Страница 8 из 13
Как будто свежий ветер подул в моей простой комнате. Не стоит откладывать дело в долгий ящик. Прежний путь – от заводской многотиражки к коллективным сборникам молодежной прозы, которые не напрасно именуются «братскими могилами», от этих самых сборников к публикациям в толстых журналах, а после долгих мытарств и к авторскому сборнику – слишком долог и мучителен. Надо действовать наверняка. Благо, в отличие от прежнего Тёмы Краснова, который никого не знал в литературном мире, мне точно известно, к кому следует обратиться.
Я вернулся к столу, выключил магнитофон, взял стопку чистой писчей бумаги, ручку и сразу же вывел заголовок: «КОТ, ПЕС, СКРИПАЧ И ПРИВИДЕНИЕ». Это было название самой первой «откровенной сказки», которую я написал в 1979 году, а потом мыкался, пытаясь ее пристроить то в «Москву», то в «Новый мир». Только потом я понял, что такому непритязательному рассказику, с юмором и фантастикой, самое место в журналах-многотиражках, типа «Сельская молодежь» или «Смена», ну или на худой конец – «Искатель».
«Откровенными» эти сказки были названы на волне гласности и то только потому, что в последних историях этого цикла, над которым я работал примерно пятнадцать лет, стали появляться элементы эротики, а первые-то были просто сатирическими. В них я высмеивал грубость и хамство продавщиц в магазинах и официанток в ресторанах, глупость и бюрократизм мелких чиновников, невежество и вещизм городских обывателей и прочие имеющие место в нашей советской действительности отдельные недостатки.
При этом мои рассказы не были примитивными фельетонами для «Крокодила», я всегда старался закладывать в них гораздо более глубокий смысл, а также – острый сюжет и обязательный элемент фантастики или даже детектива. Порой – и того, и другого вместе. В общем я уверенно принялся выводить первые строчки, которые помнил наизусть: «В конце лета, когда небо хмурилось все чаще, а солнышко улыбалось все реже, в доме номер тринадцать, по Мглистому переулку, было обнаружено привидение…»
Дальше я рассказывал о том, что привидение первым увидел пьянчужка по фамилии Редькин, затем его повстречала мадам Переверзева, спекулянтка и сплетница, а после – все жильцы дома по очереди. Поднялась страшная суматоха. Слухи – один страшнее другого – начали распространяться по городу. Распространителей стыдили на собраниях ЖЭКа, перед жильцами выступал лектор по научному атеизму, который красноречиво и даже с некоторым напряжением убеждал слушателей, что привидений не существует, но все тщетно.
Видя, что ни руководство жилищной эксплуатационной конторы, ни милиция не собираются принимать меры, жильцы решили устроить самосуд. Мадам Переверзева вспомнила какой-то древний способ борьбы с неупокоенными душами и собиралась его применить при поддержке соседей. Заступился за несчастного призрака только одинокий скрипач, что делил свою однокомнатную квартиру с собакой и кошкой. Он приютил несчастное привидение, грудью став на пути вооруженных справочниками по атеизму, осиновыми колами и самогоном (вместо святой воды) обывателей.
Рассказ я закончил переписывать к полуночи. Изменений в него почти не вносил. Так только – некоторые мелочи. Теперь надо было договориться в заводоуправлении, чтобы его перепечатали на машинке в нескольких экземплярах. Я знал, к кому с этой просьбой подъехать – к секретарю профкома Ниночке. Она превосходно печатала. В первой своей молодости я по наивности полагал, что был бы рассказ хороший, а написан он от руки или напечатан на машинке – значения не имеет. Как бы не так!
Написанные от руки, мои ранние стихи и рассказы годами валялись по редакциям. Теперь же я не намерен был повторять прежних ошибок. Сделав этот первый, пока еще крохотный шаг к своему новому литературному будущему, я с чистой совестью лег спать. Завтра был выходной, а послезавтра и вовсе праздник, так что у меня была уйма свободного времени. Во-первых, я мог записать по памяти еще несколько рассказов, а во-вторых – посетить кое-кого из знакомых.
Мне не терпелось начать литературную жизнь. Таскать чушки или заливать формы в литейном цехе, в первой молодости, мне пришлось еще года четыре, покуда меня не приняли в Союз Писателей. Четыре года – это слишком долго, а я привык к свободе. Конечно, в СП меня сходу не примут, будь я трижды гений, так что работать все равно придется, но кто сказал, что я должен делать это в литейном цехе завода, а не, скажем, в какой-нибудь редакции, литературным сотрудником?
Конечно, после ПТУ я обязан был отработать три года по распределению, но два из них я отслужил в армии, так что теперь мне оставалось трудиться на чёрной работе всего-то около года, но если нужный человек похлопочет, то меня отпустят с завода раньше. Вот на это я и рассчитывал. Или это только в после техникумов и ВУЗов такое распределение? Не помню уже, что там в постановлениях Совмина СССР по этому вопросу говорится. Ладно, разберемся. Если даже и так, то конце концов, я не в баню собирался устроиться, а – на передовую идеологического фронта, в книжное издательство или в журнал. Партии нужны талантливые перья – вестники коммунизма. Была у меня парочка адресов, оставшихся в памяти от прежней жизни, правда, в 1975 я их еще не должен был знать, но сейчас-то знаю!
Лег спать и надеялся провалиться в благодатный сон после всех трудов умственных и физических, но не тут-то было. Во сне мне стало страшно. А вдруг, когда я открою глаза, то увижу стены своей однушки, а боль в пораженных артритом суставах снова набросится на меня, как голодная шавка на говяжий мосол? Всего-то только один день возвращенной молодости сделал старость ненавистной, и если возвращение в СССР мне лишь приснилось, ей-богу, напишу завещание на Иришу или вообще женюсь на ней.
Утром, еще не разлепив веки, я прислушался к своим ощущениям – как там? Вроде – нигде не болит и не дергает… Подтянул колени к груди, ноги послушались охотно. Неужто вчерашнее не было сном? Приоткрыв один глаз, сразу увидел лепной карниз в том месте, где стена сходится с потолком. Таких архитектурных излишеств точно не было в моей панельной двенадцатиэтажке. А вот в коммуналке они были!
Я отшвырнул одеяло, вскочил и принялся делать зарядку. Руки, ноги, легкие, сердце – все работало слаженно и четко, как хорошо смазанный механизм.
С кухни доносилось пение радио: «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?..».
Я поймал себя на том, что охотно подпеваю: «Не спи, вставай, кудрявая! В цехах звеня, страна встает со славою навстречу дня…».
Сделав зарядку, кинулся в санузел, благо в нашей квартире он разделенный, а когда вышел из ванной – свежий и бодрый, то услышал из кухни голос соседки:
– Тёма, доброе утро! Приходите завтракать!
– Доброе утро, Марианна Максимовна! Обязательно приду!
После того, как погибли мои родители, соседка нередко меня подкармливала, но я настоял, чтобы она использовала продукты, которые покупал я. Вообще, если опустить формальности, мы втроем стали почти одной семьей, и в этом мне очень повезло – о «вороньих слободках», в которые частенько превращались коммунальные квартиры, я только читал в книжках и смотрел в кино. И если уж сравнивать с киношными коммуналками, наша больше была похожа на ту, что показана в «Покровских воротах».
Нацепив треники и футболку с эмблемой спортобщества «Трудовые Резервы», я отправился на кухню. Марианна Максимовна встретила меня лучезарной улыбкой. От нее веяло женским счастьем и теплом.
Испорченный десятилетиями предшествующей этому утру взрослой жизни, я тут же предположил, что нынешней ночью Савелий Викторович все-таки временно угодил в расставленные соседкой сети, но вслух этого, разумеется, не сказал. Вместо этого принялся уплетать яичницу с докторской колбасой, запивая сладким чаем из граненого стакана в медном подстаканнике.
Мне не хотелось засиживаться, и потому, проглотив завтрак и от души поблагодарив соседку, я вымыл посуду и вернулся в свое обиталище. Открыв шкаф, принялся изучать свой гардероб. Мне следовало одеться поприличнее. Из «приличного» у меня оказался только один костюм – коричневый в серую полоску. Сшитый по ГОСТу, он казался немного мешковатым. Галстуков у меня было всего два. Зеленый в красный горошек и красный с синими квадратиками. Я надел красный. Потом начистил ботинки, почти до блеска. Теперь можно было надевать пальто и отправляться по адресам.