Страница 40 из 129
Ведь тогда, в замке Гизов, увидев, что их поднадзорный упал на пол возле печки и плачет среди полного разора, слуги герцога, плюнув, спустились с чердака. Они, дуболомы, так и не придумали сложить два и два и пошарить в печке!
А он, двадцатилетний парень, тут же выгреб золу из-под колосников печки и в той золе нашел все двенадцать алмазов. Они были темны от жара, но та темень умалила их стоимость лишь на десять процентов.
Полоччио снова разлил вино. Теперь в два бокала. Кивнул Гербергову на скамью возле стола и сказал ему то, что сказал тогда, двадцать лет назад, старый иудей — король подпольных ювелиров города Парижа.
— Колонелло! — почтительно сказал тогда старый иудей, рассматривая под увеличительным стеклом большие, в лесной орех, бриллианты. — Скажу один раз, но скажу правильно! Ты хоть и молод, но живешь по закону. Так звучит тот закон: «Украл — молчи, нашел — молчи, потерял — молчи!» Я молчу — что это знаменитые бриллианты из майората герцогов Гизов, а ты молчишь — что сумел украсть их! И молчишь — кому их продал. Так?
Проклятый умствующий иудей дал пятую часть настоящей цены за потемневшие в огне алмазы, но и это составило тогда невиданную сумму — восемьдесят тысяч двойных луидоров золотом! Столько стоил боевой океанский корабль на шестьдесят пушек! С припасами и командой на год!
Давно раскиданы те золотые луидоры по кабакам да по игральным домам Европы. А вот ценное правило не раз выручало Колонелло из тупиков беды и бесчестия.
—
Украл — молчи! Потерял — молчи! Нашел — молчи! — так и сказал Гербергову Полоччио, стукнув своим бокалом о его бокал, — г Что бы мы ни потеряли — будем молчать!
—
Так! — согласился Александр Александрович Гербергов, садясь на скамью без приглашения и в недоумении об объявленной потере. — Но что будет, ежели нашу потерю найдет майор Гарусов?
***
Когда князь Гарусов влетел в лагерь джунгар, там, на удивление князя, печали не витало. Он соскочил с коня возле зеленого шатра Акмурзы, махнув рукой Егеру. Тот проскакал дальше, к кострам кощиев, занятых варкой мяса. За ним поспевали пятеро вооруженных забайкальцев.
Артем Владимирыч подсунулся в полутемь шатра. Акмурза, с обнаженной спиной, лежал на шкурах на животе. Казалось — спал. Возле него сидел старик, коричневый кожей, но — на удивление — с голубыми глазами и густой сивой бородой. Старик водил по оголенной спине вождя кочевников дымящимся травным веником.
Рядом с лежащим Акмурзой валялась окровавленная льняная рубаха и длинная кольчуга, клепанная по шесть колец, — подарок князя Гарусова. На спине Акмурзы, с левой, сердечной, стороны темнела кровью рана в палец длиной. Вокруг раны наливался огромный синяк.
Артем Владимирыч пал на колени, подсунулся к лицу Акмурзы. Тот дышал со всхлипами, неровно, но — дышал.
Князь поднялся и сел рядом с целителем. Тот сказал, мешая древние асийские слова с древними русскими:
—
Ба тоги кеель обо сердие бас нойон. Темир коло мак бага прать ти.
Князь кивнул знахарю, что понял. Мол, острое копье, сказал знахарь, с силой целилось в сердце, да его остановила железная рубаха из колец. И спасла жизнь.
Спас, значит, подарок князя жизнь Акмурзы.
У князя откатило от сердца. Он вышел из шатра, свистнул коню. К нему подъехали Егер с забайкальцами и полсотни джунгар. Джунгар вел совсем молодой парень, в руке он держал саблю Акмурзы с позолоченной рукоятью.
—
Дед передал, — кивнул на шатер парень, поясняя, почему он с саблей вождя. — Мен-Байгал-хой. Разреши, каган, я поведу отряд молодых?
Все было понятно. Ушли в убег старики. Молодежь осталась. Молодежи есть что искать в походах, старикам искать нечего, кроме покоя на родной, но далекой земле. А может, все не так? Догнать надобно, спросить. И ежели дело в нежелании потакать русским — беглецов отпустить.
Всех, кроме Агалака.
Ибо, если резня впереди будет, то теперь — насмерть. Свои на своих.
—
Через два дня на третий — догоним? — спросил у казаков князь.
Есаул — забайкалец Олейников — помял седоватую бороду и хрипанул:
—
Так.
Джунгары зашелестели на своем языке, мотая головами.
—
А наши тамыры, — внятно, для русских, выговорил Артем Владимирыч, — думают — не догоним. Думают, что Агалак пойдет крюком от реки Иртыша на реку Обь. И выйдет на Оби у ставки бухарского толмача, что рядом с нашим острогом Колывань.
Забайкальский есаул Олейников, сухой, жилистый казак с примесью бурятской крови, присел на корточки, очистил на земле место и подвернувшейся палочкой нарисовал диспозицию погони. Две линии. Одна кривая линия означала реку Иртыш, вторая — древнюю понадречную поиртышскую сакму. Потом есаул начертал еще две извилистые линии. Как бы путь погони. Одна шла по пойме Иртыша, потом подворачивала к сакме и завершалась крюком в обрат, у места впадения реки Ишим в Иртыш. Вторая шла прямо, встречь первому крюку.
—
Найманы, — показал на кривой крюк есаул, — едут так. Мы — по прямой. Капкан. Так?
Джунгары крикнули согласие и ждать не стали. Покидали на седла тороки, вскинулись сами и понеслись по пойме к Иртышу, держа в руках поводья заводных лошадей.
Есаул Олейников посмотрел вослед бывшим врагам:
—
Нам тоже надо скакать, княже.
Егер первый вскочил на своего арабца и пошел иноходью на юг, на древнюю сакму, под острым углом к пути молодых джунгар, начавших смертную погоню.
***
К исходу вторых суток бешеной гоньбы, загнав двух лошадей, отряд князя Гарусова наткнулся на казачий хутор в три семьи.
Людей с хутора берендеи Агалака вырезали, коней угнали, скотину забили.
Это сообщила Артему Владимирычу старуха, пытавшаяся подоить хромую, недорубленную корову. Молоко требовалось годовалому пацаненку, молча сидевшему на сене в уцелевшей телеге. Артем Владимирыч высыпал, не считая, горсть монет в подол старухи, мотнул подбородком есаулу забайкальцев. Тот мигом отвязал от седла повод своей запасной лошади и подтолкнул лошадь в сторону телеги с мальчонкой.
—
Или ехай к родне, мать, или — жди нас! — крикнул князь Гарусов. — Не говорили меж собой изверги, куда им дальше скакать?
Старуха протянула деньги назад, силком сунула монеты в ладонь разгоряченного гоньбой князя:
—
Дай лучше, добрый барин, пороху и свинца Ружье я имаю свое.
Артем Владимирыч спешно отвязал шнурок порохового рожка и
мешок с пистольными пулями. Старуха это взяла и принялась кланяться. Князь все же высыпал деньги на ножонки мальчонки и теперь спросил спокойно:
—
Так куда двинулись злыдни?
Меж поклонами старуха ясно и точно ответила на угрорусском языке, сиречь — украинском, известном по этой казачьей линии. На ее ответ Егер аж остановил своего коня, крикнул князю:
—
Говорит: пойдут повдоль самого берега Иртыша, на Зайсан. Лопнула наша планта — выгнать их из поймы на сакму, окружить и зарезать! Опоздали на сутки!
—
Что — в портки наложил? — обозлился князь. — Догоним!
—
«Догоним», — подгоняя лошадь, забуркотел Егер. — Вот радость! Нас семеро, их — три десятка. Гоньба же будет в чистой степи! И мы где догоним, там и останемся. Им терять нечего. Окружат и вырежут!
Есаул Олейников, слышавший разговор и виновативший себя за слишком сложный план, ставший ложным, свистнул молодого малобородого казака. Тот мигом пересел на свежую лошадь и помчался в сторону Иртыша.
—
Послал его найти наших молодых найманов, — коротко сообщил есаул Олейников, — хай выходят на берег.
—
Едрена суена! — не выдержал Егер. — Тут на тыщщу верст одна трава выше головы, бугры да рощи. И реки с речушками! Где твой молодец найдет отряд в сорок лошадей?