Любовь - слепа

Матвей поднимается по ступенькам в подъезде, как в первый раз, держась за перила.

— Так странно… Я как будто никогда в жизни не был зрячим…

Поворачиваю ключ в замочной скважине, и этот скрежет звучит, как гильотина летящая на мою грешную голову. Мы с Матвеем проходим квартиру, он сосредоточенно оглядывается вокруг.

— Как-то всё странно выглядит…

— Макар сделал ремонт и перестановку, я же тебе говорила…

— А точно… А где он? С Оскаром наверное пошёл погулять?

Чувствую, как руки потеют, а тело начинает бить мелкая дрожь.

— Давай присядем, — предлагаю я, показывая на диван.

— Эммм… Что-то случилось? — взволнованно спрашивает Матвей.

— Мне многое нужно рассказать тебе…

Эти полчаса становятся самыми тяжёлыми в моей жизни. Чувствую себя преступником на лобном месте, Иудой, вероломным предателем. Матвей слушает молча с отстранённым выражением лицам, только изредка кивая. Его взгляд опять приобрел прежнюю пустоту, будто он опять перестал видеть.

Когда я умолкаю, он молча встаёт и уходит в свою спальню, закрыв дверь. Я бы хотела, чтобы он накричал на меня, в конце концов, хлопнул этой чёртовой дверью. Но он ушёл из комнаты так, будто меня в ней вовсе не было.

"Вот и всё…"

Ещё пару минут сижу на диване, но ждать чего-то нет смысла. Уходя из квартиры братьев, я окидываю взглядом стены, успевшие стать родными. В ушах, кажется, ещё слышен лай Оскара. В ноздри, будто, ударяет запах сигаретного дыма, это Макар зашёл с балкона… А на губах ещё не остыл поцелуй Матвея.

Кладу ключи на тумбочке у входа, этот звук похож на удар судейского молотка: "Признать виновной!". Тихо прикрыв дверь, я ухожу из этой квартиры, и из его жизни.

ГЛАВА 44. НАЧАЛО

Подошвы сандаликов звонко стучат по земле, маленькая фурия несётся ко мне, того и гляди, упадёт.

— Маша, смотри под ноги! И так все колени в зелёнке! — предостерегающе кричу я.

— Мама, можно я собачку поглажу? — лицо малышки сияет от восторга.

— Какую ещё собачку? — средито спрашиваю я, оглядываясь вокруг.

— Там у дяди собачка. Можно? Ну пожалуйста! — круглые карие глаза с мольбой смотрят на меня.

— Я тебе сто раз говорила, к незнакомым дядям даже не подходи!

— Ну идём со мной!!! Мам он сейчас уйдет. Скорее! — дочь моя не из робкого десятка, если ей что-то нужно своего добьётся.

Крохотная, но сильная ручка тянет меня в сторону аллеи.

— Ладно, пойдём, — соглашаюсь я.

Кладу недочитанный бестселлер " Любовь-слепа" в рюкзак, и иду за дочерью.

"Когда она успела так вырасти? Четыре года, как один миг…."

Дочь отпускает мою руку, и бежит к фонтану, вокруг которого расположены лавочки. Я щурюсь от солнечных бликов, пляшущих на поверхности воды.

— Мама, мама! Вон он! Можно погладить? — от нетерпения девочка подпрыгивает на месте.

Сердце делает тройной тулуп, когда я замечаю хозяина собаки.

— Разрешите ей? Собака привита и не кусается, — это же Матвей, обращается ко мне, а сам совершенно меня не узнаёт.

"Он почти не изменился за это время. Сколько ему сейчас? 32 года, да где-то так… Похоже он не понимает, кто я… ПрозопагнОзия не отступила…"

У его ног сидит подросший щенок ретривера с розовой ленточкой на шее.

— Можно конечно… Здравствуй, Матвей, — мягко говорю я.

— Простите… Мы знакомы? — ошарашенно спрашивает он.

— Да мы хорошо знакомы, были когда-то…

— Алина?! — удивлённо вскрикивает Матвей.

— Это я…

На его лице вихрем проносятся эмоции одна за другой — удивление, радость, задумчивость и укол грусти.

— Это твоя дочь? — осторожно интересуется он.

— Да…

— Так значит… Ты вышла замуж? Поздравляю! Такая славная малышка…

— Я не замужем… Да она славная, просто подарок небес…

— Так ты в разводе?

— Машуль, погуляй с собачкой, взрослым надо поговорить, — обращаюсь я к дочке, увлечённо играющей с щенком.

Малышка, нетерпеливо подпрыгивая, ведёт щенка на поводке, тот неуклюже переваливается на толстеньких лапках. Сажусь на лавочку, а Матвей рядом со мной.

— Я не буду ходить вокруг да около… Маша — твоя дочь. Сразу скажу, мне от тебя ничего не нужно. Просто, хочу чтобы ты знал, — сказала быстро, резко, будто пластырь сорвала.

Он ставит локти на колени, и прячет лицо ладони.

— Мы зачали её в ночь перед тем, как ты лёг в клинику… Накануне я поставила спираль, но сделать УЗИ долго не могла собраться. Из-за неправильно установленной спирали я забеременела.

Матвей слушает молча, глядя на мелкий гравий парковой тропинки.

— О беременности я узнала через пару дней после нашего разрыва. Но ты сжёг все мосты, везде блок… Поэтому я приняла решение сама. Маша — самое лучшее, что было со мной… Никогда не пожалею, что оставила её…

Матвей тяжело дышит, вижу как его плечи поднимаются и опускаются.

— Если хочешь, можешь общаться с ней. Я не против, — говорю я, глядя на его широкую спину.

Он поднимает своё лицо, и я вижу, что оно всё в слезах. Черты его перекошены плачем, а из груди вырываются всхлипы. Слова застревают у меня в горле, не имея возможности выйти наружу.

— Я… Не знаю, что сказать, — разводит руками Матвей.

— Я тоже, — согласно киваю я.

— Это… Просто нереально…

— Если ты мне не веришь, что ж, твоё право…

— Я не об этом! — вскрикивает он, предостерегающе поднимая ладонь.

— Тише, люди смотрят, — прошу я.

— Мне плевать… Пусть отвернутся.

Вдруг он становится на колени передо мной, слышу мягкий шелест камешков. Его дрожащие руки берут мою ладонь.

— Что происходит?

— Прости меня…

— В смысле? Что ты делаешь?

— Прости меня, пожалуйста! — он говорит уже громче и с нажимом.

— Но за что? Я не держу зла на тебя…

— Я такой идиот… И мудак…

— Да успокойся, ты чего? — мне становится неловко от этой прилюдной сцены, так не похоже на Матвея.

— Каждый грёбаный день я вспоминал тебя. Каждое утро, хотел позвонить, приехать, поговорить. Но чем дольше собирался, тем сложнее было решиться. Всё так запуталось… Я запутался…

— И ты меня прости… За всё…

— Уже простил, милая… Давно.

— Встань с коленей… Это ни к чему, — прошу я, и тяну его за руку, чтобы поднялся.

Он встаёт, и привлекает меня к себе. Ныряю в его объятия, как в океан, растворяясь в нём. Давно забытое забытое чувство тепла и уюта, чувство дома, возвращается. Взяв моё лицо в руки он смотрит с такой любовью, что мои ноги подкашиваются.

— Можно я закрою глаза? Зрение только всё портит, — просит он, заливаясь румянцем.

— Конечно…

Он закрывает глаза, а я свои, и в один миг мы пересекаем пространство и время, оказываясь в том самом кафе, где мы впервые поцеловались. Не хватает только вкуса чесночного соуса. С трудом он отрывается от моих груб и смотрит, как будто видит впервые… Но ведь для него так и есть. Его взгляд скользит по лицу, шее, спускается в декольте.

— У тебя есть татуировка?!

— Да сделала, накануне твоей выписки. Ты не успел увидеть.

— Можно мне посмотреть? — лукаво спрашивает он.

— Посмотри, — позволяю я, улыбаясь.

Он раздвигает края блузки, обнажая чуть загорелую кожу, на которой, расправив крылья свободно парит бабочка бражник.