Никаких достоинств

Я пошла с глаз руководства и вообще из офиса, благо рабочий день наконец завершился.

Четыре остановки на метро, эскалатор, забитый разносчиками ускоренной еды с громоздкими коробами за спиной, шумная улица, продуктовый магазинчик, оплачиваем, далее проход к грязному забору. Где-то здесь дыра и была. Утром я на редкость мгновенно миновала секретный фарватер и оказалась у метро. Даже успела слабо порадоваться столь короткому пути. Но утром я была совершенно неадекватная, слабовидящая, и… ах, не будем стесняться точных терминов — затраханная. Пусть и в хорошем смысле этого слова, но чрезмерно. Да где я тут прошла⁈

Дыра все же нашлась, я протиснулась, едва не порвав пальто, потом мы с пакетом продуктов полчаса блуждали между дряхлыми железобетонными плитами и зарослями сухой травы. Пришлось забираться на огромные блоки и смотреть поверх забора. Оказалось что дом по Застоньевскому буквально в двадцати шагах. Я засекла курс, пробилась к забору, просунула голову в дыру — из-под дворового грибка на меня мрачно, но уже не особо потрясенно смотрела вчерашняя кошка. О, да я настоящий следопыт, Мар бы мной гордилась!

Отряхивая пальто, я вошла в знакомый подъезд. Здесь царила стабильность, разве что кошкой пахло чуть поменьше. Большой ключ с готовностью попал в замок. Внутри огромной прихожей обнаружились некоторые изменения — велосипед сдвинулся к другой стене. Не успела я оценить веломашину — с виду довольно продвинутую — как в коридорных далях появилась ее хозяйка. Вынув из зубов сигарету, Вера Павловна одобрила:

— Вовремя. А то эта манера в темноте шляться до добра не доведет. Привет! Кофе пить будешь?

— Здравствуйте. Я попозже.

— Ну, смотри. Чего мрачная-то?

— На работе задергали.

— А чего ты особо напрягаешься-то? — удивилась хозяйка. — Сейчас не старые времена, профсоюзов нету, никто тебя не защитит и путевку в Пятигорск не выпишет. Дозируй труд, не перерабатывай.

— Буду дозировать.

Я юркнула в комнату. Перекрикивания через огромный коридор и дымящая табаком на общей кухне хозяйка меня не слишком восхитили. Но когда меня вообще что-то восхищало? Я замерла с полуснятым пальто…

Восхищало. Вчера. Вернее, даже сегодня ночью. Заповедник золотых трав, теплый ветер, простор… Да, пусть на сусликов полюбоваться не довелось. Но были Вал и Гал. Они определенно лучше сусликов.

Я повесила пальто и, закрыв лицо руками, тупо замерла посреди комнаты. Я хочу туда, к ним. На свободу. Лучше драться с горггами и умирать, чем тут лазить по дырам и плитам. Нет, умирать я не хочу, и заборные дыры не самое страшное, просто…

Что просто?

Ничего не просто. Заберут в психбольницу, будут колоть сильнодействующие и недешевые препараты, дабы сны у девушки оставались правильные и приличные. А я не хочу! Я наоборот хочу!

Комната смотрела на меня без особого понимания. Действительно, какие истерики, если пакет с продуктами не разобран?

Яйца и остальное были отправлены в холодильник моей темной кухоньки, в ванной обнаружились грязные следы сорок девятого размера — кто-то у раковины топтался. Видимо, все-таки не горгг, а сантехник, поскольку в кранах появилась вода. В вульгарной Вере Павловне и Застоньевском ЖКХ имелись свои положительные стороны.

Ванна меня едва вмещала, зато струи душа лупили как из пушки. Это полезно, есть даже такие специальные лечебные души для психически ненормальных нимфоманок. Я стояла под резкими струями и думала, что не хочу ни о чем думать. Видимо, я умственно отсталая сумасшедшая нимфоманка. А бывает ли не сумасшедшие нимфоманки? Это же вроде бы официальное умственное расстройство? Хотя почему умственное? Оно же телесное.

Тело определенно все помнило. Тут думай не думай, а накатывают такие сильные ощущения. Можно уверять себя, что один раз, да во сне, да в боевых стесненных условиях, это вообще не групповуха, лишь случайное стечение обстоятельств. Но тело…

Нет, мне просто хочется их увидеть. Неболтливых, по-своему веселых, сдержанных воинов. Не надо секса. Просто сидеть под звездным небом, жевать мясо, видеть, как точно они работают ножами. Точно, сильно, уверенно, ритмично… О-о, черт…

Тело и мысли спорили, пытаясь нагнать и объяснить друг другу правду. Так или иначе, но кружили и гоняли они только вокруг секса. У меня начали ныть бедра.

Пошли вон! Шиза, тело, мысли, бедра — все вон! Поскольку есть еще и желудок.

Я надела домашнее и направилась к холодильнику.

Десять… Я задумчиво рассматривала опустевшую упаковку яиц. Жарила в три приема, зелень, кусочек колбасы, немного гренок — все там было. Ужас! Сходить что ли еще раз в магазин? Нет, уже темнеет, блуждать по бывшей стройке этого «бермудского треугольника» не хочется. И вообще нужно остановить процесс питания. Тем более, еще есть чай и пироженки.

Переходник для розетки я, конечно, купить забыла. Впрочем, сытый желудок окончательно раздавил страхи перед психушкой, отторг нежелание общаться с Верой Павловной и гулким коридором. Мы с пироженками и кружкой бесстрашно направились на общую кухню.

Хозяйки не было, чайник с кипятком ждал на плите. Я сидела, размышляя над своей комнатой и скромными размерами пирожных. Может, тайна галлюцинаций заключена в самой комнате? Жил какой-то наркоман, пропитал диван ядовитыми смесями, вот меня и прихватило. Логично? А кольца и засосы на меня сами наделись. Кстати, почему пирожные в упаковку по три штуки кладут? Тут же явно четыре штучки поместятся.

Кончились. И пирожные, и мысли о наркоманских диванах. Я налила еще чаю и направилась к себе. За дверью хозяйки опять тихо играла музыка, едва слышно и проникновенно пели по-французски. Это из старинного — был такой кудрявый французский певец. Имя я вспомнить не могла, но во времена молодости Веры Павловны он был жутко популярен. Ностальгирует хозяйка. А что ей еще делать?

Гораздо актуальнее был вопрос, что делать мне. Ведь страшно. И попасть в Золотую степь страшно, и не попасть еще страшнее. Видимо, и то, и другое много страшнее психушки.

Я старательно занималась делами: почистила пальто, написала список покупок на завтра — дважды подчеркнула «переходник», пересмотрела пакет со стрингами. В отчаянии даже накидала в планшете план по доработке текущих рабочих проектов. Да что ж все такая рань на часах? Я же спать хочу.

Наконец, тихоходное время сдвинулось к половине одиннадцатого, я решила что пора, спала-то я плохо, нужно попытаться выспаться.

Я постелилась и легла: свежие простыни, свежая футболка и темно-сиреневые стринги. Что глупо.

Выяснилось, что спать я совершенно не хочу. Просто хочу. Физиологически.

Наушники пытались меня утешить и отвлечь. Но это же не рок-поп и си-панк, а чистое порно-мюзик, и как такое студиям записывать дают⁈ Лучше бы я хозяйкину курчавую старину слушала.

Плеер я отключила, с мыслями этот номер не прошел.

Тишина и тоска наплывали из углов комнаты. Шкаф мужественно пытался их сдержать, но тоска и безнадега обтекали его широкую сильную спину.

Господи, да что ж я даже с ума и то не могу нормально сойти⁈

Я не особо верующая, но взывать к богу по столь странному поводу было как-то неосмотрительно. Лучше прибегнуть к хорошо проверенному человечеством практичному электронному безумию. Телевидение оно называется.

Я нажала клавишу старинного агрегата, он чуть подумал, вздрогнул и попробовал засветиться. Затаив дыхание, я ждала. Трудно поверить, что причиной моей шизы и сна о Золотых степях был черно-белый ламповый мамонт, но…

… — трудно предположить, что причиной этого был недостаток религиозности — сообщил мне и миру серый человечек на сером экране, задумчиво посмотрел в стол перед собой, поправил очки, и задушевно продолжил: — Большинство искусствоведов склонны отдавать приоритет влиянию эпидемий чумы и оспы…