Халява

Я волоком дотянул Прохора до окна, а затем, схватив с тумбочки старый, допотопный телевизор (тяжелый зараза), выбросил егов окно. Дзинькнуло стекло, хрустнула сломанная рама, и в комнату ворвался обжигающий язык пламени. В мгновение ока занялись огнем легкие занавески. Не обращая на них внимания, я принялся выламывать из окна острые щепки, оставшиеся от сломанной рамы. Расчистив «пути отхода», я поднял Воронина и, с трудом перевалив его через подоконник, скинул во двор. Выпрыгнув следом, я, не медля ни секунды, оттащил находящегося без сознания Прохора подальше от горящего дома.

— Как так-то? Почему горим? — Калейдоскопом крутились у меня в голове вопросы, ответов на которые я не находил. — Ведь все вчера хорошо закончилось — лишнего огня, кроме банной печи нигде не разводили, да и та «к окончанию банкета» полностью прогорела. Бычки исправно тушили в пустых консервных банках, заполненных водой. Нет, не то! Не могли они вот так запросто подпалить дом! Может, проводка коротнула? Нет, не об этом сейчас надо думать! Меня словно ледяным крошевом осыпало — там, в горящем доме, сейчас Катя с Костиком! Я рванул к пожарищу прямо как и был — в одних трусах на босу ногу, но вовремя опомнился — если я сейчас вот так глупо сдохну, кому от этого станет легче? Нет, здесь надо действовать с толком, с расстановкой! Развернувшись, я помчался в сторону бани. Забежав в предбанник, я сорвал с веревки, развешенные для просушки простыни и полотенца. Обмотался ими с ног до головы. На улице я вылил на себя из бочки несколько ведер воды — вот теперь я готов! Подбегая к дому, я услышал где-то вдалеке рев пожарной сирены и заметил скапливающихся у забора соседей и зевак. Возле горящей веранды я остановился на мгновение: а что если у меня ничего не выйдет? И что я, так и не сумев никого спасти, тоже сгорю дотла? И не факт, что я, как в шутку предположил Прохор, сумею стать тем Фениксом, восстающим из пепла! Эта смерть может оказаться для меня последней, самой, что ни на есть настоящей и бесповоротной! Так стоит ли мне, рисковать жизнью, спасая чужих, в общем-то, мне людей?

— Так что ж ты за человек-то такой, Серёня? — преодолевая охватившую меня дрожь, спросил я самого себя. — Тварь дрожащая… или… — и боле не секунды не раздумывая, я бросился в полыхающее пламя!

Потоки кипящей лавы, затопившие улицы города, захлестывали меня с головой. Я барахтался в них, выныривая на мгновение, чтобы схватить обожженными легкими хоть глоток живительного воздуха. Но раскаленный ветер не приносил облегчения, а лишь усиливал муки. Выплывать на поверхность становилось всё тяжелее и тяжелее. Вынырнув в очередной раз, я увидел, что на моих руках не осталось плоти — лишь голые обугленные кости. Сопротивляться горящему аду не было больше сил — и вскоре я полностью растворился в потоке огня. И только тогда я обрел покой и умиротворение.

— Доктор, он вроде глаза открыл! — Услышал я довольный голос Прохора.

— Проха, ты⁈ — тихо прошептал я, чувствуя, как трескается покрытая запекшейся коркой губа. В поле моего зрения находился только белый потолок больничной палаты.

— Я, Серега, я! — Прохор склонился надо мной. — Ты как?

— Живой, вроде! — Я постарался изобразить на лице подобие улыбки, но болезненно сморщился — губы лопнули еще в нескольких местах.

— Ты не лыбься так, — предупредил меня Прохор, — а то весь потрескаешься! Слишком сильно обгорел…

— Как Катя с Костиком? — Я дернулся на кровати, порываясь вскочить на ноги.

— Лежите, больной! — услышал я незнакомый голос, и чьи-то руки мягко придавили меня к подушке. — Я же говорила, не нужно его…

— Доктор, да нормально все будет! — успокоил врача Воронин. — Серег, а ты пока не дергайся! С Катей и Костиком все в порядке! Они тоже здесь, в больничке, только в токсикологии — отравление угарным газом, а ты в ожоговом. Но с ними уже все в порядке — скоро выпишут!

— Так я их все-таки вытащил?

— А ты не помнишь ничего?

— Смутно, и кусками… — признался я. — Да еще и бредятина какая-то в голову лезет…

— Еще бы! — произнесла врач. — То, что вы живы остались — чудо! Будете в церкви — свечку поставьте!

— Тогда мне нужно целый грузовик свечей в церкви спалить! — ответил я врачу. — Так что было-то? — спросил я.

— Я как раз очнулся, когда ты, как благородный патриций в простыне, в пожарище сиганул. Костю ты быстро вытащил, и так же, как и меня, через выбитое окошко на улицу вытолкнул. А вот с Катей долго возился… ты успел её мне через окно передать… А потом тебя рухнувшим потолком завалило… Я пытался тебя откопать… но сам понимаешь…

— Проха, я знаю, что ты сделал все, что в твоих силах! Спасибо… А что дальше? — Я с интересом ждал продолжения истории.

— Дальше пожарка подоспела, — сказал Прохор. — Огонь залили, тебя вытащили, но никто не верил, что ты выживешь!

— Ты-то хоть верил? — Я хитро прищурил один глаз. Черт! Больно! Веки тоже сильно обгорели. Ерунда! Если живой — даже шрамов не останется!

— А то, Серега! Я в тебя всегда верил! Ну и… спасибо тебе, дружище, ты ведь и меня тоже от смерти спас…

— Свои люди, Проха, сочтемся! Вспомни, сколько раз ты меня из всякого дерьма вытаскивал?

— Ладно, Серега, ты давай, отдыхай, сил набирайся… Если что — я рядом!

— Добро! — произнес я.

Дверь палаты еще не закрылась за вышедшим Прохором, а я уже крепко спал.

Проснувшись, я почувствовал себя намного лучше. Долго задерживаться в больнице не стоит — скоро моя регенерация побежит бешеными скачками, не дай божа врачи еще про мои «старые раны» вспомнят! Я, не без кривой улыбки (поврежденная кожа все еще горела), осмотрел свое забинтованное тело и руки. Ну, прямо «возвращение мумии» какое-то!

— А это что? — На прикроватной тумбочке лежал ничем не примечательный конверт.

Я взял его забинтованными пальцами и покрутил перед глазами. Сергею Вадимовичу Юсупову — гласила надпись на конверте. Я открыл незапечатанный клапан и вытащил из конверта визитку и фотографию 9×13-ть. С глянцевой бумажки на меня смотрел и улыбался мужчина азиатской наружности. Невзирая на ожоги, по моей коже побежали мурашки — этого человека я видел всего один раз в жизни… в той жизни. Но узнал бы его из миллиона, хотя все азиаты для меня на одно лицо. С фотографии на меня смотрел человек, пытавшийся купить перстень в тот день… Ашур Соломонович, вспомнил я его имя. Я перевел взгляд с фотографии на визитку. На лицевой стороне арабской вязью было выведено: «Ашур Соломонович Казначеев. Антиквар». А на обороте выписано от руки аккуратным и не менее заковыристым почерком: «Время пришло. Жду вас в московском ресторане 'Тысяча и одна ночь».

— Наконец-то! — с удовлетворением произнес я. — Давно пора!

Скучная и серая жизнь неожиданно вновь обретала цвета. Только какие? Ничего, поживем — увидим!