Страница 17 из 26
Насильственный и разорительный переезд умножил ненависть к Тайра. И те, кто уже перебрался в новую столицу — Фукухару, и те, кто продолжал влачить существование в опустевшем Киото, с тревогой ждали новых перемен. Людям казалось, что все происходящее — смерть Сигэмори, отречение Такакуры, ссылка императора-инока, восстание принца Мотихито, гибель в огне монастыря Трех Источников — это лишь ступени к страшным и кровавым событиям завтрашнего дня.
Разумеется, не было недостатка в слухах, предзнаменованиях, пророчествах…
Рассказывали, что однажды ночью в опочивальню правителя-инока внезапно просунулась огромная, чуть ли не во весь покой, рожа и в упор воззрилась на хозяина. Но тот, ничуть не дрогнув, устремил на нее такой суровый взор, что привидение исчезло.
И тут до новой столицы донеслась весть о новом восстании. Весть восприняли как должное: ее ждали.
На этот раз восстание поднял Ёритомо, подросший наследник главы клана Минамото, сосланный на остров Идзу. Но не забытый. Мы помним, что, когда годом раньше начинался мятеж принца Мотихито, его манифест повезли именно Ёритомо. Тогда тот не успел выступить. Теперь же он напал ночью на усадьбу наместника острова и всех там перебил. Правда, за пределы острова он не двинулся.
Этот малорослый человек обладал любопытными качествами: он с полным равнодушием относился к таким понятиям, как рыцарская честь, законы войны, отвага и верность. Он редко участвовал в бою, никогда не стыдился бежать, если обстоятельства были против него. Ради достижения цели был готов на все. На сцену наконец вышел достойный соперник суровому Киёмори.
Вождя клана Минамото подтолкнул к действиям неуемный монах Монгаку. Этот человек не мог не бунтовать, не поднимать смуту, не призывать к ней.
Как Тайра, так и императора-инока Монгаку не выносил. Однажды он появился в императорском дворце и громко потребовал, чтобы ему построили обитель на горе Такао, где на него низошла благодать. Вел он себя настолько нагло, что Госиракава приказал выставить его вон. Монах бросился в драку, избил какого-то вельможу, и понадобились усилия нескольким самураев, чтобы его скрутить. Когда же его волокли из дворца, он не придумал ничего лучше, как проклинать императора. Естественно, Монгаку угодил в темницу. Через некоторое время по случаю кончины императрицы была объявлена амнистия, и монаха выпустили. Но он вовсе не смирился. Он принялся расхаживать по Киото и громовым голосом провозглашать скорое наступление смуты и кровавую гибель всех господ. Тогда Монгаку сослали на остров Идзу, где жил Ёритомо Минамото. Мстительный Монгаку понял, что именно Ёритомо мечом проложит ему путь в столицу. Он торопил молодого Минамото с выступлением и добился своего. И когда Ёритомо поднял белое знамя восстания, рядом с ним встал монах.
Киёмори решил задушить восстание в корне. Опасность нового мятежа заключалась в том, что он вспыхнул не в столице, где контроль Тайра был эффективен, а в северовосточных землях, населенных недовольными феодалами, близкими к роду Минамото. Поэтому, отправив на разгром Ёритомо губернатора северной провинции, он послал туда и своего старшего внука Корэмори. У войска стало два командующих, что всегда плохо.
Пока армия Тайра добиралась до мятежных земель, к Ёритомо присоединялись все новые отряды непокорных феодалов. Достаточно оказалось искры, чтобы пламя охватило весь край.
И вот наконец враждующие силы сблизились. Правительственная армия находилась в горах, что, на взгляд Корэмори, лишало ее преимущества в дисциплине и численности. Поэтому он решил двинуть ее вперед, на широкую равнину.
Губернатор, бывший куда старше князя и полагавший себя авторитетом в военном деле, возразил, что именно ему поручено общее командование и он лучше знает, как надо воевать. Поэтому он остановил армию в горах, на берегу бурной речки.
Вокруг стоял настороженный, чужой лес, поднимались до неба скалы. Людям Тайра казалось, что враг везде. Нерешительность командующего, непонятная остановка в диких горах подрывали дух воинов. Начали расползаться панические слухи.
Глубокой ночью кто-то крикнул:
— Мы окружены!
«Так велик был обуявший их страх, такой начался тут беспорядок, что схвативший лук позабыл взять стрелы, взявший стрелы позабыл захватить лук; тот вскочил на чужого коня, его конь достался чужому, а иной, взгромоздившись на неотвязанного коня, как безумный, бессмысленно кружился вокруг коновязи. Многим гулящим женщинам и девам веселья, приглашённым из близлежащих селений, в суматохе пробили голову, многих задавили, и они громко охали и стенали», — пишет автор «Повести о Доме Тайра».
Утром к стану Тайра пробрались разведчики Ёритомо. И странная картина покинутого в суматохе лагеря предстала их глазам: валялись панцири, оружие, были брошены шатры, повозки — и ни одной живой души.
Так Ёритомо одержал первую победу над войском Тайра.
Правитель-инок метался в своем дворце, страшась завтрашнего дня. Воспользовавшись удобным моментом, настоятели крупнейших монастырей обратились с петицией об отмене переноса столицы. Монастыри, окружавшие опустевший Киото, лишились паломников и доходов. Киёмори решил не ссориться с монахами, и последовал указ: вернуть столицу в Киото.
Это решение было понято всеми как свидетельство слабости правителя-инока. Общая радость от этого лишь увеличилась. Вот как описывает возвращение столицы автор «Повести о доме Тайра»:
«Все… устремились прочь отсюда… Да и кто стал бы хоть на лишний миг оставаться в постылой сердцу новой столице! С шестой луны минувшего года в старой столице ломали строения, перевозили добро и разную утварь, наконец кое-как обосновались на новом месте, а теперь снова в безумной спешке торопились обратно! На сей раз уже ничего не ломали, не разбирали, а побросали все, как было, и умчались назад, на старое пепелище. Там ни у кого не осталось жилья, и потому пришлось расселиться по окраинам… временно приютиться в галереях монастыря, в молитвенных залах храмов. Там жили даже знатные люди».
Монахи не скрывали торжества.
Новым центром волнений стал огромный монастырь в Наре, тот самый, что мог выставить семь тысяч воинов. Почуяв слабость Киёмори, монахи потребовали его ухода. С каждым днем они становились все более воинственными, угрозы по адресу правителя-инока звучали все громче. Правитель-инок, стараясь сохранить мир, послал для переговоров главу Школы поощрения наук. Того с позором изгнали. Монахи сделали деревянный шар, кричали, что это — голова правителя-инока, и катали его ногами по всему монастырю.
Последнюю попытку уладить дело мирным путем правитель-инок предпринял, послав туда главу сыска области Ямато с конным отрядом. Всадники отправились в монастырь без оружия. монахи захватили шестьдесят человек в плен, отрубили им головы и развесили на стенах обители. Тогда Киёмори был вынужден послать к монастырю в Наре войско под командованием одного из своих сыновей.
Штурм монастыря продолжался целый день, лишь к ночи монахи обратились в бегство.
Дул сильный ветер, собирался дождь, низкие облака неслись над поверженным монастырем. Командир карателей приказал принести факелы, чтобы искать бунтовщиков. Факелов не было. Тогда один из самураев поджег крестьянскую хижину, стоявшую возле монастыря. Быстро занялась вся деревня. Ветер перенес огонь на храмовые строения. К тому времени многочисленные обитатели монастыря, не принимавшие участия в сражении: старые и обезноженные монахи, рядовые послушники, служки и женщины — в поисках спасения кинулись в храм Великого Будды — самое большое деревянное здание в мире, в котором стояла громадная медная статуя Будды. Более тысячи человек забрались на второй этаж храма и втянули наверх лестницы, чтобы самураи Тайра не могли подняться следом. Однако вскоре храм был охвачен огнем. Те же, кто там скрывался, попали в ловушку: сначала огонь охватил нижний этаж и отрезал пути к спасению, затем занялись столбы и перекрытия. Сквозь треск огня пробивался вой сотен горящих людей. Почти никто не спасся.