Страница 67 из 462
Что и мудр и славен он,
И занять достоин трон;
Коль влечет его порок,
Развратят в кратчайший срок;
Женщин любит он, — ему
Приведут распутниц тьму.
Но судьба нахмурит бровь
И прощай друзей любовь;
Прежний льстец и подхалим
Не желают знаться с ним.
Друг же искренний тебе
Не изменит и в борьбе
С отвернувшейся судьбой;
Разделить он рад с тобой
Груз своих тяжелых дней.
В жизни ты всегда сумей
Эти признаки учесть,
Чтоб не спутать с дружбой лесть.
Перевод Т. Знамеровской
* * *
О, если б с музыкой по воле муз
Поэзия сроднилась, как с сестрою,
Нас сблизил бы их родственный союз:
Одну ты любишь, я пленен другою.
Мне дорог Спенсер за его мечты,
За глубину, за дум его размах;
Тебе же дорог Доуленд, чьи персты
Гармонию рождают на струнах.
Ты любишь уносящееся в небо
Звучанье лютни Фебовой внимать;
Милее песни самого мне Феба,
В слова вникая, сердцем понимать.
Феб — бог искусств обоих, и слита
В тебе одной вполне их красота.
Перевод Т. Знамеровской
Joseph Hall (1574–1656)
Satire II
Whilom the sisters nine were vestal maides,
And held their temple in the secret shades
Of fair Parnassus, that two-headed hill,
Whose ancient fame the southern world did fill;
And in the stead of their eternal fame,
Was the cool stream that took his endless name,
From out of fertile hoof of winged steed:
There did they sit and do their holy deed,
That pleased both Heav’n and Earth — till that of late
Whom should I fault? or the most righteous fate,
Or Heav’n, or men, or feinds, or ought beside,
That ever made that foul mischance betide?
Some of the sisters in more secret shades
Defloured were……………
And ever since, disdaining sacred shame,
Done ought that might their heav’nly stock defame.
Now is Parnassus turned to a stewes,
And on bay stocks the wanton mirtle grewes;
Citeron hill’s become a brothrel-bed,
And pyron sweet turn’d to a poison’d head
Of coal-black puddle, whose infectious stain
Corrupteth all the lovely fruitful plain.
Their modest stole, to garrish looser weed,
Decked with love-favours, their late whoredoms meed;
And where they wont sip of the simple flood,
Now toss they bowls of Bacchus’ boiling blood.
I marvell’d much, with doubtful jealousie,
Whence came such litters of new poetrie;
Methought I fear’d, lest the horse-hoofed well
His native banks did proudly over-swell
In some late discontent, thence to ensue
Such wondrous rabblements of rhymesters new;
But since I saw it painted on Fame’s wings,
The Muses to be woxen wantonings.
Each bush, each bank and each base apple-squire
Can serve to sate their beastly lewd desire.
Ye bastard poets, see your pedigree,
From common trulls and loathsome brothelry!
Джозеф Холл (1574–1656)
Сатира II
Невинны были Музы в прежни дни,
Их храм в укромной прятался сени
Густых лесов двуглавого Парнаса,
Чья слава повсеместно разнеслася;
Поныне в том святилище бежит
Прохладный ключ, забивший от копыт
Крылатого коня, чье носит имя;
Там девять дев деяньями своими
Несли восторг земле и небесам,
Пока однажды — как? не знаю сам,
Кого винить, какую злую силу:
Людей? богов? судьбу, что попустила? —
В глухом углу иные из сестер
Лишились девства…………
И с этих пор они, не зная сраму,
Один позор себе творят упрямо.
Парнас борделем стал, лавровый ствол
Распутным цветом миртовым расцвел;
И Цитерон стал похотливым ложем,
И ядом чистый Пир потек, похожим
На смоль густую, порчу он навёл
На весь чудесный плодородный дол.
Сменилось платье, скромное когда-то,
Кричащими нарядами разврата;
Хрустальный ключ забыт — из буйных чаш
Пьют Бахусову кровь, вошедши в раж.
Не раз гадал ревниво я: откуда
Явились нынешние рифмоблуды?
Мне представлялось, что Пегасов ключ