Охотники за курганами

—

Дальше, — хмуро приказал Артем Владимирыч.

—

И будто идут они по заказу самого китайского Джуань-шигуаня. А это — худо. Акмурза со своими нойонами с утра пошел по кривой, повдоль гор, верст на сто — проверить слова пытошных… Велел тебя, княже, о том предупредить. На случай, ежели сгинет под саблей, то Байгала, внука свово, опять же просил, назначить вместо него. По обычаю, ихним обрядом.

—

Ясно. Что еще?

—

Я не понял… Тот мунгалец, коего я надрезал, бормотал, будто наместник Императора придумал нас вырезать, потому как монахи ромейские, в Китае живущие и там веру свою проповедающие, сильно его просили вон того, нашего немакана, — не трогать… Но, мол, джуань-шигуань запросил с тех папских монахов много отступных денег за этого ученого христопродавца. Да те монахи просимых денег наместнику не дали. Пожадничали. Вот из-за жадности католиков и почнут нас резать.

Князь Артем подумал.

—

Сколько ден ворам надобно, чтобы сойтись возле нас?

—

Три дня, полагаю.

—

Вещуна не видал по дороге?

—

Видал. Его везде с собой возит Акмурза. Говорит — рабом Вещуна стал теперь Акмурза. За свою спасенную жизнь Вещуну платит. Обычное дело.

—

Платит… екера мара! Вот в таких поездках и пропадет старик… Напорются на стаю конных лиходеев, и конец! Обоим конец! А еще старики мудрые мля! Жаль… Грамотен старик и нам весьма гож.

—

Этот старик — пропадет? — удивился есаул. — Я быстрее сгину, чем наш старец. В нем точно — девять жизней…

—

Ладно. Ты бревна возить отставь. Бери своих людей и без перерыва веди разведку. Да не болтай более никому, о чем мне поведал.

Есаул Олейников, жуя губы, резко вскинулся в седло.

—

Я никогда никому не болтаю, Ваше сиятельство.

И отъехал, пустив усталого коня в намет. От обиды — за дрянное слово — болтовня.

Однако обижаться нонче — рано. Все обиды — потом и лучше — на том свете… Есаул так подумал, оглянулся, лихом присвистнул князю и чуть не упал с коня.

Ведь князь ответил ему подсвистом старинным, разбойным. Собирающим на кровь! Откуда его прознал?

Отсвистев по-разбойному, Артем Владимирыч махнул Егеру, велел теперь сыпать пустую землю вправо от кургана. Работникам оно было все равно — куда сыпать.

Выглядев пушкаря, Левку Трифонова, катавшего с веселой руганью единственную тачку с колесом от пушечного лафета, Артем Владимирыч поманил его к себе.

Левка оказался зело с башкой. Откинув землю с тачки, он подбежал к Артему Владимирычу и, запыхавшись, шепотнул:

—

А ведь редуты насыпаем, так, Ваше сиятельство?

—

Редуты, угадал, Левка. Ты вот что. Бросай таскать землю да пока сам, один, определяйся — куда пушки ставить.

—

Откуда ждать ворогов? — деловито справился Левка.

—

Со всех сторон.

—

От же бикарасы! — изумился Левка. — Ни чести в бою, ни совести!

—

Потом, потом, — отмахнулся князь. — Давай, тряси репой. К ночи доложишь мне свою диспозицию.

Левка убежал, передав свою тачку здоровенному наводчику, который один мог протащить пушечный ствол на десять шагов.

С крыши вагенбурга тоже сумели засвистеть. Свистел Гуря, а махал князю идти — Гербертов. Лестницу наземь уже спустили — как приглашение подняться.

Едва голова князя показалась над крышей железной повозки, Полоччио сразу спросил:

—

Вижу нездоровое шевеление среди работающих. Доложить — почему?

Князь, усевшись на горячую от солнца крышу, тут же и врезал — почему. Особо кучеряво нарисовал словами отказ католических монахов, пригревшихся в ставке наместника Императора Поднебесной, от платы за жизнь Полоччио.

Потом, без спроса взяв походную флягу с непонятным вензелем, понюхал, понял, что вино.

—

Биться станем, — откинув флягу, сказал князь, — и биться придется всем. Три тысячи сабель против двух сотен необученных солдат — это не дуэль на шпагах. Так, господин ученый посланник?

—

Я и мои люди биться не станем, — хрипло ответил Полоччио. — У меня на руках посольский фирман, подписанный самим Папой, и адресован он китайскому Императору. Под рукою коего и состоит тот самый наместник, каковой, по твоим байкам, князь, и послал на нас гипотетических разбойников.

Каких разбойников, это слово князь разбирать не стал. Молча поразился извилистой увертке ученого посланника, молча соскользнул по лестнице наземь и зашагал к работающим. Там, у них под ногами, как раз стали попадаться гнилые доски да опилыши гнилых, струганых бревен. Дотронешься — сразу труха. Труха лежала почти на ровности земли, и работники топали по ней, мешая гнилое дерево с землей.

На третий день могутной работы, под утро, срезав почти четверть кургана, как по расчету и было заказано, копальщики снова уткнулись в стену, сложенную из больших тесаных блоков.

И как раз в сей момент с юга от Алтайских гор показались джунгарские нукеры. Подъехали, растянувшись длинной цепью.

Акмурзу пришлось снимать с коня, до того он ослаб.

Ехавший с джунгарами Вещун выглядел посвежее, но и ему тяжко оказалось самолично покинуть седло. Вещуна и Акмурзу осторожно сняли и отнесли к тележному ряду, положили на сено. Кто-то из работников начал разводить огонь под двумя котлами для варки мяса.

Акмурза, заботливо уложенный своим внуком Байгалом на толстую кошму рядом с Вещуном, откашлялся и заговорил:

—

Две луны назад наехали мы на разбойные кошчи Валихана. Он собрал под свою руку восемьсот джигитов. Чтобы нас здесь пошарпать… Прикинулись мы тоже отрядом разбоя, с реки Контегир. Стали меня вопрошать про отца, про деда… Как это делают, ты, княже, знаешь. Я родом с тех мест, отговорился вроде. Спросили — зачем вожу с собой старика-уруса. Монах и лекарь — отвечаю… — Акмурза стал снова кашлять, зло и непрерывно. Ему подали теплой воды.

—

Да, так вот, выдал меня бас нойон Акмурза за лекаря и за монаха, — подхватил рассказ Акмурзы Вещун. — Тут он правду сказал, не соврал. Меня тут же схватили и поволокли в юрту, что стояла вдалеке от всех аульских юрт. Оказалось — рожает третья жена Валихана. Третьи сутки рожает, воет на весь аул. Велел я крикнуть самого сильного батыра да трех женщин. Остальных погнал вон из юрты…

Акмурза хотел что-то сказать, засмеялся и опять дико закашлял. Князь, радый, что его нужные люди нашлись и нашлись живые, мотнул Егеру головой.

—

Всем — отвернуться! — крикнул князь.

Егер же приставил ко рту Акмурзы штоф с водкой и влил ему в рот несколько глотков. Кашель немедленно упал внутрь старческого тела и затих. Акмурза зубами уцепил горлышко штофа и отпускать не желал.

Вещун улыбнулся и пересел от костра в сторону от Акмурзы. Слушатели передвинулись за ним, перестав обращать внимание на предводителя нойонов.

***

СКАЗ ВЕЩУНА О НЕОБЫКНОВЕННОМ ЕГО ПРИКЛЮЧЕНИИ В СТАНЕ ДИКИХ КОЧЕВНИКОВ

—

Погнать-то от юрты я людей погнал, — продолжил рассказ Вещун, — да Валихан не совсем дурак оказался. Велел юрту жены за сто шагов полностью окружить пешими воинами… Чтобы упредить, что случись, мое бегство… Только и я валандаться не стал. Дите, чье бы оно ни было, это есть дите безгрешное и невинное. И ему — первая помощь на земле! Приказал я женщинам натаскать теплой воды, застелить пол юрты коврами да подушками. Роженица, слышу их женский разговор промеж собой, молодая, рожает первый раз, а мужская сила у Валихана такая, что младенцы все выходят весом по десять фунтов. И все — девочки. Валихан же наследника мужеска пола ждет. И какого рода жена ему наследника даст, тот род станет совсем богатым… Говорю тому батыру, которого себе в помощники взял — ставь роженицу на ноги, подходи сзади, бери бабу выше пуза и поднимай… Тот балбес сразу принялся орать караул за мои такие приказы. Я ему тогда заклятие Чингисхана в уши воткнул. Заткнулся батыр и давай теперь мне поклоны класть… Как я ему один раз по хребту… поклонился плеткой — моментально все сделал, как я велел. Обхватил роженицу ручищами выше брюха, приподнял над полом. Роженица пуще заорала. Вода из нее потоком пошла. Пополам с сукровицей. Теперь другие бабы стали орать. Я их плеткой по спинам. А сам ору, чтобы батыр сильнее жал брюхо роженицы. Тот с испугу нажал, как следует нажимать при сем случае.