Страница 11 из 84
В базарные дни и особенно в зимние ярмарки рынок наводняли толпы людей. Живые ручьи текли меж подвод, на которых битые рябчики, мороженая рыба, оленина, сено и прочий товар.
Но, в этот воскресный день здесь было довольно малолюдно. Война сказывалась и на этой богом забытой базарной площади. В булочном ряду, метко прозванном лоботрясами из духовного училища обжорным рядом, народу бродило негусто. В лабазах и ларьках торговали подопревшим овсом, тяжелым, как кирпичи, черным хлебом, граблями, вилами и другими изделиями, нужными в крестьянском хозяйстве. Сплавщики могли здесь купить прогорклую крупу, соль, топоры — все это, конечно, за двойную цену, зато без лишних трудов и хлопот.
На площади Домна остановилась около оживленно-гомонившей кучки людей. У бочки с рыбой торговались сплавщики, возвращающиеся домой. В хозяине Домна узнала лавочника Есева.
— У тебя же, хозяин, рыбка совсем уже того-с! Смотри, вся раскисла, между пальцами так и расползается! — возмущался русобородый рослый мужик в лузане[6], с массивным медным кольцом на среднем пальце правой руки, судя по певучему выговору — откуда-то с верховьев Вычегды. — Сам леший разве будет есть такую пакость!
— Печорский засол. Ты, дружок, сначала попробуй на вкус, а потом поминай нечистого. Смотри, чем плоха рыбина? — невозмутимо совал мужику под нос голову хариуса торговец. — А запах какой! К выпивке закуска — первый сорт, лучше не надо! Ты попробуй, а тогда и спорь со мной.
— Уф-ф! Ну и запашок! Из нужника, что ли, выловили ее? — заткнув нос пальцами и помотав головой, проговорил с отвращением обладатель медного кольца.
Его товарищи дружно расхохотались. Лабазника это обидело, и он начал отталкивать от бочки гогочущую ватагу.
— А ну отвалите, зимогоры! Не хотите брать — не надо! Сами ловите хорошую рыбу, лентяи!
— Да ты, голова, скинь цену! Весь заработок уже проели, домой шиши везем. Стоит ли торговаться из-за такой… гм-гм… рыбы? Скидывай, хозяин, коли совесть не потерял! — настаивал бородач сплавщик.
— Ишь прыткий выискался! Скинь!.. Тебе бы еще задаром!
— Что верно, то верно! Мужицкое брюхо все перемелет! — махнув рукой, согласился сплавщик.
Ниже к пристани, у ларька с вятскими гармошками и детскими игрушками, веселилось человек семь. У некоторых за спинами болтались тощие котомки, под мышками торчали обернутые в тряпки топоры, пилы.
Лихого вида паренек сидел с балалайкой. Он подмигнул подошедшей Домне, ударил пальцами по струнам, запел, скосив на девушку озорные глаза:
— Зазнобушка, валяй к нашей компании ближе! — крикнул он Домне. — Калачами угостим! И послаще кое-что найдется у нас!
— Толя Степан, хватит тебе! Играй, наяривай! — бросил ему приятель и, не дожидаясь, запел хрипловатым голосом:
Компания была навеселе. Кто хотел погулять, на рынке можно было разжиться и пивом домашнего изготовления, настоянным на табаке, и политурой, и даже денатуратом. Всем этим торговали из-под полы, и удовольствие стоило, конечно, недешево, но отчаянные головы решили, видимо, гульнуть последний раз. Вернутся к себе живы-здоровы, и ладно, а там видно будет — рассуждали они, не очень задумываясь о завтрашнем дне. Зимогоры устроились под навесом и дулись в очко. Парень-балалаечник, ударяя пальцами по струнам, забавлял их веселыми куплетами:
Среди ватаги подгулявших дровосеков Домна увидела и Макара. Заметив ее, он невесело улыбнулся и поманил к себе.
— Домна! Куда спешишь? Не ищешь ли кого?
— С сестрой слушали проповедь в соборе, а теперь вот по городу гуляю, сюда завернула. А тебя, дядь Макар, не думала здесь встретить! — охотно вступила с ним в разговор Домна.
Видно было, что и Макар доволен их неожиданной встречей. Пододвигаясь и освобождая для девушки место, он сказал добродушно:
— Коли не спешишь, садись. Рассказывай, как живешь, что дома у тебя?
— Известно что: мать поругала, поохала. Да разве я виновата?
Макар покачал головой:
— Тебя, дочка, ругать не за что, вины за тобой нет. Увижу мамашу, расскажу, она поймет… После вчерашнего я тоже хожу сам не свой. Так обидел хозяин! И не столько за себя переживаю. Прогнал меня — бог с ним, авось не пропаду без его грошей. Тебя-то за что облаял? Не человек, а самая настоящая собака!
— Неужели совсем тебя прогнал, дядь Макар? Кто будет ему теперь кирпичи обжигать?
Макар в ответ махнул рукой, усмехнулся:
— Смотри, сколько нашего брата шатается без дела! Работники найдутся. А меня он и на порог не пустит. Да и я не пойду ему кланяться, живоглоту. Вот тебе не следовало встревать между нами. Промолчала б, и все.
— Что ты, что ты говоришь, дядь Макар! — вся вспыхнув, запротестовала Домна. — Ты добрый, хороший человек, не побоялся, заступился. А молчать я тоже не хочу! Об одном жалею: надо было плюнуть хозяину в глаза! Сколько девушек он баламутит своим приданным самоваром.
Подошел сплавщик в лузане, окликнул Макара:
— Что, служивый, голову повесил? Или барка с красным товаром у тебя затонула? — Это был мужик, который торговался у бочки с рыбой. Он мотнул головой в сторону зимогоров — Люди веселятся, а ты что нос повесил? Давай закурим!
Макар подал ему кисет с табаком и спросил:
— Думаешь, им так уж весело? Поди поговори с ними. Я-то знаю, бывал там: больше полгода мыкаешься на уральских заводах, до седьмого поту работаешь, а кроме вшей, ничего домой не привезешь. Их веселью не завидуй, в душу загляни!.. Вот и нас с этой девушкой хозяин прогнал, а ты говоришь: веселиться надо!
— Не хотел обидеть, браток, прости! — смутился сплавщик. — По правде сказать, и у меня на сердце камень. Вот выпьешь малость и позабудешь про все, королем ходишь! А выйдет хмель, и снова горе с нуждой сердце гложут… Я, браток, с матушки-Вычегды, зовут меня Викул Микулом. Сортовку сплавить до Архангельска нанимались, да лиха беда случилась с нами: плоты в полой[7] загнало. Все лето провозились. А ты знаешь, какая это работа — выводить лес из полоя?
— Трудная? — спросил Макар, чтобы поддержать разговор.
— Сказать: трудная — мало! — усмехнулся Викул Микул. — Я тебе скажу: адская! Все плоты надо разобрать и по бревнышку выводить к реке. Вот она, работенка сплавная! Архангельск далеко стоит, не видать его отсюда. И не один полой на широкой Вычегде да Двине подкарауливает тебя в пути. Трудно дается нам копейка.
— А вы бы плюнули, бросили лес в полое, а сами вернулись домой! — посоветовал Макар.
Викул Микул покачал кудлатой головой.
— Оставить лес в полое? Да за это последнюю коровешку из хлева выведут, по миру пустят, в дым разорят, и не рад будешь жизни.
— На это они мастера! — сказал Макар. — С нами вместе тут работал мужик. Терентием зовут. Тоже по миру пустили. Погиб человек, даже с ума свихнулся, бедняга.
— Еще бы! — отозвался Викул Микул. Он помолчал и, принимаясь свертывать цигарку, спросил тихонько:
— Слышал, что сегодня творилось на Соборной горе?
— Говорят, стражники табунами бегали, весело было! — усмехнулся Макар. — Меня там не было, от людей слыхал. А что?
— Да так, ничего… — Викул Микул отвел глаза.
Домна вмешалась в разговор старших:
— Такая заваруха там была! Мы с сестрой все видели. Кожевник вместе с ними поймал Тереня и давай трепать!
6
Лузан, или лаз, — безрукавка из полосатого домотканого сукна с кожаными наплечниками, предохраняющая от ветра и дождя.
7
Полой — устье, пролив, образующийся только в половодье.