных над работой людей.

-- Я хотел бы вернуться домой! -- тихо проговорил мальчик. Но, хотя ему было всего только шесть лет и он носил штаны, перешитые из отцовской рубашки, он, все-таки, знал очень хорошо, что его желание никогда не исполнится. И зелень полей начинала уже меркнуть в его памяти.