Страница 56 из 57
Наблюдения и мысли приводят к решению, а решение порождает действие. «Октябрьским дождливым утром он отправился искать работу». Прошел курсы и поступил слесарем на военный завод. Завод был далеко от города, с матерью Володя долго не виделся.
Приехав на Первое мая, Володя застал у матери немолодого лысоватого капитана. На столе — водка, закуска. Вот тут Володя и увидел тот блеск глаз, услышал тот смех, которые припомнились ему в разговоре с молодой проводницей.
«У матери родилась девочка.
Капитан перестал появляться раньше, чем это случилось. К нему приехала жена. Она ходила на квартиру к матери и жаловалась квартирной хозяйке и соседям, и плакала, и все ополчились на мать, разрушительницу семьи».
А Володя не мог защитить мать. «Почем он знал, какими словами защищают в таких случаях? И как защищать, когда он тоже осудил ее в своем сердце — гораздо суровее осудил, чем эти простые женщины» (стр. 417—418).
Так возникает конфликт между нравственным чувством и нравственным долгом Володи. Он осуждает мать, но ей плохо, она беспомощна — значит, он обязан ей помочь. И снова от решения к действию у него путь прямой.
Психический склад своего героя Панова обозначает последовательно. У Володи ум не только ясный, но и практически трезвый. Выход один, решает он: нужно перевезти мать в Ленинград. Володя пишет отцу: мать больна, пришли ей вызов. Получает раздраженный ответ. Тогда он и решает ехать один, без пропуска, а потому и без билета, чтобы подготовить переезд матери.
Здесь снова сопоставляются позиции разных людей в сходных обстоятельствах. Родной отец не прислал Володе вызова, а у сироты Ромки, товарища по заводской работе, «в Ленинграде нашелся двоюродный дядька, он вызвал Ромку — бывают же такие двоюродные дядьки». Хороший человек помог, чтобы Володю отпустили с завода. Контролер поезда не высадил его.
Добрая готовность помочь — и знакомых людей и чужих — фон, на котором отчетливо выделяется бессердечие отца.
...Ленинград. Комната пуста, как сарай,— вся мебель исчезла. Но Ромка не подвел — о работе на заводе для Володи договорился, а жить пока предлагает у него. Идет Володя к отцу и думает: «Человек везет в поезде человека, у которого нет билета. Человек говорит человеку: «Живи у меня».
Это размышление — пролог к встрече с человеком, который ничего такого не говорит. Свидание тягостно для обоих.
Сходству внешности и манер противопоставлено резкое различие нравственных позиций отца и сына, понимания ими обоими морального долга. Володя требует помощи для матери — одному ему не справиться: от помощи для себя он отказывается.
Отец выходит из себя, он кричит:
«По какому закону я обязан расхлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!»
Что ответил Володя, пока остается неизвестным читателю. Начинается предпоследняя глава — и в ней появляется новое лицо: широко разработанный образ Олега, от которого так и осталось скрытым, что у него есть старший брат.
То, что второй герой рассказа, Олег, появляется только в предпоследней главе, в сущности, определяет структуру рассказа. До главы, где появляется Олег, сопоставлялись нравственные позиции действующих лиц. В двух последних главах предмет сопоставления иной: интеллектуальный облик братьев и условия их жизни. У Олега есть все, чего лишен Володя. Никаких материальных забот, внимательное, умелое воспитание. Способный, очевидно даже талантливый, с необъятным количеством самых разнообразных интересов, Олег не похож на Володю, но столь же привлекателен. «От многообразия интересов, от взволнованности и некоторой растерянности перед рассыпанными на его пути сокровищами он постоянно был нервно приподнят и глаза его возбужденно блестели, серые узкие, чуть раскосые глаза» (стр. 429).
Мать, «любящая без чувствительности, внимательная без назойливости, она старалась не упустить ничего, что должно было дать ему силу, знания, людское расположение». Олег пользовался полной свободой, имел свою комнату, его занятия и знакомые уважались.
Тут очевидное противопоставление детству Володи. Полной свободой он тоже пользовался, но был не опекаемым, а опекающим, на него легли заботы о себе и о матери. Волевой облик матери Олега противопоставлен облику Володиной матери, ее беспомощности и безответственности.
Войдя в соседнюю с кабинетом комнату, Олег услышал громкий разговор. Внимание мальчика задело, что кто-то чужой на «ты» с отцом, судит его и тот оправдывается.
Здесь автор повторяет несколько последних реплик отца и Володи, которые читатели уже знают. Повторение подчеркивает значительность разговора, в котором противопоставлены моральные принципы отца и его старшего сына. Разговор почти закончен. Автор оборвал его, когда отец кричал: «Но почему я должен?! Смешно!»
И тогда Олег слышит ответ Володи, которого читатели еще не знали:
« — Вот — потому что тебе смешно, а ей не смешно, вот потому ты и обязан! — сказал молодой резко [...] — Когда позвонить тебе? — спросил молодой.
— У нас сегодня что? — спросил отец покорно.— Позвони в пятницу» (стр. 432).
Олег понял, что у него есть брат. И когда Володя ушел, задает отцу прямой вопрос. А прямого ответа не получает — отец кричит гневно и бестолково: «До всего дело...»
Начинается последняя глава рассказа. Олег выскочил на улицу, догнал Володю. Братья знакомятся. Володя сдержанно доброжелателен. Олег, как всегда, возбужден.
Они обсуждают и оба не могут понять, зачем от Олега скрывали существование брата. «Оберегают наши юные души? Или боятся нашего осуждения?» — спрашивает Олег. Володю-то ни от чего не оберегали. Но словом «наши» Олег как бы объединяет себя с братом и признает их общее право судить родителей — мать Олега и отца обоих — за сокрытие истины, за ложь. Их обделили. Володя с этим согласен. Нет различия в нравственной позиции юношей.
У ворот Кировского завода ждет Ромка. И с ним Володя скрывается в заводских воротах. Уходит не только от брата — тут с ним прощаются и читатели.
«Косо летел мелкий снег, как белый дым». Володя ушел из рассказа, как Сережа из посвященной ему повести. Помните последние слова той книги. «Сверкающий снег мчится в окошечке прямо на Сережу». Сейчас он летит на Олега.
Идет по проспекту Ленинграда странный мальчик. «Он сочинял стихи на ходу, желая увековечить любимый город, не считая, что любимый город достаточно увековечен в стихах [...]. Но почем знать — а вдруг он действительно увековечит любимый город в своих стихах! Вдруг ему это удастся, как еще никому не удавалось! Почем знать, кому что удастся из этих мальчишек и девчонок; из кого что получится. Почем знать, почем знать...»
Так кончается рассказ. Упоминание о девчонках — еще одно звено, связывающее «Володю» с «Валей».
Но мы ведь сейчас обнаружили намек и на другую связь — с повестью «Сережа». Конечно, только мчащегося снега было бы недостаточно для сопоставления. Но сравним мечты Сережи с характеристикой интересов Олега.
Сережа:
«[...] Он веровал без колебаний, что ему предстоит все на свете, что только бывает вообще,— в том числе предстояло капитанство и Гонолулу. Он веровал в это так же, как в то, что никогда не умрет. Все будет перепробовано, все изведано в жизни, не имеющей конца».
Олег:
«Его интересовали науки: биология, физика, география. Особенно все касающееся космоса, межпланетных сообщений, овладения пространством поэтически волновало его до спазм в горле [...].
Так же занимала его литература, и сама по себе и все связанные с ней споры, все события этой сложной сферы. Он писал стихи, рассказы, пьесы и полагал, что при любых обстоятельствах, какую бы ни избрал профессию, он будет одновременно и писателем [...].
Если соединить это все и еще многое, до чего он пока не додумался, и всему этому посвятить жизнь,— может быть, этого и хватит Олегу Якубовскому».
Мечты Сережи в пору, когда кончалось младенчество и начался для него новый этап детства,— богатый наблюдениями и множеством раздумий, соотносится с жизненным планом Олега, вступившего в пору отрочества. Та же воодушевленность необъятными возможностями жизни, которой не видно конца,— у Сережи спокойно-уверенная, но детски фантастическая, у Олега, в соответствии с возрастом и характером, взволнованная, нервно-приподнятая и фантастичная не по характеру замыслов (каждый из них реален), а по объему.