Страница 69 из 129
—
Садись, кан! Почести у русских не идут в счет. Дружба — дороже!
—
Йе! — подтвердил Артем Владимирыч. — Скажи мне, друг, много ли людей ты потерял в битве, когда защищал нас?
Разговор вел сам князь, говорил по-тюркски. Иногда ему помогал Акмурза.
—
Было нас… — тут Валихан показал восемь пальцев и замолк. Старый нойон Акмурза подсказал сзади:
—
Восемь сотен мужчин у него было. Три сотни мужчин они оставят здесь мертвыми, князь.
Акмурза замолчал.
Вещун, оглаживая бороду, сказал по-русски:
—
Род его погибнет, если немедля не откочует в русские пределы…
Князь поинтересовался у Валихана: должен ли русский отряд заплатить вдругорядь за военную подмогу?
Валихан вскинул на князя сухие, жесткие глаза. Через щелки век было не прочесть, что он скажет. Да князь и так знал ответ вождя малого кочевого племени.
Дешево стоит жизнь в степи. Еще дешевле она будет для рода Валихана, когда другие, соседние, племена, против кого он бился, быстро придут за ним и его родственниками. Упавший — пропавший. Это у русских не так — упавший не пропавший, поднялся, утерся и пошел. Ведь беда — как вода — нахлынет и сгинет… Нет, у кочевников не так… Утереться не дадут…
Князь поднял голову к Вещуну:
—
Белый лист?
Вещун с одобрением кивнул.,
Таких белых, открытых листов на добротной пергаментной бумаге, подписанных сибирским губернатором Соймоновым, за его печатью, но без текста, князь Гарусов имел пять. Вот теперь один белый лист сгодился.
Вещун подал князю с поклоном уже заполненный им два дня назад свиток Белого письма. В нем на двух языках, русском и китайском, именем Императрицы и особого ее поручителя — князя Гарусова предписывалось всем сибирским должностным лицам дать путь и все потребное людям из рода Валихана при его походе на жительство под Оренбург. Там род Валихана получит земли для кочевий, скот и деньги за службу. Поелику род Валихана добровольно перешел под руку Императрицы, состоит у нее на службе и присягой приведен в русское подданство. Дата, подпись губернатора Соймонова, с припиской и росписью князя Гарусова. Князь передал свиток Валихану.
Валихан громко прочитал последнее насчет денег и насчет подданства… Остаток его отряда слушал чтение, не дыша. Потом раздались крики, что присягали уже китайскому наместнику Динь-Тинь-Линю! Присягали на брюхе! Другой присяги у воинов не бывает!
—
А чего кричать? — удивился князь Гарусов, тщательно подбирая тюркские слова. — Там, китайцам, вы присягали лежа на брюхе, нам присягнули — кровью. Крепче крови присяги не бывает! И ранешняя присяга китайцам теперь присягой нашей, русской Императрице отменяется. Так, друг Валихан?
Валихан, военный вождь и глава сильно поредевшего рода, тяготно смолчал.
Тогда князь встал. Подошел к мордам коней передних кочевников, держа в вытянутых вверх руках Белый лист.
Встала тишина.
Тяжелые безбожные тюркские словеса, что метал противу Императора китайцев князь Гарусов, кочевников не расшевелили. Но Артем Владимирыч знал, что говорить. Закончил он ругань тем, что в Оренбурге каждого мужчину ждет отдельная юрта, для жены и детей. И что воевать им, их детям и внукам никогда более не доведется. Только пасти скот и устраивать праздники.
Но тишина стояла. Тяжелая, недоверчивая.
Егер, на случай лежащий в засаде с десятком солдат в сотне шагов от переговорщиков, поднял руку… наверное — стрелять.
И вдруг разом прокатился над степью тихий и согласный шепот:
—
Джарайда! Джарайда! Катерина! Катерина!
Они, надо полагать, уже знали, какими бывают праздники в степях Оренбурга…
Откричав так, остатки отряда Валихана, отказавшись даже поесть, заспешили к своим аулам — немедленно начать откочевку. Пока всесильный и кровавый джуань-шигуань провинции Кунг-Дао не прознал о предательстве рода Валихана.
Все еще смурной, Валихан взял бумагу, сунул свиток в левую ичигу — сапог и, не оглядываясь, пошел к своему коню.
Князь, тоже пасмурный и недовольный, обедать решил позже. И пошел глянуть на раненых в устроенном среди телег лазарете.
Ранеными оказались восемнадцать человек. Убитыми — двадцать шесть. Олекса подсунулся было в лазарет за убитыми — хоронить. Вещун, правивший перерубленную руку матом орущему солдату, прикрикнул на Олексу:
—
Не трожь. Солнце еще не упало.
—
Ты это чего, старик? — возмутился Олекса.
Князь решился вмешаться, благо, злости хватало.
Вещун его опередил:
—
Чтобы после нашего ухода отсель не было поругания телам наших людей — их надо предать огню. А сие действо велено древним наказом вершить при заходе солнца. Готовься, монах, собирай дрова. Костровище палить не ближе ста шагов от кургана. Место выбери сам.
Олекса выпрямился во весь рост и резнулся башкой об оглоблю телеги. Пока тер зашибленное место и подбирал в ответ старцу мягкие христолюбивые словеса, Вещун говорил уже князю:
—
И ты готовься, княже. Поймали мы себе на хвост огромную гадюку. Сии кощии теперь не отстанут от нашего пути…
—
Отстанут, — грубо ответил Артем Владимирыч, — у меня на то способ есть! А русских будем хоронить по христианскому обычаю… Извини, старик. Потом поймешь!
Князь, уходя к солдатам от пронзительного взгляда Вещуна, посмотрел на крышу вагенбурга, где обедал ученый посланник и его присные. Подумал, что насчет упокоения убиенных прав Вещун. Но и Олексу забижать никак нельзя. Да и среди солдат пойдут пересуды. А уж ученый посланник ославит на всю Европу русских дикарей, жгущих трупы своих солдат. Вот если бы пожег чужих…
Вот блядомор напал, а! Везде — политика. Даже в степи.
Князь подумал, что зря обидел старца, много содеявшего для отряда. Тогда обернулся, мягко сказал Вещуну:
—
Разбирать нам обряды и обычаи здесь некогда, отец. Сам же сказал — гадюка на хвосте. Прямо сейчас, чую, где-то рядом рыскает их разведка. Своих павших немедля захороним в общей могиле, за курганными пределами. Но креста над сей могилой не встанет! А вот помету, где русская могила, мы такую установим, что и через сто лет внуки тех, конных татей, помнить будут, где наши люди полегли…
Сказал так и крикнул Олексе, чтобы выносить тела погибших.
Артем Владимирыч быстрым шагом пошел прочь от Вещуна. Искал Егера.
Тот сидел на краю наспех вырытого окопа рядом с Баальником и пытался первый раз в жизни покурить трубку. Кашлял, дурак, но тянул горький дым.
Князь сел на бруствер, не глядя на курительные мучения Егера, сказал ему, что надо сделать с трупами кочевников.
Егер кашлять перестал и задрожал рукой с трубкой. Старый, много видевший Баальник тихим голосом, но голос тоже дрожал, поддержал намерение князя:
— Урок надо дать, надо… Урок такой силы, чтобы раз и навсегда запомнили — с нами битися, можно. Если охота пришла — смерти отведать…
Егер выплюнул изо рта остатки табачной крошки и пошел к солдатам с диким, но княжеским приказом.
***
Полоччио в дела войны не мешался. Он с Гурей, пока было светло, лазил с факелами в курганный ход. Его образовывала по сторонам земля, а сверху — необъятная гранитная плита. Уткнувшись в каменную кладку стены, Полоччио стал было соображать — как пробить эту стену.
Способ придумал остромыслый иудей. Он предложил стену не ломать, а осторожно вынуть верхний ряд камней, что лежат прямо под плитой. И в ту дыру лазить. А середину каменной кладки никак не ломать. А то получится то, о чем говорил старик Баальник, бывший вор и бугровщик.
Ученый посланник утвердил этот вариант бугрования.
Бить молотами кладочные камни под самой плитой Полоччио велел своим рабам, купленным за вино — Вене Коновалу и Сидору Бесштанному.