Второй сын

— Таки образом, наш король всегда на страже человечества! — пафосно вмешался Аджит.

— Понятно. Но почему все-таки именно мы находимся тут?

— Так уж испокон веков повелось, — снова начал рассказывать Велтрен. — Первый сын семьи продолжает род. Третий, четвертый — может родится, может и нет… А второй — уходит в крепость, защищать людей. Чтобы все остальные могли жить спокойно. Этот закон касается каждой семьи королевства — и бедной, и богатой…

— Вот уж фигу! — фыркнул еще один воин, сидевший недалеко. Его правый глаз прикрывала темная повязка.

— Чего ты фыркаешь, Индж?

— Да потому, что это вранье! Все знают, как богатые избегают этой повинности. Некоторые делают вид, будто бы этот ребенок родился у какой-нибудь одинокой служанки. Признанный бастард не наследует род, но при этом является прямым потомком. Другие вообще нанимают воина, который заменяет второго в семье сына, и вместо него идет служить в крепость. А кто-то покупает вольную королевскому преступнику, и шлет его…

— Что есть, то есть, — кивнул Велтрен. — Так что раз уж мы тут — значит, наши семьи не смогли найти замену. Или не захотели — всякое бывает…

— И… сколько мне осталось служить? — решил уточнить Эрвин.

Одноглазый воин снова насмешливо фыркнул.

— Ты попал в крепость месяц назад. С последним набором, — пояснил Берхард. — Так что осталось еще много. Но лучше не сосредотачивайся на этом.

В этот момент группа воинов зашла в казарму, и десятник подскочил:

— Так, пятые вернулись — теперь наша очередь. За мной! Но кто хочет голодать — может тут посидеть…

— Мы тебя не оставим!

— Да! Ты же начальник — мы обязаны помогать тебе…

Вместе с уже знакомыми людьми поднялись еще пара мужчин, со следами язв на всех открытых участках тела. Особенно неприятно это смотрелось на лице. Эрвин покосился на них, и немного отстав, тихо спросил у Велтена:

— А вот эти двое тоже из нашего десятка?

— Да. Мы их называем братья-молчуны. Хотя никакие они не братья — это Кифер и Гуно. Им с пол года назад попался жутко ядовитый слизняк. Парни выжили, но… сам видишь… К тому же, внешность еще не самое плохое — они оба потеряли голос — теперь могут только шипеть, хрипеть и мычать. Так что если что — помогай им. Они — хорошие товарищи, надежные.

Пока они куда-то шли по коридорам, Эрвин решил прояснить еще один вопрос:

— Я уже знаю про то, что один погиб. Джочим, да? Но даже с ним не хватало еще одного человека до десятка.

— У нас был неполный десяток. Теперь уже двоих не хватает, так что скоро наверняка добавят еще хотя бы одного…

Так, за разговорами, их десяток вернулся на этаж выше. Из открытой кухни пахло разнообразным съестным. А само помещение, изнутри, оказывается четко делилось на три зоны. Первая — грубые столы и лавки. Там ели простые солдаты. Вторая была поизящнее, да и людей там было не в пример меньше, причем у каждого в волосах виднелись цветные ленты. Это были командиры. А третья часть делила помещение пополам, и там сновали повара, готовя еду на огне. Дым стелился под потолком, и вытягивался наружу, сквозь какие-то отверстия в потолке. Берхард молча двинулся во вторую зону, а его десяток, вместе с юношей — в первую.

— Эрвин, погоди! — остановил его Велтен. — Парни займут нам места, а мы притащим еду. Оллард, пойдем тоже с нами!

Повара оказались неразговорчивыми. Они отметили, что шестой десяток пришел, и вручили широкий деревянный поднос с тушенными овощами, мясом и ломтями хлебных лепешек. Плюс, несколько кувшинов с чем-то сильно напоминавшим вино, и десять деревянных чаш. А еще немалых размеров плошку с фруктами.

— Какой богатый стол! — восхитился юноша. Когда он узнал, что все вокруг — по сути невольники, воображение нарисовало не самую радостную картину. В том числе и о том, чем кормят таких людей…

Оллард лишь покачал головой, ухватив свою часть. А Велтен не выдержал, и прокомментировал: — Сильно не радуйся. Это традиционный праздничный ужин. После того, как пережили очередной приступ зверей. И для полного десятка. Уже завтра эту порцию урежут вдвое, фруктов вообще не будет, а вино — один кувшин на всех, остальное заменят водой. А захочешь еще чего-то — выпей воды побольше. Пройдет, наверное, хе-хе…

Вернувшись к остальным, мужчины радостно начали разливать вино по чашкам. И у каждого, как по волшебству, в руках появилась ложка. Лишь Эрвин поглядывал на них, соображая, где бы и себе раздобыть ее. Индивидуальных тарелок или мисок не было — все ели из одной емкости.

— На свой пояс глянь, балбес! — пробурчал рядом сидевший Индж, выискивая кусок мяса побольше.

Юноша приободрился, действительно увидев точно такую же деревянную ложку, как и у всех, запихнутую в пару петель за поясом. И потянулся за своей порцией — тут не стоило медлить, судя по скорости еды его новых товарищей.

Следующие несколько дней для Эрвина проходили максимально тихо — учитывая его ранение, Берхард распорядился пока отдыхать. Так что единственное, что делал юноша — это ходил вместе со всеми есть, и пытался вспомнить. Это давало свои результаты — каждая вещь, каждое событие, если немного на нем сосредоточится, начинало за собой тянуть какие-то ассоциации, воспоминания. На третий день, после короткого, но жестокого приступа головной боли, воспоминания вернулись почти полностью.

Возле входа в казарму, с внутренней стороны, висела большая полированная пластина из какого-то странного материала. Она неплохо отражала, и использовалась вместо зеркала всей казармой. И сейчас напротив нее стоял Эрвин, вглядываясь в блестящую поверхность. Разглядывая себя. И одновременно вспоминая последние подробности.

Светловолосый. Короткая, неровная стрижка, будто волосы обрубали ножом, или чем-то похожим. Впрочем, подобной стрижкой могли похвастаться почти все обитатели казармы. Худощавая, но довольно высокая фигура, и светлые глаза. Крупные, выразительные, хоть и еще юные черты лица. В общем — достаточно привлекательная внешность… В памяти невольно всплыли сцены, когда на него обращали внимание симпатичные девушки, заигрывали с ним… Тем более, что отец — Отто Златобородый, богатый купец. Но все это перечеркнул один-единственный знак.

Рука невольно приподняла волосы с левой стороны. Три крохотных вертикальных шрама, уже зажившие, но еще не потускневшие. Знак проклятого. Метка отверженного. То, что напрочь рубило интерес любой нормальной девушки — кому захочется привязываться к будущему мертвецу?!

— Меня действительно зовут Эрвин, и я сын богатого купца. Так почему же…

Лицо в отражении сжало губы, превращая их в тонкую ниточку. А в памяти невольно всплыл тот же вопрос, который он задавал и себе, и отцу… Почему? Почему, духи задери?!! Зачем он тут?! У купца с говорящим прозвищем Златобородый не хватило денег, чтобы выкупить чье-то существование?! Покупая тем самым жизнь собственному сыну…

Эрвин презрительно хмыкнул. Тогда Отто что-то вещал о священном долге перед королевством… и ответственности каждого… Выдающемуся купцу, «толкнуть» речь на целый час ничего не стоит — он этим живет. Однако, в тот момент юноша понял — больше у него не осталось отца. Он отказался от него. Скорее всего, как обычно, променял на что-то. Выгода, или репутация, или еще нечто, что позволит больше заработать, или повыше взобраться. До Эрвина уже доходили осторожные слухи о том, что Отто Златобородый — жестокий человек. Но он никогда не думал, что испытает это на себе лично…

Метку короля наносили за полгода до отправления в крепость. Оставшееся время Эрвин тренировался до изнеможения, с помощью нанятого его матерью наставника. Отто больше не видел. Ни разу. Да и не стремился, честно говоря. Мало того! В королевстве принято было представляться, используя либо родовое имя (для аристократов), либо имя или прозвище отца. Раньше он с гордостью представлялся Эрвином, сыном Златобородого. Ибо такой лишь один в королевстве. Но после предательства собственного отца юноша стал лишь Эрвином, отказываясь чтить своего родителя. Так он был записан и в учетной книге крепости, наравне с крестьянами, мастеровыми, и прочим простым людом, не видавшим в своих руках больше пары золотых за всю жизнь.