Рыцарская сказка

Копье воткнулось в пол между расставленными носками его сапог. Инстинктивно он отпрыгнул в сторону, едва успев увернуться от второго копья, упавшего на место, где он стоял мгновение назад. Им овладел азарт. Он довольно успешно уворачивался от копий. Следующее копье падало, как только предыдущее достигало пола. Он метался как пойманный зверь по клетке, издавал торжествующие вопли, истерично смеялся. Душу его переполнял клубок спутанных чувств: радости, тревоги, надежды, страха и восторга.

Падая, копья так сильно втыкались в пол, что оставались торчать и мешали Рейнхольду, а у него не хватало времени их выдернуть. Свободного пространства для перемещения становилось все меньше и меньше, его уже два раза вскользь задевали копья. Наконец копья сомкнулись вокруг него непроходимой стеной, и теперь в каждую сторону он мог сделать не больше шага. У него еще оставался шанс выжить, надо было крикнуть Эжену, чтобы он остановил механизм.

Он уже открыл рот, но тут, вместо того чтобы крикнуть, он повернулся, встретился глазами с Асимаргом, и крик о помощи застрял в горле. Рейнхольда бросило в жар, он мгновенно весь взмок, грудная клетка сжалась в неимоверном усилии, но из горла не вырвалось ни звука. Глаза колдуна светились тихой радостью. Словно починяясь неведомой силе, Рейхольд поднял голову, так и оставаясь с открытым ртом. В это мгновение падающее копье вогнало нарождающийся в нем крик обратно в горло, с отвратительным хлюпающе-чавкающим звуком прошило тело и вышло между ног, пригвоздив рыцаря к полу.

ГЛАВА 1.4

Вечером, а точнее уже ночью, в комнате, где жили Иоганн и Бран, шумело застолье. Повод был наипервейший: в преддверии грядущих событий Королева решила сделать щедрый жест, и им, то есть дворцовым стражникам, выставили несколько бочек вина, одна из которых попала в эту комнату и теперь заканчивала свое существование под одобрительные выкрики собравшихся.

После того как были обсуждены все немногочисленные новости и происшествия, вниманием своих собратьев по оружию завладели стражники, сопровождавшие Рейнхольда. Некоторые так увлеклись рассказом, что забывали даже прихлебывать из кружек, особенно жадно ловили каждое слово Иоганн и Бран. Однако как различны были их мысли: если Бран многое бы отдал, чтобы очутиться на месте стражников и пережить удивительные приключения, то Иоганн ни за что на свете не полез бы в эти адские жернова, перемалывающие людей в прах. Рассказчики тем временем подошли к концу своего повествования и довольно поглядывали на лица слушателей, видя и изумление, и страх, и недоверие, и зависть. Они чувствовали себя героями дня, а это бывает не так часто, да и у остальных настроение было неплохое.

Вместе со стражниками в комнате находились кое-кто из слуг, в том числе Ганс и Буттар. Еще неделю назад они были бродячими артистами, но Грифо предложил им послужить немного в замке, и они, впрочем, как и еще несколько человек, не смогли отказать. Не совсем уверенно чувствуя себя в почти незнакомой компании, они скромно сидели в уголке и потягивали вино из кружек. Вино, конечно, было дрянь, но и оно согревало душу и разгоняло кровь. Ганс и Буттар не вмешивались в разговоры, а только слушали и не знали, плакать им или радоваться, настолько было все необычным и пугающим.

Постепенно застолье распалось на группы по несколько человек, Ганс и Буттар остались там, где сидели. Их компанию возглавил, если можно так сказать, пожилой седоусый стражник, кроме него, здесь же были и Бран с Иоганном и еще несколько стражников. Седоусый, покрякивая и покашливая, стал рассказывать, как ему самому в молодости довелось побывать в комнатах для гостей:

– …тогда я бегал не так, как теперь, я мог догнать оленя и ухватить его за рога. Да, вот, кхе-кхе. Теперь так никто не бегает, никто из вас так не пробежит, как я. Да, я за ним долго бежал, на мне была кольчуга, тяжелая, но крепкая, никто не мог разрубить ее мечом или топором, ни одна стрела ее не пробивала, но она была тяжелая, теперь таких уже нет. Да, долго я не мог его догнать. Он бежал налегке, только в правой руке держал меч, бежал и все время оборачивался – знал, что я за ним бегу. Да долго мы с ним бежали…

– Дед, ты скоро до дела добежишь? – не выдержал Буттар и получил затрещину от соседа-стражника.

– Когда старшие говорят, слушай и молчи, а то пойдешь во двор грязь после дождя убирать. Понял, щенок?

– Понял.

– …но потом он начал уставать, да, но я не очень старался его догнать, остальные, кто за ним гнался, отстали сильно, никто из них не бегал, так как я. Если бы я его догнал, пришлось бы драться, а в драке он был сущий дьявол. Теперь так никто не дерется. Мы устроили ему засаду в комнате, нас было двенадцать человек. Когда он вошел в комнату, я запомнил это мгновенье на всю жизнь, то на лице его была счастливая улыбка, думал, его здесь Принцесса ждет. Да, теперь уже так не думают. А он пришел без оружия, без доспехов, даже кинжала с собой не взял, молодой был, доверчивый. Вошел и смотрит – удивленно так, понять не может, зачем мы здесь и где Принцесса. Эх, дурачок, нам даже жаль его стало. Молодой, высокий, красивый. Стройный, а уж силы нем было – не дай Бог. Да, теперь таких нет. Стоит он и глазами хлопает, догадаться, глупый, не может, что продали его. Принцесса продала. Не хочет верить, что продали. Четверо наших подошли к нему, он не сопротивлялся. Двое пошли впереди него, двое – по бокам, мы тоже собрались идти за ними. Всем было жаль его, но и рады были все, что он не стал сопротивляться. Да, только я вздохнул с облегчением и поблагодарил святого Лаврентия, как вдруг увидел, что наш пленник, выходя уже из двери, оттолкнул стражников, что охраняли его по бокам, бросился вперед и захлопнул за собой дверь. В то же мгновенье в коридоре послышался мечей и раздались два жутких крика. Выскочили мы из комнаты, смотрим, а двое наших лежат без движения, третий пытается подняться с колен. Мы оставили одного с раненым и бросились в погоню. Теперь нас оставалось восемь. Ему, чтобы спастись, нужно было добраться до наружной стены, и если бы он сумел с нее спуститься, то мог бы считать себя спасенным, но мы-то знали – дело это мертвое. Потому сначала и не спешили его догнать, думали, сам свернет себе где-нибудь шею, он ведь безопасной дороги не знал. Он бежал как волк от своры деревенских собак, мы время от времени подбадривали себя криками и угрозами в его сторону. Наконец мы загнали его по коридору в тупик, откуда можно было выбраться только через комнату испытаний. Если бы он знал, что его там ждет, он бы подумал, прежде чем решиться войти туда. Там жил паук Фарул, в жизни не видел ничего омерзительнее и гнуснее, таких теперь нет. Ростом он был со здорового быка, каждая лапа толщиной с мою ногу, а уж пасть у него была, она у него, – седоусый даже зажмурился.

– Ну, дед, ты совсем заврался, – опять не выдержал Буттар и снова получил затрещину, но уже сильнее первой.

– Ты, сосунок, много еще чего не видел, а я видел – такое видел, чего на страшном суде и то, наверное, не будет. Я говорю: огромная пасть. Значит, так и есть. И жрал этот гад одно мясо. Ему, говорят, свиней скармливали: запустят к нему парочку живых боровов пожирнее, он и давай за ними бегать, уж очень ему, уроду, охотиться за ними нравилось. А бедные свинки визжат от страха, отродясь такого чудища не видели, чувствуют: конец их близко. А он тоже радуется, звуки какие-то издает: не то блеет, не то кукарекает. И так противно! Ну потом поймает, укусит, он ведь ядовитый был, аспид, они и с ног долой, замотает их своей паутиной и ждет денек-другой, потом съедает то, чего в этом коконе сотворится.

– Зачем же этого гада в замке держали?

– Ну, значит, надо было, дело господское – тебе не понять. Да, ну, значит, и вбежал он в комнату к этому паразиту, а у него темно ведь было – в конуре-то евонной. Это сатанинское отродье и в темноте как днем видело. Ну, подошли мы к двери, чтоб войти – ну того даже и в мыслях не было. Вот как Фарул свое дело сделает, кокон замотает, тогда еще можно одним глазком заглянуть, проверить: точно ли конец парню пришел. Стоим мы, слушаем, поначалу тихо, думаем: может, спит зверушко, не чует парня? У меня даже мысль зашевелилась: там ведь другая дверь есть, может, успеет парень проскочить. Жалко его, что помрет нехристианской смертью. Стоим мы – не шелохнемся, смотрим друг на друга и молчим. Вдруг слышим: «Со мной Бог!» Это парень заорал что есть мочи, видать, Фарула заметил, у него, гада, глаза в темноте светились. И тут же слышим: зверушка закудахтал – добычу почуял. Мы перекрестились, отошли от двери шагов на двенадцать и сели отдохнуть. А за дверью такая возня началась – жуть, то парень заорет, то Фарул чегой-то замычит, у нас мороз по коже, ну у кого душонка послабее – уши заткнул. Я сижу ни жив ни мертв, зуб на зуб не попадает, как будто я сам в этой комнате. И вдруг слышим, парень орет: «Ради спасителя, откройте дверь!» Дверь только снаружи открывалась – изнутри никак. Мы все переглянулись, но хоть бы кто слово проронил, все молчим, а парень орет: «Поимейте сострадание, откройте!» Мне этот крик как ножом по сердцу, а что делать? Открыть? Так найдется Иуда – продаст. И каждый из нас тогда так подумал. Мне этого дня вовек до самой смерти не забыть.