Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 28



В лоскуте лежал камень, но такой, каких она никогда не видела. Удивительного цвета – ярко-голубой, с небольшими черными прожилками. Поверхность его была покрыта округлыми выступами, будто составлявшее его вещество мгновенно застыло во время кипения. Но главное – ближе к краю в нем виднелось небольшое неровное отверстие, словно проделанное острым клювом какой-то очень упорной птицы.

– О-о-о… – Изумленная Хельга не сразу нашла слова. – Это же «ведьмин камень»… «Глаз Одина»… только… никогда не видела такого камня! Он голубой! Как кусочек неба!

– Он называется «фирузе». У сарацин верят, что он приносит удачу сам по себе. А тут еще с дыркой…

– Где же ты достал такое чудо? – Хельга смотрела на брата, широко раскрыв глаза.

– В Булгаре в одной лавке увидел. Вспомнил о тебе… Такого у нас в Медвежьем ручье не найдешь.

– Вот это да! – Зажав чудный камень в кулаке, Хельга горячо обняла Хедина, и он слегка нахмурился. – Спасибо тебе! Какой ты добрый! Он же, наверное, дорогой?

– А… – Хедин небрежно махнул рукой. – Куниц еще наловим. А такая удача, может, за всю жизнь только один раз и встретится.

– Я буду его беречь всю жизнь! – Хельга пылко прижала руку с камнем к сердцу. – Хедин, какой ты хороший!

Хедин страдальчески нахмурился: вот только этого не надо.

– Сколько их теперь у тебя – шесть?

– Шесть. Еще один – и мне обеспечена полная удача на всю жизнь!

От радости Хельга чуть не запрыгала, и глаза Хедина смягчились от невидимой улыбки.

– Тот старик еще сказал: этот камень приносит счастье в любви! – крикнул Гарди Кузнец, разглядев со своего места, чем они заняты. – Береги его, Хельга, может, с этим камнем тебя полюбит какой-нибудь конунг!

– Эйрик говорил, он видел одного, который был бы не прочь! – подхватил Вигитор, брат, родившийся между Хедином и Хельгой.

Он намекал на рыжего Логи, сына Сванхейд, и Хельга закатила глаза: уже год ее дразнили Логи-Хаконом. Кругом добродушно смеялись, а она подумала: если загадочная «фирузе» приносит счастье в любви, то лучше бы Хедин оставил ее себе! Ей всего шестнадцать, у нее еще есть время…

Новости этого вечера имели немалое влияние на судьбу Хельги дочери Арнора, но узнала она об этом лишь пару недель спустя. В Силверволле справили Дисаблот – праздник начала зимы, благодаря богов и дедов за все посланные за лето блага. После этого часть обоза тронулась дальше по Огде на юг, к озеру Неро и Озерному Дому, где ждал Эйрик, чтобы получить свою часть булгарской прибыли и в свою очередь отпраздновать Дисаблот. В последние два десятилетия, когда путь на Булгар был наконец освоен, так сложилось, что мерянские русы отмечали Дисаблот после возвращения обоза – прибыль от поездки в Булгар для них и составляла главный урожай года.



Каждую осень, если не случалось каких-нибудь помех, Арнор с родичами ездил на эти дни к Эйрику. Эйрик был женат на родной сестре Арнора, Арнэйд, и вожди Силверволла составляли с ним одну семью. Хельга бывала здесь два-три раза в год и хорошо знала это место – древнюю мерянскую твердыню, чьи высокие валы в петле реки Гды, вытекавшей из озера Неро, были возведены мерянами пару сотен лет назад, когда русские вожди из Хольмгарда впервые появились здесь и повели борьбу за покорение этого племени. Мерю удалось подчинить и обложить данью, но до недавнего времени она полностью сохраняла свой уклад и управлялась своими старейшинами. Последний из этих старейшин, Тойсар, погиб в сражении с Эйриком двадцать пять лет назад, и с тех пор меряне обзавелись собственным русским конунгом, как и многие славянские и чудские земли до них.

Вверх по течению Огды – Путевой реки – от Силверволла ехали целых четыре дня. Опять потеплело, снег растаял без следа, часто принимался идти дождь. Женщины намерзлись, сидя в лодьях на речном ветру, прижимаясь друг другу. Но вот Огда вывела длинную цепь лодий в озеро Неро; обогнув его, вошли в устье другой реки – Гды, а там уже все были несказанно рады завидеть наконец длинный холм и валы крепости. Хельга знала, что по-мерянски селение называлось Арки-Вареж – «высокий город», и только Эйрик, в первые годы жизни здесь не знавший мерянского языка, дал ему другое название – Ватнсстадир, Озерный Дом.

Облик самого города за двадцать пять лет не слишком изменился: по устройству он остался мерянским. Длинный холм лежал в петле реки, с трех сторон окруженный водой и защищенный валами; внутренние валы делили его на несколько частей. Эйрик жил на старом Тойсаровом дворе, лишь несколько ветхих построек заменили на новые, а гридницей ему служил стоявший отдельно старый гостевой дом, где в былые времена останавливались сборщики дани. Даже из старого мерянского населения кое-кто остался, хотя русы теперь составляли тут не менее половины жителей. Постройка, где на конунговом дворе обитали служанки и незамужние женщины, где готовили пищу и занимались рукоделием, по-прежнему именовалась мерянским словом «кудо». Туда-то гостьи и направились, зная, что там их радостно встретят, согреют у большого очага, накормят и устроят отдыхать на широких спальных помостах, верхнем и нижнем. Будучи девочками, Хельга и ее двоюродные сестры рвались спать наверху, но теперь даже младшая дочь Эйрика, Дагни, пренебрегала верхним помостом, оставляя его служанкам. Ей было уже тринадцать, она носила хангерок с золочеными застежками, бусы в три ряда и держалась с важностью, как истинная дочь конунга. Все три дочери Эйрика – Алов, Арнхильд и Дагни – были еще довольно юны и не вышли замуж.

На другой день после приезда родичей Эйрик устроил долгожданный пир Дисаблота. Но и на пиру в честь богов и альвов – подателей благ – продолжались разговоры о войне и мире. И русы Мерямаа, и сами меряне поддержали намерение Эйрика избавиться от власти Хольмгарда – платить кому-то дань унизительно, и принудить к этому можно только военной силой, но сейчас, как все полагали, у Хольмгарда больше нет сил принуждать к чему-то Мерямаа. Разве это сила, когда там правит женщина! Не сама ли госпожа Сванхейд поведет войско, нарядившись в кольчугу и шлем, как валькирия? Об этом подвыпившие мужчины говорили со смехом, даже те, кто хорошо знал Сванхейд и ее достоинства. О ее сыне, Ингваре, которого она объявила наследником отца, даже в Хольмгарде знали мало: за всю жизнь он побывал там лишь один раз. Волховская русь считала себя оскорбленной его пренебрежением, и если бы не уважение к Сванхейд, пожалуй, и сам Хольмгард не признал бы Ингвара конунга.

Помогая королеве, своей тетке Арнэйд на пиру, Хельга с любопытством прислушивалась к этим разговорам. Ее трогало все, что касалось Сванхейд, и невольно она ловила упоминания о Логи. Ведь если бы Ингвар навсегда остался в Кёнугарде, конунгом на севере мог бы стать кто-то из его братьев…

Три дня шли пиры и разговоры. Приезжали мерянские старейшины-кугыжи; они сами были жрецами для своих богов и приносили Кугу-Юмо и Юмалан-Аве жертвы в своих священных рощах, но не отказывались посидеть за столом своего русского владыки.

На третий вечер в кудо пришла служанка и позвала Хельгу в хозяйский дом. Перейдя двор, Хельга застала там всех своих родичей-мужчин с Эйриком во главе; когда она вошла, все воззрились на нее с любопытством и ожиданием, как на неведомое диво. В глазах Арнора и Хедина отражались сомнение и даже тревога. Хельга взглянула на мать: Снефрид смотрела на нее с изумлением и недоверчивым восторгом, словно ей явилось божество.

– Поди к нам, Хельга, – приветливо кивнул ей Эйрик, занимавший место в середине кружка, близ очага. – Скажи-ка нам: ты хотела бы навестить сестру мою Сванхейд в Хольмгарде?

– Сванхейд… навестить? – Хельга широко раскрыла глаза.

– Ну да. Помнится, она говорила, что охотно примет тебя пожить к себе, если ты пожелаешь и родители тебя отпустят.

– Я… была бы не прочь… но почему?

Почему об этом вдруг заговорили почти год спустя?

– Присядь.

Худощавый белокурый Сигурд, третий сын Эйрика, вскочил с места и отошел к отцу за спину; при этом он подмигнул Хельге. Она села на его место, сложила руки на коленях и выжидательно воззрилась на дядю. Ничего подобного она не ждала. Еще прошлой зимой, вернувшись из Видимиря, она упоминала родичам о приглашении к гости к Сванхейд, но отец только нахмурился, не воспринимая это всерьез. Да и правда: ради чего молодой девушке ехать в такую даль?