Страница 53 из 57
Тело боярина Головача предали огню вечером следующего дня при большом скоплении народа, за ручьем, возле общегородского места для свершения подобный действий и неподалеку от точки поклонения языческим богам с грубо вырезанной деревянной фигурой какого-то чуда-юда посреди утоптанного круга, называемого «капищем».
Наполняя теплом дрожащий предзакатный воздух, огромный костер пылал часа три. Жрецы вместе с ближайшими родственниками водили вокруг пламени плотный хоровод, монотонным распевом перечисляя деяния и подвиги свершенные боярином при жизни. Оставшийся от Головача пепел согребли в глиняную баночку с крышкой и всей толпой понесли зарывать на здешнее кладбище. Поставили сверху над засыпанной землей урной с прахом деревянный домик метровой высоты в виде сильно увеличенного скворечника, насыпали внутрь зерна вперемешку с пшеном, покрошили хлебушка, еще какой-то мелкой трухи. Воздев руки к темному небу, жрецы еще минут двадцать томными голосами бормотали нечто в высшей степени мидитативное, затем церемонию объявили оконченной, уставший народ медленно вернулся на боярский двор, где расселся за длинными столами с закусью. Поминальная трапеза проходила при свете костров и факелов, практически молча, без плачей и воя закончившись за полночь.
Все эти дни я со своими парнями жил при боярском тереме в тесной комнатке прируба. Кормились мы с общего стола вместе с дворней абсолютно бесплатно. Помимо охранных функций и косвенном участии в подготовке похорон, мы помогали снаряжать обоз, таскали с места на место мешки, перекатывали бочки, принимали свозимый на боярский двор товар и припасы для неблизкого похода, сортировали и отправляли на телегах в склады у причалов. Физический труд, как это не парадоксально, приносил мне истинное удовольствие. Кроме прочих хозяйственных умений я настолько быстро освоил технологию запрягания телег и седлания лошадей, что Сашка смехом назвал меня цыганом. В душе воцарился позабытый за несколько дней покой, я понял, что начинаю привыкать к средневековой жизни, привыкать настолько, что и покидать этот мир будет, наверное, немного жалко. Совсем чуть чуть.
С посольством к князю Рогволду вместе с Буром отправился и Сашка. Вообще-то, Головач, до того как насильственно отъехать в Навь, сам задумывал ехать. Любимой дочке Рогволда маленькой Рогнеде к этому времени исполняется пять, заканчивался младенческий возраст, вот боярин и хотел вместе с податным обозом привезти девчушке гостинцев. Сашкиной поездке я сопротивлялся как мог, вплоть до угрозы уйти из дружины. Мне тоже хотелось попасть в Полоцк. Главный город княжества не чета Вирову и волхвы там, небось, покруче здешнего полусумасшедшего дедульки.
- Мне не на кого больше оставить город, - сказал мне тогда Бур. - Завида слабость телесная поедом жрет, боярыня за горем своим людей не видит. Дивей с Живкой нужны мне в Полоцке. Рогволда нужно уговорить оставить вотчину в нашей семье, убедить князя, что без Головача Виров не отложится от Полоцка, а все мы как прежде будем верно служить стягу с турьей головой. Осенью я тебя отпущу в Полоцк с зерновым обозом, слово даю!
- Мне город с тремя охламонами оборонять, случись чего? - резонно вопросил я, так как военная сила из нашей бригады как наковальня из пуховой перины.
- Ничего не случится, - уверил Бур, полагая, что сильно меня успокоил. - Войны у нас ни с кем нету. Я, на всякий случай, тебе Шепета с Рыкуем пошлю. С ними вам повеселее будет. А коли произойдет чего - запретесь в тереме, припасов на полгода хватит, стены подворья ладные, ворота крепкие. Надеюсь на тебя... родич.
Сашка долго махал мне лапой с кормы насада, словно пассажир купейного вагона поезда Москва-Воркута своему самому преданному провожающему. Я строжайше запретил ему ввязываться во что бы то ни было, получше рассмотреть город, узнать все ходы-выходы и завести полезные знакомства среди тамошней аристократии, ведь как знать куда дальше заведет и с кем сведет нас хитрая судьба.
Из всего, что мне за последние несколько дней удалось узнать с помощью собственных ушей, глаз и смекалки я составил примерную картину здешнего политического устройства. Централизованной власти на Руси пока еще не существует. Есть много разных удельных княжеств. Над всеми подвластными землями стоит князь. Чуть ниже - бояре и княжьи ближники. У князя и бояр пожирнее есть личные дружины, а в случае крупной войны собирают ополчение с деревень и городов. Над дружинами стоят воеводы, сотники и десятники. Самые лучшие бойцы - наемники скандинавы (как те злополучные Шибаевы урманы) и варяги, эти вообще звери, те же славяне, да не в пример воинственнее здешних, потому как на Балтике рядом с немчурой, урманами, свеями и данами проживают, вертеться приходится.
В городах и больших деревнях сидят княжьи люди - посадники, либо наездами бывают тиуны, которые объявляют людям княжью волю и собирают с населения ежегодную дань. Дань свозят в специальные пункты - погосты, откуда ее забирает охраняемый обоз или отправляют напрямую, в нашем случае в Полоцк.
Живут родами либо общинами. Выбирают над собой старейшин, либо войтов как убиенный Родим, чтоб в случае чего было кому порвать на груди рубаху, принять трудное решение и направить общие усилия в нужное русло. Также вес имеют купцы. Жирный купец у любого князя в милости, так как деньжат на хавчик и оружие подкинуть может. Вот как тот купчик по имени Бадай, с кем Головач в доле был. Он и на похоронах присутствовал и на проводах плавучего обоза, половину добра в котором - его. Одет в дорогие, цветные ткани, бородат, кудряв и без лишнего веса, встретишь - сразу скажешь, что богатый купец.
В большом почете старцы-ведуны, толковые знахари и волхвы, но эти с простым людом не вяжутся, ибо особая каста.
Все, кто под княжеской рукой, меж собой почти не грызутся и не воюют, лишь изредка по поводу дани волнуются, да самые ретивые от далеких властей отложиться норовят. Вот на этот случай князь личную дружину и содержит, начнет кто дурковать - князюшка мигом усмирит, остальное его не колышет.
Кормится князь со своей дружиной за счет дани, набегов на соседей, торговых пошлин и налогового сбора за проезд по лежащим в пределах княжеских земель сухопутным и речным дорогам.
Проводив посольство к князю Рогволду, мы с пацанами вернулись в боярскую усадьбу. Кажется, что Одинец больше всех из нас доволен своим положением. Еще бы, далеко не каждому удается сделать такую головокружительную карьеру: из лесных татей прямиком в боярскую дружину да еще с полной торбой серебра. А как узнал, что в городе из высшей администрации остается лишь Завид с мамашей и мы в роли шерифа с помощниками, так и вовсе расцвел. Я поначалу его энтузиазма не просек, а потом врубился и понял: за отведенное нам короткое время практического полноправия можно наворотить больших дел и порядком утяжелить свою мошну.
В усадьбе я нашел похудевшего за три дня до состояния собственной тени, бледного как сама смерть Завида, и отрапортовал, что мы готовы сию минуту приступить к выполнению своих прямых обязанностей. Он в ответ рассеянно махнул рукой и исчез в тереме. Стоим мы половинчатым десятком как четыре столба в чистом поле, репы чешем, не знаем с чего службу начать. Отправляться патрулировать город, нести караул на воротах или еще чего подобное учудить.
Наше беспомощное ожидание прервало появление на боярском подворье двух пожилых по здешним понятиям типов. Оба лет сорока. Один без кисти правой руки, второй с черной повязкой через правый глаз, для своих лет оба еще крепки, чувствуется, что не мыловары и не торгаши.
- Ты - десятник? - выдвинув нижнюю челюсть, спросил однорукий с подозрительным прищуром каким-то лишь ему ведомым способом определив во мне старшого.
- Так точно! - лихо козырнул я, приложив кончики пальцев к правому виску.
С минуту они скептически нас осматривали, затем одноглазый поправил кривым пальцем повязку, сплюнул через губу брезгливо и серьезно заявил:
- Пошли, будем из вас дружинников делать!