Рыцарская сказка

– Да, хорошенько тебя отделали. Куда тебе на работу, тебе бы до завтра дожить, – сказал надсмотрщик, позвал нескольких заключенных и велел им отнести Иоганна туда, где лежали умирающие. Как только Иоганна стали поднимать, он потерял сознание от боли.

Новое место оказалось еще хуже старого, но Иоганн уже не замечал этого. Чувствовал он себя плохо, мысли в голове путались. Временами ему казалось, что он бредит. Он слышал и не мог понять: стонет ли это он сам или кто-то другой. Как назло, под левую ногу попал камень, а у него не было сил сдвинуть ее немного в сторону. В довершение всего с потолка беспрестанно капала вода, гулко шлепаясь в маленькую лужицу. Иоганна схватила бессильная злоба. Этот мешавшийся камень причинял не сильную боль, но постоянную, из-за чего казалось, будто в ногу медленно вонзают кинжал. А проклятая капель не давала отвлечься, и чем дольше она продолжалась, тем невыносимее становилась. Большое пустое пространство рождало эхо, многократно повторяющее звон каждой капли и кажущееся очень громким из-за полной тишины.

У Иоганна начала раскалываться голова, он замотал ею из стороны в сторону, стараясь заглушить боль, но напрасно. Тогда, не в силах себя больше сдерживать, он заплакал. Слезы неожиданно принесли облегчение, он успокоился и уснул. Длительный и глубокий сон благотворно сказался на самочувствии Иоганна: мысли его прояснились, боль немного утихла, а силы начали потихоньку возвращаться. Но вместе с улучшением появился и голод, сразу же подчинивший себе все мысли. Иоганн попробовал пошевелиться и с радостью обнаружил, что тело хоть и плохо, но все же слушается его. Наконец-то он смог сдвинуть ногу с этого ненавистного камня, это наполнило его душу такой радостью, какая бывает у ребенка, получившего новогодний подарок. Эта маленькая победа придала ему уверенности, и он приподнялся, ощупывая землю рядом с собой. Сердце его замерло, а в груди вспыхнул голод, когда рука наткнулась на кувшин. Осторожно, стараясь сдержать дрожь в руке, он ощупал кувшин и закричал от радости, обнаружив на горлышке кусок хлеба. Он мало отличался от валявшихся вокруг камней, но Иоганн воспринял его как знак свыше, как счастливое предзнаменование.

Знак свыше был проглочен в одно мгновение, и Иоганн невольно подумал, что можно было послать и побольше, но тут же раскаялся в своем ропоте и прочитал мысленно некое подобие молитвы. Теперь можно было обдумать свое положение. С какой бы стороны Иоганн его ни рассматривал, ничего хорошего найти не мог. Тогда он решил выяснить для начала, день теперь или ночь. Он стал прислушиваться, стараясь уловить звук ударов о камень, но услышал невдалеке от себя приглушенные стоны. Присутствие неизвестного человека не обрадовало и не огорчило Иоганна, он лишь слегка удивился. Хорошенько поразмыслив и припомнив прошедшие события, он догадался, что надсмотрщики, обнаружив его избитым, приказали перенести сюда, к умирающим. Итак, перед ним открывалось три пути: вернуться назад, но там ждали изнуряющая работа и злоба надсмотрщиков; остаться здесь и сходить постепенно с ума от одиночества и, наконец, перебраться поближе к неведомому собрату по несчастью.

Иоганн размышлял долго, в конце концов, он выбрал общество умирающего. Решающим доводом оказалась возможность хоть поживиться одеждой.

Доползти до стонущего оказалось гораздо труднее, чем он думал: стоны время от времени затихали, и тогда нельзя было определить направление. Один раз такое затишье длилось так долго, что Иоганн успел проклясть все на свете. Достигнув цели своего путешествия, Иоганн так устал, что тут же уснул рядом с неизвестным. Проснувшись, Иоганн долго лежал без движения, припоминая, где он и что здесь делает. Затем Иоганн тихонько поднял руку и осторожно протянул ее в сторону, где должен был лежать умирающий. Вскоре рука Иоганна действительно коснулась чьего-то, как ему показалось, плеча. Обрадованный Иоганн протянул руку дальше вверх, но вдруг умирающий издал дикий вопль и вцепился зубами в руку Иоганна…

Иоганн подвергся настоящему допросу: кто он, откуда, за что наказан и кем, чем занимался раньше и что собирается делать теперь? Иоганн терпеливо отвечал на бесчисленные вопросы, торопиться было некуда, а тайны из своего прошлого он делать не собирался. Постепенно собеседник стал уставать. Иоганн решил этим воспользоваться и самому расспросить незнакомца, но это ему не удалось. Он смог узнать только имя – Арнульф. Имя ему ни о чем не говорило, такого человека в замке он не помнил. Значит, Арнульф находится здесь несколько лет. Это в какой-то степени успокоило Иоганна – жить здесь все-таки можно.

Иоганн больше не стал приставать к Арнульфу с расспросами – пусть отдохнет, а потом и сам про себя все расскажет от скуки и на радостях, что есть слушатель. Он задумался и перестал обращать внимание на темноту, теперь она даже помогала представлять что-нибудь в голове, а представлялось ему многое: как он выберется отсюда, как он отомстит Тритону, нет, сначала возвысится, а уже потом отомстит. Он разбогатеет, обязательно разбогатеет, а иначе зачем он вообще тогда появился на свет, купит земли или большой дом в городе и будет торговать, а может, останется в замке и станет приближенным Королевы или нового короля. Теперь он поумнел и не такой дурак, как раньше, когда они с Браном рассуждали как две овечки на альпийском лугу о справедливости и честности, о том, что помогать надо только достойному, а не тому, кто сильнее. Теперь он даже немного злился на себя: считал себя умным человеком, а ведь рассуждал как цыпленок, увязавшийся за уткой и считающий себя утенком. Мысли его прервал довольно грубый толчок в бок.

– Пошарь возле себя, может, надсмотрщики оставили что-нибудь, – прохрипел Арнульф.

– Да нет здесь ничего, – ответил Иоганн.

– А ты поищи-поищи, – настаивал Арнульф.

– Ну что искать, когда нет ничего. Сам ищу, – огрызнулся Иоганн.

– Никто, никто не хочет помочь страждущему. Умирающий просит о милости, но люди – это глухие каменные глыбы, они могут только раздавить.

– Ох, черт бы тебя побрал, – разозлился Иоганн.

– Бог тебя накажет, он высоко, он все видит.

– Теперь он для нас даже слишком высоко, – грустно усмехнулся Иоганн.

– Страшное наказание тебя ждет. Состаришься – дети твои не подадут тебе куска хлеба, как ты мне не дал, – продолжал скулить Арнульф.

– Да где я тебе возьму хлеба? – повысил голос Иоганн.

– Дети твои отрекутся от тебя, – не унимался Арнульф.

– Ты совсем рехнулся?! – истошно закричал Иоганн. – Откуда у меня возьмутся дети, если я здесь торчу?

– Молодой ты еще, неразумный, недоспелый, недозрелый, неокрепший разумом, слушай старших, умудренных жизнью. Пошарь. Говорю тебе: пошарь.

– Да провались ты, откуда взялся, – отчаялся Иоганн и решил больше пока не разговаривать.

Арнульф продолжал что-то бормотать, но Иоганн его не слушал.

Прошло несколько дней. Иоганн постепенно поправлялся, да и Арнульф, как оказалось, умирать не собирался. Они почти все время лежали, занимая себя разговорами или сном. Поначалу Иоганн относился к Арнульфу с некоторой опаской, но постепенно освоился и теперь среди них двоих занял место вожака. Арнульфа кидало из стороны в сторону: то он плакал, то грозился всем отомстить, то просил его пожалеть, то требовал к себе уважения. В этот день он поддался ностальгии:

– А раньше предо мною склоняли головы и не такие, как ты. Меня боялись…

– Хватить врать-то, – изредка прерывал его Иоганн. – От тебя уже голова болит.

– Истинную правду говорю: сколь глубоко мое теперешнее падение, столь же высоким было и положение, которое я занимал.

– Что ж ты, на флюгере сидел, что ли?

– Господа благородные рыцари просили меня, умоляли, делали подарки, а я, когда хотел, соглашался, когда хотел, отказывал. Прислуга передо мною ужом извивалась. Да, раньше бы я с тобой, простым стражником, и разговаривать бы не стал…

– А мне и теперь не больно охота с тобой разговаривать.

– Да кто ты такой?! Нищий стражник! Ты наверху жил так же, как теперь здесь, что изменилось в твоей жизни? Ничего, только света стало поменьше. А я потерял все: почет, власть, деньги. Ты не знаешь, что это такое, и никогда не узнаешь, поэтому ты не можешь меня понять.