Васюган — река удачи

— Из сельхозпособия.

— Сам ты — пособие. В евангелии от Иоанна сказана сия великая истина. Множество существ умирало на протяжении миллионов лет, и родился плод подземный — нефть.

— Грешно молодому коммунисту библию да евангелие читать.

— Ничего не грешно. Грех не знать, о чем люди до тебя думали, чем жили. Я вот верующего своими доводами сражу, докажу: бога нет. А тебе он как дважды два четыре втолкует, что есть, и ты его не припрешь к стенке убийственными доводами.

— Кулаками припру… Ты блюдцем духов не вызывал в полночь? А зря. Мы под Новый год вызывали на откровенный разговорчик духа нефти. Он изрек таинственно:

— Бууриитее глубжее! — На палеозой намекал… Витал по комнате дух стальной в образе нефтевышки и кричал: «Пррреммиальные! Пррреммиальные!» Год благополучный был: план перекрыли.

Ненашеву не хочется оспаривать парней. Не стальной дух предсказывал им успех. У васюганских буровиков есть свой могучий Дух — дух соревнования, дух борьбы за скоростную проходку скважин, за безаварийность работ, за строгое соблюдение технологии бурения. Без своего доморощенного духа управление буровых работ не занимало бы по министерству призовые места.

Гавриил терпеливо выслушал весь надуманный рассказ про. ночное гадание, подытожил:

— На духов надейся, буровик, а духом не плошай!

Самолет вылетел из Томска в Стрежевой с большим опозданием. Со мной рядом сидит пышноволосая девушка. Глаза — васильки в росе: плакала или недавно смеялась до слез. Такое мое состояние: хочется заговорить, и боишься быть навязчивым.

Первой нарушила молчание соседка:

— В Стрижах живете?

— В Академгородке под Томском.

— А-а-а…

— Почему Стрежевой в Стрижи перекрестили? Лично мне птичка нравится, а переименование города нет.

— И мне не нравится… так… все: Стрижи да Стрижи… сократили. Вахтовики — перелетные птицы. Прижилось сокращение.

Глядя на сильно загорелое пухлощекое лицо, спросил:

— С моря возвращаетесь?

— Ага. Южных кровей стала. Надолго ли?! Север скоренько обесцветит… В Гаграх отдыхала. Девчонкам чемодан подарков и фруктов везу… Марина. На насосной станции работаю… Ох, и дурачились на юге! В карты на спор играли. Проиграешь, накрутишь три любые цифры по телефону — у каждого в номерах были аппараты — кто ответит, гавкнешь — и трубку на место. Больше почему-то на мужчин попадали. Однажды во втором часу ночи я проиграла. Набираю трехзначную цифру наугад. Голос мужской спросонья ответил: «Алло? Это ты, милая?». Так мне тембр голоса поправился. Спокойный, красивый. Видно, ждал ночного звонка жены. Разговориться с ним хотелось, а тут гавкать надо. Я: «Гав!». Он: «Не понял!». Я еще: «Гав-гав!» — и скорее трубку на рычаг… Девки визжат от хохота… Долго не спала потом, себя корила: «Дура!

Почему номер не запомнила…».

Быстро пронеслась воздушная дорога.

Пригласили к выходу.

— Вы мне поможете чемодан поднести к автобусной остановке?

— Конечно. И в городе до общежития донесу.

— Вот спасибочки. В Домодедове за семь лишних килограммов груза доплачивала.

От черного пузатого чемодана несло запахом осеннего сада.

Автобус остановился на проспекте Нефтяников. На подходе к общежитию попутчица предложила:

— Можно, я вас девчонкам как мужа своего представлю?

— Зачем?

— Нуу… для сенсации. Девки в обморок упадут!

— Обязательно упадут, подсчитав в уме разницу наших лет.

— Нет, не то. Сейчас модно за «старичков» выходить. Просто мы их ошарашим известием.

В Марине еще не перебродили курортные шалости.

Был поздний вечер. Во многих окнах горел свет. Не спали и в двадцать восьмой комнате. «Жена» постучала.

— Дево-о-очки-и! Ау!

За дверью — радостный визг. Подруги стиснули путешественницу в коридоре, не обращая на меня никакого внимания.

— Ну будет, будет лизаться! — остановила она девчонок. Взяв меня за руку, ввела в комнату.

— Знакомьтесь: мой муж! Прошу его не любить — я ревнива, — но жаловать! — объявила громко курортница, когда я поставил тяжелый кожаный чемодан возле встроенного шкафа.

Все, кроме радости, выразили девичьи лица: недоумение, растерянность, огорчение, иронию, недоверие. Они, наверно, приняли меня за носильщика, которому их подруга дала заранее на магарыч.

Сенсации не получилось. Никто не упал в обморок: нервы у северянок оказались крепкими.

— Дуры! Не верите, что ли?! — подогревала их души Марина. — Все! Распрощаюсь с общагой. В Сочи жить будем…

— Без тебя насосы захандрили, — виновато проговорила простоволосая подруга, машинально разглаживая голубенькую шелковую скатерть на столе.

— Ах вы, уродки! Довели их до ручки! Что с ними?!

В голосе слышался неподдельный испуг, осуждение «уродок», точно речь шла о ее родных детях, попавших в беду.

Я, хорошо сыгравший роль носильщика, но плохо играющий роль мужа, сидел на стуле, долго слушал «технический отчет» о водяных насосах. Ждал окончания спектакля, начатого и забытого «капитаншей» насосной станции.

У штукатура-маляра Ирины Голубевой сегодня меланхолическое настроение. Неторопливо водила она терочкой по известково-песчаному раствору, нанесенному на стену. В такт тихой работе пела:

Мастер, наблюдающий за тихоней, хотел отчитать ее гневливо, да передумал. Вспомнил о своей воспитательной роли, успокоил учащенно бьющееся сердце. Подошел к отделочнице.

— Поешь?

— Пою.

— Какое сегодня число?

— Тридцатое.

— Какой у нас объект?

— Пусковой.

— Так будешь трудиться, Ира, свою судьбу долго искать придется. Чародейка-девушка, а зачем грустное ноешь? Смени пластинку. Ты в начале месяца можешь себе такую тягучую песню позволить. Дай-ка терочку.

Принялся быстро и ловко производить затирку раствора. Согласуясь с темпом отделки, запел:

Или сегодня вот эту песню можешь петь:

Ирина отвернулась, прыснула со смеху.

— Повеселела?

— Ага.

— Оказывается, могу работать в службе веселого настроения.

— Вполне. У нас всегда так: конец месяца — и начинается погоня, будто объект малярия болотная трясет.

Заработала быстрее, замазывая тощие ребра дранки.

Довольный уроком мастер ушел в «погоню» за другими объектами.

Через минуту терочка снова лениво елозила по стене. В пустой гулкой комнате раздавалось:

На улице во всеуслышание заявляла о себе напористая васюганская весна — виновница грустного настроения Ирины.

Недавно демобилизованный ефрейтор Григорий Степаненко служил в десантных войсках. Приехал по комсомольской путевке осваивать богатства Васюганья. Сказать про него «верзила» нельзя. Высокий, но весь такой складный, подобранный. Силу в работе проявляет умно, расчетливо, без пустых лишних движений. Надо перенести баллон с кислородом — товарища звать не будет: взвалит на плечо и не крякнет. Шаги крупные, метровые, особенно когда спешит в столовую занимать очередь на обед. Неплохой рассказчик. Бурлит в нем еще армейская жизнь, свежи воспоминания.