Богатая белая стерва

КИНГ. Да?

УАЙТФИЛД. Кто это написал?

КИНГ. Это несущественно. Не следует перенапрягаться. Что-то в этом есть, или нет?

УАЙТФИЛД. Нет.

КИНГ. Совсем нет?

УАЙТФИЛД. Совсем. Не хватает… не знаю… совершенно очевидно, что пьеса современная, но автор очень тяготеет к Романтикам. Слишком много внимания уделено мелодии. Такое впечатление, что автор хвастается своим мелодическим даром. Так музыку писать нельзя, этот подход давно устарел. Несовременно. Вы мне так и не скажете, кто это написал?

КИНГ. Бетховен.

Уайтфилд тщательно изучил свое отражение в зеркале. Сняв рубашку и осмотрев себя со всех сторон, он удостоверился что, несмотря на боль, никаких следов рукоприкладства на коже не осталось.

— Не всегда можно поступать так, как вам хочется, — сказал ему инспектор.

Да, конечно, учитель.

Внезапно ярость подступила к горлу. В глазах помутнело. Сукин сын! Ну я тебе покажу! Я терпеть не могу, когда мне указывают! Мне уже давно никто не указывает. Я сам себе хозяин, понял? Мы преподнесем этому подонку хороший урок. Наймем кого-нибудь, пусть его прибьют, гада, пусть наставят ему фингалов, пусть поломают пару ребер. «Никаких убийств», надо же! [непеч. ] дурак. Я никого никогда не убивал! Конечно, люди стреляли друг в друга и кончали жизнь самоубийством в результате… э… деловых отношений… со мной. Ну и что! Все так делают. Но сам я никого никогда не убивал. И даже не нанимал никого, чтобы кого-то убили. «Никаких убийств». [непеч. ]!

Что ж, возможно пришло время, чтобы кого-то нанять. Инспектор Кинг оскорбил меня, насмеялся над моим гостеприимством, унизил меня, затронул мое достоинство. Никто об этом не знает, и это, конечно — смягчающее обстоятельство. Впрочем — я знаю. И этого достаточно, друзья мои. Инспектор Кинг умрет. Ему, видите ли, хочется узнать, хорош ли этот [непеч. ] опус, который он мне приволок. Он поклонник автора, что ли? Что ж, поклонник, дни твоего поклонения сочтены.

Момент. Нельзя. К сожалению, нельзя — последствия начнут выскакивать тут и там, как ядовитые грибы после аварии на химическом заводе. Визит инспектора был совершенно официальный, я уверен. Его контора не из тех, которые спокойно сидят и расслабляются, когда кто-то вдруг убрал одного из сотрудников. Нет, придумай что-нибудь другое, сказал он себе. Думай быстро. Нужно что-то сделать до того, как я потеряю — сколько там у меня осталось от самоуважения. Да. Что думают другие — несущественно. То, что думаю я — главное. Вскоре представится возможность, и нужно…

Он сделал глубокий вдох. Он приостановил ярость, кипящую в нем. Возможности всегда предоставляются, и Уайтфилд умеет их отличить и использовать. Эксперт.

Внезапно он вспомнил, что Роберт Кинг — не единственный, кто его обидел за последние две недели.

Да что же это такое. Да к чему мы катимся! Что происходит с миром!

Нужно было срочно самоутвердиться, проявить власть, излить на кого-нибудь злобу. С кого начать — все равно. Он протянул руку к телефону.

— Хеллоу? — сладострастный женский голос.

— Привет, Ашли. Это Джозеф.

— А, привет, Джозеф! — Ашли изобразила восторг, очень неубедительно. Актриса она была плохая.

— Слушай внимательно и не перебивай. Мы больше не увидимся.

— О, Джозеф…

Заткни свой грязный [непеч. ] рот, захотелось ему крикнуть. Он сдержался.

— Я сказал — не перебивай. Денег от меня ты больше не получишь. Драгоценности можешь оставить себе, но о плате за квартиру и всём прочем заботиться отныне будешь сама. Ясно?

— Но что же я такого сделала? — запротестовала она, и нота неподдельного отчаяния зазвучала у нее в голосе. — Нельзя так со мной поступать, Джозеф! Я ведь люблю тебя, детка, ты об этом знаешь!

— Я не могу запретить тебе меня любить, Ашли, — сказал щедрый Уайтфилд. — Что ж поделаешь — если ты не можешь меня не любить — люби. Просто с этого момента тебе придется любить меня на расстоянии, и на какие бы расходы тебе не пришлось бы пойти в связи с твоей любовью ко мне, платить будешь ты сама, из собственного кармана, вот и все.

— Но, детка, послушай…

— Ах, да, вот еще что. Тебе урок на будущее — мне сорок шесть лет. И слово детка по моему адресу можно произносить только строго определенное количество раз в день, и превышая лимит, ты каждый раз рисковала получить по роже.

— Я не буду тебя так называть, если тебе не нравится!…

— И еще одно. Не пытайся за мной ходить. Я отдал приказ телохранителям применять в таких случаях силу и причинять боль.

— Джозеф!

Он выключил телефон. Он чувствовал себя лучше, и все же недостаточно хорошо, чтобы заняться делами. Может, нужно сходить в спортзал, потренироваться, взять урок карате. Впрочем, после того, что случилось, уроки карате не казались ему больше разумным и полезным времяпровождением.

Он вспомнил о диске, который Мелисса забыла.

Нужно перевести все в наличные, сделать себе пластическую операцию, и устроиться на работу в ФБР, подумал Уайтфилд полусерьезно. Я староват для начинающего, но я бы дал, если нужно, пару взяток, и меня бы приняли. У меня аналитический склад ума, и я бы смог быть им полезен — да и самому интересно. И они научили бы меня своим трюкам, и, заслужив достаточно высокий ранг, я бы вернулся в Нью-Йорк и метелил бы Инспектора Кинга, пока он не превратился бы в задыхающееся, умоляющее, хныкающее кровавое месиво.

Он включил компьютер и вставил диск. Компьютер поискал и нашел нужную программу и открыл файлу на диске. Фотографии. А других файлов нету. Фотографии, скопированные из газет и журналов Среднего Запада. Каждая фотография изображала одного и того же молодого мужчину в разных местах, в окружении разных людей. Парень был смуглый, с толстыми бровями, высокими скулами, волевым ртом, мощным подбородком, и гривой черных вьющихся волос. Несмотря на грубые черты, было в его лице что-то детское. И глаза — твердые, очень твердые, без юмора — хотя где-то в глубине их, показалось Уайтфилду, наличествовала озорная искра. Возмутитель спокойствия.

Ави Финкелстайн.

Жив и на свободе. Уайтфилд рассчитывал, что его арестует ФБР или убьет мафия вскоре после того, как он уберет Франка Гоби, но маленький Ави, оказывается, находился теперь в Нью-Йорке и завоевывал сердца, чего от него не ожидали. Уайтфилд и Ави ни разу не встречались. Все было организовано через третьих, четвертых, и пятых лиц. Уайтфилд явно недооценил волю Ави к жизни. Ави умел выживать.

Так вот — почему именно Мелисса вдруг заинтересовалась Ави Финкелстайном — преступником, грабителем, убийцей, вымогателем?

Почему да почему. Раз она похожа на мать — а она похожа, во многом — вопрос неправильный. Правильный вопрос — как долго она могла удержать себя от проявления интереса к Ави. Ну и семейка. Не соскучишься.

Он подключился к интернету, чтобы проверить счета, включая счет, с которого Мелисса снимала свое месячное жалование, и заподозрил неладное, увидев, что два месяца подряд она снимает в два раза больше, чем обычно. Он обратился к ее кредиткам (она понятия не имела, что у него есть доступ). Бергдорф и Блумингдейл и Сакс На Пятой — расходы выше обычных, но ничего особенного. Диего де Кальвадо, с другой стороны, был — магазин мужской одежды. Ни одна женщина не была способна бездумно истратить там семь тысяч долларов за один день — кроме тех случаев, когда покупки производились не для нее, а для кого-то еще. Были и другие таинственные траты. Магазин сигар на Мэдисон. Мотель в Джерзи. Еще мотель, тоже в Джерзи. Машина напрокат. Бейсбольный матч, Янкиз (Мелисса? Янкиз?); стрелковый клуб (А? что происходит?); какие-то жлобские кольца и цепочки, приобретенные в магазинах, скупающих краденое золото.

А также — зачем Мелиссе понадобился закоренелый преступник можно было, по крайней мере, понять. А вот зачем закоренелому преступнику Мелисса — было неясно. Ну, хорошо, Ави Финкелстайн был необычный преступник. А все-таки? Покупки, бейсбол, развлечения низкого уровня — а ведь он в бегах, его везде ищут.