Рыцарская сказка

– Опять ты, помет куриный, не взял факел, – проворчал начальник караула. – Тебе что, напоминать надо каждый раз об этом, свинячье рыло, или ты хочешь, чтобы я освещал себе дорогу, да? Может, тебя еще и на руках нести, а? Я, начальник караула, понесу какого-то ублюдка, ты этого хочешь? Ты что, меня за дурака считаешь? Я дурак? Да, дурак?!

Ворчание перешло в крик. Начальник на мгновение умолк, задохнувшись от злобы, и вдруг сильно ударил молодого парня, на которого только что кричал. Тот упал на ступеньки и оцарапал лицо об острый выступ. На его щеке появилась кровь, он потрогал ушибленное место рукой и медленно поднялся, не отрывая взгляда от ступенек.

– Ну что, хватит? Пошли, – прорычал начальник.

Иоганн дремал и не слышал, как смена поднялась на его площадку. Тритон, обнаружив его спящим, рассвирепел окончательно и разразился бурными проклятиями, отчего Иоганн тотчас проснулся, вскочил и встал на вытяжку. Глядя на испуганное лицо стражника, Тритон почуял своим звериным нутром, что страх доставляет Иоганну большее мучение, чем физическая боль, и удар будет для него скорее избавлением, нежели наказанием. Обнаруженная слабость Иоганна подействовала на Тритона возбуждающе, словно кошка на собаку.

– Пошел вниз, гаденыш, и не думай, что отделаешься раскровененной мордой. Я теперь тебя гнать буду, как зайца, и чуть споткнешься, разорву в клочья, – прошипел Тритон.

Иоганн спускался вниз вместе с караулом в преотвратнейшем настроении. «О Боже! Неужели это все никогда не кончится?! – думал он. – Всемилостивейший Боже, неужели ты создал меня только на потеху Тритону?! Я хуже червяка. Когда того давят, он не чувствует унижения, а когда давят меня, то больно и телу, и душе, а самое противное, что и сделать ничего не могу, и не думать об этом не могу. И так год, и два, и десять…»

Очнулся от тяжких раздумий Иоганн, лишь когда переступил порог своей комнаты. В лицо пахнуло привычной вонью грязной одежды, тухлых объедков и человеческого пота. Его товарищи вернулись раньше и уже расположились за длинным столом в центре комнаты, заставленном кувшинами с пивом и мисками с едой. Вокруг стола в беспорядке валялись доспехи, шлемы, копья и другая амуниция. Стражники с громким чавканьем и прихлебыванием поглощали пищу и питье и при этом оживленно обменивались замковыми новостями и сплетнями.

Иоганн снял латы и подсел к столу, ему вдруг захотелось выпить холодного пива. Он молча наполнил глиняную кружку пенистым напитком и в три глотка осушил ее. Стражник по прозвищу Корыто подвинул ему миску с овсяной полбой, но Иоганн не притронулся к еде. Он встал из-за стола, подошел к своему топчану, плюхнулся на него, и мысли унесли его из этой комнаты с низкими сводами, черными от копоти стенами и затхлым воздухом.

Надо сказать, что жизнь стражников протекала однообразно и безрадостно: отстояв на посту – обычно вполне спокойно и благополучно, они возвращались в эту комнату и проводили здесь большую часть оставшегося времени: спали, ели, пили, играли в кости, иногда дрались. Все их желания и устремления сводились к получению жалкого жалованья раз в полгода и угощения на праздник.

– Иоганн, ты послушай, что Бран говорит, – прервал размышления Иоганна Корыто.

– Она меня не заметила, – продолжил рассказывать Бран, красивый молодой стражник с синими глазами и к тому же прекрасно сложенный.

– Кто она? – прервал его Иоганн.

– Брингильда! – хором ответили стражники.

– А я стою от нее шагах в десяти и не знаю, что делать. И прятаться страшно – вдруг подумает, что следил за ней, и бежать страшно, – Бран попытался изобразить на своем лице страх.

– Жуть! – воскликнул Корыто. – Ей достаточно пальцем шевельнуть, и человек в крысу превратится.

– Или в новые башмаки для Тритона, – добавил Гридигат.

– Хорошо, что уже стемнело и луны не было, – продолжил Бран. – Смотрю, она достала нож и не то камень, не то кусок дерева и принялась заклинания шептать. Ну, думаю, теперь или башня рухнет, или моя голова рогами обзаведется.

– Твоя-то нет, а вот тому, кто ей на хвост наступил, счастья привалит, – вмешался Корыто.

– Слушай дальше, умник. Взяла она нож, полоснула по камню, а тот как застонет человеческим голосом! У меня от этого стона будто кто все потроха наружу выдирать стал. Я зубы сцепил, весь скорчился, а про себя ору во все горло от боли. Кое-как стянул куртку и замотал голову, уши руками сдавил. Чувствую: еще немного, и конец мне. Но тут, хвала всевышнему, кончилось все.

– Ох, счастливый ты, Бран, – заметил Фурт. – Слышал, как корень мандрагоры стонет, и живой остался.

– Чтоб тебе всю жизнь таким счастливым быть, – усмехнулся Бран. – Ноги меня не держат, повалился наземь, в голове точно наковальня, а в глаза будто уксус плеснули. А дальше не знаю, было ли, привиделось ли, помню только: стоит Брингильда на коленях, а перед ней фигура какая-то темная – не разобрал, призрак или человек, и жалуется ему на свое житье-бытье: «Моя жизнь в этом замке – сплошная пытка. Королева и ее толстобрюхие придворные помыкают мной как хотят, и все стараются унизить или оскорбить. Это просто невыносимо. А сами совсем забыли, кому служат и для чего живут в замке; они непочтительно отзываются даже о самом Повелителе. Я хочу, чтобы он знал правду: только я одна предана ему всей душой, только для меня его воля дороже жизни, а все остальные – просто скопище неблагодарных нахлебников. Королева до того вознеслась в своей гордыне, что почитает себя равной Повелителю нашему…»

Рассказ Брана произвел на его товарищей должное впечатление. На него смотрели как на выходца с того света: и с сочувствием, и с опасением – не осталась ли на нем колдовская зараза. Общее мнение высказал самый старый из стражников – Фурт:

– Молчим об этом по гроб жизни. Узнает Брингильда, что ты ее видел, – конец тебе. Да и нам тоже.

Иоганна же приключение Брана просто потрясло, но по несколько другой причине, нежели остальных. Встреча со старухой основательно взбудоражила стражника, возбудив в нем одновременно и надежду на… На что, он и сам точно не знал, и в то же время мучительные сомнения: превратится ли эта надежда рано или поздно в уверенность или растает уже завтра утром? Все время, пока Бран говорил, Иоганн не сводил с него глаз: ему казалось, что устами Брана к нему обращается сама судьба и он понимает скрытый смысл ее слов.

«Два таких события в один день! И я еще сомневался, – думал Иоганн. – Значит, Брингильда – моя соломинка. Лучше ухватиться за отточенное лезвие меча, раз судьба так решила. А Бран… Что ж, я и сам выбрал бы, наверное, его». Иоганн поразился, как ясно и легко складывались в голове в единую цепь такие разные звенья: Брингильда, Королева, Повелитель и Бран. Им овладело странное ощущение предопределенности всех будущих событий, будто они уже теперь существуют и просто лежат где-то в небесной кладовой до положенного срока, по истечении которого всемогущая рука будет по очереди доставать их и заполнять ими назначенный день. Облегчение и радость наполнили его душу.

«Раз все предначертано, – продолжил он, – значит, я могу не бояться промаха или ошибки: что бы я ни решил – так и должно быть. Даже если все закончится плохо, я могу не терзаться, не рвать волосы на голове, не кусать локти, не биться головой в стену и не вспоминать с огорчением непрестанно один и тот же роковой миг, когда все решилось, и мне не страшно разъедающее изнутри чувство вины перед самим собой».

Между тем за столом продолжился шумный разговор. Громче всех звучал голос Грисуара, высокого, не столько здорового, сколько жирного детины, довольно наглого и грубого. Грисуар хвастался, как, стоя утром на посту у главных ворот замка, стянул с привозивших в замок продукты телег горшок коровьего масла и тут же сожрал его в свое удовольствие.

– Молодец, я бы тоже… того… съел бы чего-нибудь, – поддержал его Гридигат.

Разговор перешел на гастрономическую тему, и все разом, перебивая друг друга, стали вспоминать, кто что больше любит и кому чего особенного довелось отведать.