Страница 113 из 129
—
Графа Шувалова — произвести в генерал-аншефы от артиллерии… — скоро читала Екатерина и передавала лист далее. Лист из рук личного адъютанта Екатерины, полковника Потемкина, переходил в руки графа Шувалова. Тот лист брал, кланял голову строгим военным кивком и тут же покидал приемную залу.
Граф Панин бесился. Накануне из-под Белгорода прискакал на закладных лошадях командующий русской армией в украинских пределах граф Румянцев, вломился на куртаг, спешно вызвал Катьку и заперся с ней в кабинете. Вышел оттуда скоро — через четверть часа, кивнул озабоченному Панину и умчался в свою дачную резиденцию… Никак война? Зачем? Зачем спешка? Катька даже вон листы с назначениями раздает не по ревиру, а как попало… Граф Шувалов попадает в одну очередь с каким-то безродным мальцом Суворовым…
—
Князь Оболенский назначен в чин полковника… Получите, князь, Ингерманландский полк и с Богом!.. Полковник Суворов назначен генерал-майором! Примите, господин Суворов, Нижегородский полк и немедля выступайте, согласно диспозиции фельдмаршала Румянцева! Князь Гарусов, генерал от артиллерии, вызывается из отставки и назначается под руку графа Шувалова для команды над его, графа, пятью батареями секретных мортир!..
Вместо князя Гарусова к Императрице подошел рослый, выше двух аршин, молодец в мундире поручика. Мельком присел на одно колено перед Императрицей, сказал природно-грубым голосом:
—
Князь изволит немного болеть, Ваше Величество! Мне, его адъютанту, велено передать, что назначение князем принимается с благодарностию, и через неделю князь будет арбайтен нах Тулаверкен — принимать объявленные вами мортиры…
Екатерина протянула лист назначения лично ей непонятному здесь, на малом, высочайшем приеме, поручику. Тот козырнул и легко вышел из залы, не строя надлежащего шага…
Панина передернуло. Вот оно что! Императрица сейчас убивала как бы двух зайцев! Сотне военных дарила радость повышения в чинах. А ему, Панину, прилюдно демонстрировала свое знание подлого покушения на дочку князя Трубецкого… О том шепчутся на всех углах Петербурга! Ну, это — пусть! Мелочь… А вот то хорошо, что проговорилась Катька! О том проговорилась, что генерал-полковник Румянцев со вчерашнего вечера — уже фельдмаршал! Стало быть — война! С турками, мать твою императорскую! Дура! Ведьма, скотина, прости Господи! За турками же стоят англы, а их, англов, лично граф Панин все обнадеживал, что Россия к войне не готова! И как теперь ему быть? Новый переворот затевать — новую Императрицу садить? Да где ж ее взять? Эту-то кое-как нашли… В гроб ее с присвистом!
Граф Панин в бешенстве уперся взглядом в руки Екатерины, один за другим передававшие листы с назначениями подбегающим военным.
Тут граф Панин наконец услышал главное:
—
Полковник Потемкин назначается штаб-офицером Ставки Верховного Главнокомандующего Дунайской армией графа Румянцева! Прошу, полковник!
Значит — все же война с турками! Год, более, бился граф Панин, чтобы остановить сию глупость… убивающую его личный авантаж в череде европейских дворов! Сегодня же вечером посланник аглицкий, чего очень может с него статься, даже не поздоровается с первым министром российского Двора! Етит твою мать!
Мановением руки Императрица Екатерина распустила малый прием. Люди заговорили в голос. Некоторые дамы заплакали. Екатерина сдирала белые шелковые перчатки, доходившие ей выше локтя. Морщилась. Выходя во внутренние покои, махнула графу Панину перчатками — чтобы шел за ней.
В кабинет граф вошел один. Императрицу девки из комнатных избавляли в туалетной комнате от кокона парадного платья. Екатерина явно материлась, умягчая русские выверты немецким добавком.
Наконец Императрица вошла в кабинет. На ней был надет толстый халат из стеганой тафты, прошитый золотом. Туфли остались бальные.
—
Я желал бы… — начал приуготовленную речь граф Панин.
—
Граф, — тихим от бешенства голосом оборвала его Императрица, — граф, я вами зело недовольна! На сегодняшний день турки прирастили в пять раз численность армии на границах с Бессарабией и угрожают нашим городкам по Дону, Днестру и окрест города Азова… И это — в тот момент, когда Польша должна вот-вот перейти в наше пользование! Вы знали об этом, граф? Нет? Отчего тогда у меня такой первый министр?
Екатерина села в кресло, оставив графа стоять. Такой злой Панин не видел Катьку с того дня, когда Гришка Орлов набил ей фонарь под глазом. В опочивальне. Ночью…
—
… Австрийцы подошли к балканским пределам, но фронт поворачивают не противу турок, а противу предполагаемого противника… противу нас! Это — как надо понять? — зло шептала Екатерина.
—
А так понять, Ваше Величество, — заорал вдруг неожиданно для самого себя Панин, — что глупостью вы творите с этим… плосколобым Румянцевым! Нашли — кого слушать! Россия к войне такого масштаба не готова! Не го-то-ва! Нет обученных войск, нет потребного числа ружей, порохового припаса, ядер тоже нет! Мундиров — и тех нет! Прикажете солдатам в армяках воевать?
—
В армяках?.. Что же — пусть и в армяках… Это что — вид одежды, граф?
Граф Панин вытер рукавом камзола, ставшего ему в пять тысяч рублей, пот со лба и самочинно сел напротив Катьки. Чем же ее огорошить? Огорошить, чтобы потом, уже на следующий день, приостановить движение войск к пределам границ, означенных еще договорами Петра Первого. И надобно вдолбить скверной девке, что договора Петра — вечные! Хрен бы с ними, с Южными морями! Северного моря хватит! Вишь, что удумала, — слово самого Петра перешибить!
—
Ваше Величество! — строго произнес граф Панин, — а ведь вы забыли об одной сущей безделице, заводя этот кавардак! Денег в казне российской — нет! Для мирских дел нет, а уж для войны — тем паче! Вы даете себе отчет — во сколько рублей обойдется ваша война?
—
Моя война? Ах это — моя война? Ну что же, дорогой граф, моя война обойдется мне в тридцать миллионов рублей.
Граф опешил. Не от точности названной цифири, а от суммы. Тридцать миллионов серебром, это есть без малого подушевой сбор за три года! А вперед подушный сбор никогда не собирался. И вряд ли когда будет собран… Тут, да, надо подумать… Может, и правда, разрешить Катьке повоевать малость. Народ русский подумает, подумает, да озвереет, пойдет волна ненависти… найдется в Польше али в той же Турции русский рожей человек, объявит себя Стенькой Разиным, али тем же Дмитрием… или, того лучше — Петром Третьим… И пошла Русь гилевать! Хорош вариант… Надо немедля совет держать. С тем же князем Долгоруким… Да вот беда — он в опале, в своих имениях, до коих и за три дня не доскачешь… С аглицким послом тайно встретиться?
—
Тридцать миллионов? — тем временем, между своих мыслей, удивился граф Панин. — Помилуй Бог, матушка Императрица… Где же те деньги взять?
—
Уже взяты, граф, — коротко ответствовала Императрица. — И, кстати, нечего притворяться низким званием и кликать меня «матушкой». Извольте звать меня по обиходу, принятому при Дворе моем…
Так. Уже и деньги взяты. Тридцать миллионов — взяты? Интересно — где? У кого? Блефует… матушка, блефует. В России ни с кого таких денег не спросить! Иудей Бронштейн — тот бы нашел, да сгнобила матушка… добродушного иудея. Купцы русские таких денег имать не могут по причине отсутствия приличного торга… Что так им и надо! Не хрен лезть поперек англов да голландцев! Чего захотели! Так вся Россия в торги ударится… А кто же пахать станет? Кто станет его, графа, содержать на пансионный заграничный кошт? Конечно, Строгановы, да Демидовы по-крупному торгуют… Так ведь, по-крупному и кормят кого следует от щедрот своих… Черт, может, пришли какие вести от экспедиции молодого Гарусова по Сибири? Так его загнобить должны… пора бы. Уже ноябрь месяц на дворе, пора бы… Особый отряд в двести рейтаров уже дошел до Иркутска, Соймонов донес о том особо. Ждет отряд… добра молодца… А корабли аглицкие уже ждут тот рейтарский отряд, да не столько отряд, сколько сопровождаемые им богатства… Ладно, матушка, здесь по-русски: кто — кого обскачет…