Иллюзионист

— У меня и мысли не было, что это ты, — усмехаюсь я, убирая грязную одежду.

— Донья Саграда сама себя превзошла! — он бросает лепестки роз в камин и отряхивает ладони.

— Я готова поговорить. — Занимаю место за столом и поднимаю крышку. Пряный запах рагу из кролика пробуждает дикий аппетит. — Без обиняков.

Кастиан садится передо мной, одетый в свободную чёрную рубашку, расстёгнутую на груди. От света свечи тени танцуют на его предплечьях, когда он накладывает наш ужин на большие тарелки. Кто бы мог подумать, что принц Пуэрто-Леонеса будет накрывать на стол, заботясь, чтобы в первую очередь хватило мне. Я наливаю вино в стеклянные кубки. И затем мы смотрим друг на друга, не зная, кто должен начать.

— Рен…

— Можно я скажу? — тихо перебила я. — Я тут часами пыталась набраться смелости. Я кое-что скрывала от тебя. — Он откидывается на спинку стула, и я не знаю, как воспринимать его внимательный взгляд на мне, но я знаю, что должна сказать правду ради нашей миссии. — С моими воспоминаниями что-то не так.

Он подаётся вперёд, опираясь на локти.

— В каком смысле?

Я прикусываю нижнюю губу. Я почти ни с кем не обсуждала свою магию, кроме Деза и бывшего наставника — Иллана.

— В моём разуме есть специальное место, куда я запираю чужие воспоминания. Всё, что я забрала у пустышек, хранится там, но также там спрятаны большинство моих собственных воспоминаний. Я называю это место Серостью. Мне не доводилось общаться ни с одним другим робари, поэтому я не знаю, как ей управлять и можно ли от неё как-то избавиться. При этом после того, как я забрала воспоминание, вернуть я его уже не могу.

Я отпиваю немного вина из кубка. Кастиан всё также выжидательно смотрит.

— Мне кажется, я теряю контроль над Серостью, — признаюсь ему. — Мендес стал первой пустышкой за много лет.

— Ты проживаешь его воспоминания, — шепчет Кастиан.

— Да, но не только. Когда я нахожусь в каком-нибудь месте, воспоминание, связанное с этим местом, вырывается на свободу, и я прекращаю существовать. Сегодня днём на рынке я забыла, зачем вообще туда пришла. А потом забыла, как ты теперь выглядишь, и подумала, что ты собираешься на меня напасть.

Он провёл пальцами по своим золотым кудрям.

— Прости, что напугал.

— Ты же не знал. Для меня это тоже в новинку, — я продолжаю пить вино. — В ночь, когда Шепчущие похитили тебя, я оказалась заперта рядом с Жнецом. Я позволила ему… Я позволила Себриану забрать мою магию.

Кастиан ничего не говорит, но кивает понимающе. Не знаю, что делать с этим ощущением.

— Я хотела, чтобы всё это закончилось, — продолжаю я. — Мой отряд использовал меня как наживку. Шепчущие хотели моей смерти. Я хотела, чтобы всё закончилось. Но стоило Себриану применить свой дар на мне, как он словно бы отзеркалил. Не знаю, что произошло, но я увидела его последнее воспоминание — он смотрел, как ты бросаешь игральные кости. И тогда ко мне вернулись воспоминания о побеге из дворца. Я поняла, что именно ты помог мне сбежать, а не Дез. И с тех пор Серость трещит по швам, выпуская обрывки моих собственных воспоминаний наряду с чужими. Мне страшно, что они берут надо мной верх. Что, если… в следующий раз, когда всплывёт воспоминание, я застряну в нём навсегда?

Он сжимает вилку в кулаке, зубцами вверх. Если бы мы были другими людьми и между нами сложились другие отношения — дружба, например, — я бы пошутила, что он сейчас похож на древнего бога моря. Но мы те, кто мы есть. Кастиан и Рената.

— Я найду способ тебе помочь.

— Если бы всё было так просто. Много ли робари ты знаешь?

— Только тебя, — его уголки губ дёргаются вверх, перед тем как он делает глоток вина из своего кубка.

— Вот именно. Тут ничем не поможешь, Кастиан. По крайней мере, ты можешь контролировать свою магию. А не едва держишься на грани, как я.

— Да, Нати. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Я бы хотел сказать, что всё будет в порядке и что мы найдём Клинок памяти, но если говорить правду, то я боюсь думать о том, что будет дальше. Как я могу восстановить королевство, если даже ты видишь во мне чудовище? Как мне править Пуэрто-Леонесом, если я не могу ужиться с тобой?

Огонь потрескивает в камине. Кто-то с улицы поёт, готовясь к выступлению на завтрашнем карнавале.

— Когда всё это закончится, я уже не буду иметь значения. Я собираюсь сделать всё правильно. А затем навсегда покинуть Пуэрто-Леонес.

Он наполняет наши кубки вином и делает большой глоток.

— Возможно, тебе лучше не использовать свой дар, пока мы не узнаем больше. Не стоит вредить себе.

Всю мою жизнь всем от меня нужна была только моя магия. Король и судья использовали меня, чтобы извлекать важные сведения из разума врагов. Шепчущие, мой собственный народ мориа, делали то же самое. Но Кастиан — первый из тех, кого я помню, кто предлагает совершенно обратное. Я не доверяю своему голосу, поэтому киваю.

— Тогда решено.

Он опускает взгляд на свою тарелку, отталкивая вилкой горошек и идеально нарезанный кубиками картофель.

— Ты так делал, когда мы были детьми, — говорю я, пробуя мясо кролика. Приготовленный по семейному рецепту доньи Саграды, он совершенно бесподобен. Мясо нежное и тает во рту, но соус ещё такой горячий, что я обжигаю кончик языка.

На губах Кастиана появляется широкая улыбка, звучит глубокий смех.

— Из всего, что ты знала обо мне, ты решила внезапно вспомнить мою нелюбовь к гороху?

— Раз уж мы решили быть откровенными, я должна признаться, что у меня на самом деле больше воспоминаний о тебе, чем ты думаешь. Более свежих.

Я рассказываю ему, как собирала воспоминания во дворце — от его горничной, разжалованного генерала и леди Нурии, его бывшей невесты.

— Нурия заслуживала большего, чем я мог ей дать. Я думал, что разрывом нашей помолвки я дам ей свободу. Я ошибся. У отца были другие планы на неё. — Кастиан ёрзает на стуле, чувствуя себя не в своей тарелке, и доедает горох. После некоторой паузы он добавляет: — Ты забрала воспоминание обо мне и Нурии…

— Два, если честно, — быстро добавляю я, собирая хлебом остатки соуса.

Он морщится от неловкости.

— Неудивительно, что ты ненавидишь меня.

— Когда она предложила забрать её воспоминания, я подумала, что она пытается таким образом забыть тебя и жить дальше. Но теперь я задаюсь вопросом, не могла ли она это сделать, чтобы я узнала тебя с новой стороны, без маски Кровавого Принца.

— И как? Узнала?

Я пережёвываю хлеб дольше необходимого, потому что не знаю, что на это ответить.

— Было сложно составить цельный образ. Представь моё потрясение, когда я узнала, что ты всю жизнь скрывал себя настоящего за всеми этими чарами.

— Я не хочу лгать своему народу. — Он понижает голос, выражая сожаление. — Не хочу никого убивать. Не хочу разрушать наследие своей семьи. Но только так я могу помочь своей стране.

— Нет, не только. — Моё сердцебиение учащается, и я не могу точно сказать, из-за того ли это, что я на него злюсь, или потому что я вспоминаю, как он встал до рассвета, чтобы поймать этого кролика ради меня. — Ты мог бы присоединиться к Шепчущим. Мог убить своего отца ещё много лет назад. Но вместо этого выбрал игры и притворство. Предпочёл создавать иллюзии, обманывая всех жителей королевства. Я помню битву при Риомаре — все эти трупы не были иллюзией.

— По-твоему, убить моего отца — это так просто? — Его смех мрачный, а глаза блестят сожалением. — Ты даже не представляешь, на что он способен. Поэтому тебе легко говорить, да, Нати? В твоём мире есть только Правосудие и Шепчущие. Я либо убийца, либо повеса, губящий жизни всех знакомых мне женщин. Но ты, спеша осудить, упускаешь из виду тот момент, что Шепчущие сговорились с моей родной матерью, чтобы заставить меня поверить, якобы я убил своего маленького брата. Я годами жил с этим грузом на шее. — Он отталкивает тарелку от себя, вилка с лязгом падает на фарфор. — Помнишь, каким я был в детстве? Мама вечно запиралась со своими фрейлинами, постоянно сама не своя. Родители держали своих детей подальше от двора. В нашу первую встречу ты приняла меня за слугу, потому что я всегда был в грязи.