Васюган — река удачи

— …В Прокопьевске дело было, — балаболит Авдотьин. — Лектор у нас в цехе выступал. Скажет десяток слов о космосе и к графинчику с водой руку тянет. Кончил скучную речь, спрашивает: «Вопросы будут?».

«Будет, — говорю, — товарищ лектор, вопросик».—

— «Какой?» — «Стаканчик когда освободишь?».

— Если бы ты, парень, так же руками ломил, как языком, — упрекнул Нулин, запивая чаем из термоса бутерброд с колбасой. — Твой ручной якорь, — Сергей с ехидцей посмотрел на наколку, — видно, долго на одном месте не держит. Легок он, да и цепь коротка…

Вылетели в Пионерный под вечер. Многие дремали под львиное всхрапывание моторов.

Сергей был прав. На следующую вахту Авдотьин уже не летел.

В нефтегазодобывающем управлении «Васюган-нефть» борьба с прогульщиками, пьяницами жестокая, непримиримая. Партийная, комсомольская, профсоюзная организации — триединая сила в этой планомерной целенаправленной борьбе и работе. Профком управления разработал специальную «памятку прогульщика». Очень мудро поступили составители памятки, назвав первым главным пунктом по отношению нарушителей трудовой дисциплины неуважение товарищей. Ниже идут сведения, как прогул повлияет на заработную плату, сколько будет отторгнуто дней от отпуска.

Лишиться уважения, доброго товарищеского отношения — значит окружить себя страшно холодной атмосферой коллектива. Трудно бывает потом растопить лед недоверия.

Из Стрежевого в Пионерный отлетала вахта. Сильно захмелевший парень еле удерживал потрепанный рюкзак на плече. Шатался, несколько раз пробовал запевать «Звенит морзянка…». Больше двух слов вспомнить не мог. Его отстранили от полета. Сухощавый, с жидкой бородкой вахтовик резко сорвал с рюкзачной лямки бирку «ручная кладь», прицепил за ухо гуляки:

— Иди сдайся в камеру хранения!.. Кладь двуногая!

— Гриша… бригадир., да я… да прости… — бубнил виновный.

— Ты не патрон в нашей обойме — гильза пустая, — судил Григорий, отстраняя от себя притихшего пария. — Второе пятно на бригаду садишь…

Вахтовики направились к самолету. Никто не подал на прощание «гильзе» руки. Никто не оглянулся на жалкую фигуру. Парень как-то мгновенно отрезвел, грохнулся на колени перед сотрудницей милиции, производящей досмотр вещей:

— Милая! Пропусти!

— Выходи, дверь открыта!

Забыв сдернуть с уха бирку, «двуногая кладь» поплелась к автобусной остановке. Так отрешенно и понуро выходят осужденные из зала суда.

Водитель «Татры» Павел Азимов служил в Морфлоте — на Балтике. Видно, оттуда прихватил с собой две крутые волны плеч и «штормовой» взрывчатый характер. Он резко проявлялся по отношению к шоферам, гробящим технику из-за нерадения и плохого знания ее устройства.

— Баранку медведи и обезьяны умеют крутить, — напускался он на какого-нибудь «татриста» или «кразиста», не ухаживающего за машиной. — Тут тебе не цирк — работа. Неужели не чуешь — топливная аппаратура барахлит? Лишний расход горючки. Гонишь свои тонно-километры, а сменщик твой будет лапу сосать на ремонте… Нагар с клапанов снять можно, с души — трудно…

— Катись ты! — бросят ему в сердцах.

— Я-то покачусь. Дорога прямая. Мотор как часы… А ты снимай насос да в цех неси.

Сидим с Павлом в его комнате. По коридору общежития раздаются частые шаги. Со стены, оклеенной обоями салатного цвета, смотрит грустноватый портрет Анны Герман, любимой певицы Азимова. Рядом белый динамик. Идет передача о скорой стыковке на трассе БАМа.

— Везде стыковки: в космосе, в Забайкалье, в политике, у нас на Васюгане.

— У нас где?

— А нефтепроводы, газопроводы. А при бурении — труба к трубе. Потом вся колонна к нефтеносным пластам… И пошла на-гора нефть…

Призадумался, глубоко вздохнул.

— …Душа с душой тоже стыкуются. Хорошую к хорошей тянет. Дрянь с дрянью роднится. Все о своей шоферне думаю. Если бы ее не через отдел кадров — через Луговского Николая Васильевича пропускали, больше оседало бы на Васюгане толковых ребят. Давали бы каждому испытательный срок месяца на два. Начальник наш любой орешек раскусит. Откалибрует, пустостенные выявит. А то доверят человеку новую технику, а у него старые рваческие замашки не изжиты. Встречал здесь таких. Побичуют месячишка три-четыре, сматывают удочки. Управлению технологического транспорта нет большой потери, что с крючка такая «рыбка» сорвалась. Потеря в другом — успела эта рыбка много воды намутить, технику испортить. Наша водительская фирма — не богадельня. Начальник — не нянька. Прижал ханыг, бездельников, пьяниц — не взбрыкнутся.

Был у нас один бородач по кличке Семинарист. Рожа широкая, вся конопухами вымощена. Мужиковатый. Злоязыкий. Говорю ему на собрании: «В тебе градус вкорененный, оставляй баранку — беду натворишь». С месяц держался. Потом снова «кадык шлифовать» стал. Поймал я однажды гадюшку в горельнике. Посадил в зеленоватую бутылку из-под вермути. Пробкой заткнул. Положил на сидение машины Семинариста. Под бутылкой оставил записку: «Приползла к тебе по поручению Зеленого Змия с приказом: бросай пить!

Дыхни на меня — заспиртуй. А по сему — аминь».

Увольнялся, спросил:

— Ты удружил гадюку?

Я, ваше преосвященство!.. Драться будем?

— Можно бы, да шатуны у тебя пароходные.

Дал ему последний дружеский совет:

— Не будь тучкой небесной, гонимой ветром туда-сюда. Правь парусом своей судьбы сам. Морюшко жизни велико и бурливо. Как бывший балтиец тебе говорю. Верь!

Неподалеку от Катыльгинского причала земснаряд намыл многие холмы васюганского песка. Они походили на маленькую пустыню среди огромных оазисов тайги, болот и кустарниковых гряди и.

День и ночь многотонные самосвалы перевозили искусственные барханы для отсыпки строящихся дорог на Оленье и Первомайское месторождения. Вода из буртов успела высочиться. Песок стал плотным, на нем оставались следы от зубьев ковша экскаватора. Отвесные стены выработанных карьеров походили на крутые речные берега. Когда песчаные яры освещало солнце, они золотились и сверкали ослепительным слюдянистым блеском.

С приходом тепла возвратились на васюганскую родину суетливые ласточки-береговушки. С рождения утреннего света до его исчезновения они носились над широко разлитой рекой, осматривали и заселяли свои старые жилища-норки, спешно рыли новые узкие тоннелики. Клювики служили им при строительстве дорог-подземок отбойными молоточками. Крылышки и лапки заменяли лопаточки.

В это время из Катыльгинского карьера на время перестали возить гидронамывной песок. Скорым налетом колония стрижей заселила всю верхнюю часть выработанного экскаватором яра. Его направление совпадало с курсом васюганских берегов. Птички не ошиблись в выборе, облюбовав такую прекрасно сложенную береговую кручу.

Когда экскаваторщик приехал в карьер, береговушки успели справить новоселье. Они опасливо и недоуменно разглядывали человека, копошащегося в своей огромной неуклюжей машине. Машинист экскаватора часто поднимал голову, оглядывал панораму гнезд-проточин и, светло улыбаясь, бормотал:

— Ишь ты! Ну и ну! И разрешения не спросили. Без прописки живете.

Завел экскаватор. Впервые за все годы работы на нем недовольно проворчал:

— Черт! Гремишь-то как!

Тихим ходом увел машину в другое место, оставив ласточек в покое. Холмов было еще много.

У стрижей вскоре появилась главная забота их птичьей жизни: выводили птенцов.

Говорят, длиннохвостые ласточки привязывают своих птенцов к гнезду за лапки конским волосом, смоченным клепкой слюной. Такая мера предосторожности продиктована родительской заботой. Сиди до поры до времени на привязи. Птенец не выпадет из гнезда. Не подползет к его выходу, где может подкараулить хищная птица.