Богатая белая стерва

— Ну, а что же. Японцы?

— Все-таки мы в какой-то мере ответственны за то, что у них происходит…

— А что у них происходит?

— Ну, там, экономика…

— А Уолш при чем?

— Уолш — это наша экономика.

— Вы знаете что-нибудь об экономике?

— Как насчет уважения к начальству, Инспектор Кинг?

— Абсурд. Все это — абсурд. Цирк.

— Франк говорил специально для нас, Роберт. Подлая рептилия. Устроил шоу специально, чтоб дать нам знать. А с другой стороны для Живой Легенды никакой выгоды нет. Он сказал то, что сказал, и он верит в то, что говорит.

— Он идиот.

— Не скажи, Роберт. Не следует быть таким нетерпимым. Я вырос на его фильмах. Он — гений.

У Кинга непроизвольно отвисла челюсть. На какое-то время он потерял дар речи.

— Фильмах?

— Что ж тут такого. Да, люблю его фильмы.

— Ну, хорошо, — сказал Кинг. — Ну, допустим, это был какой-то японский… черт его знает… конгломерат, департамент, или корпорация. Что нам теперь делать?

Начальник пожал плечами.

— Это не в нашей юрисдикции. Пусть Темненькие занимаются.

— Не понял.

— Это их дело. Темненьких. Наверное. Может, они кого-нибудь убьют в Токио, в отместку. Или вообще оставят все это на усмотрение корпораций. Пусть корпорации разберутся и примут такие меры, какие посчитают нужными. Пусть продадут япошкам еще одну кинокомпанию, или чего там. Какая разница.

— А что с данными, которые я для вас достал? Слушайте, я ведь несколько дней собирал материалы. Вы что, хотите сказать, что Музыкального Человека нужно… отпустить? В смысле — вообще не трогать? Немыслимо!

— Это что, личные счеты, Роберт? Ты лично что-то имеешь против Музыкального Человека?

— Он подонок.

— Слушай, Инспектор, — сказал начальник. — Если тебе требуются, в связи с нервным напряжением, несколько сеансов терапии за счет Бюро, так и скажи. Или, может, тебе в отпуск нужно. Но мы делаем только то, за что нам платят. А платят нам налогоплательщики. Запамятовал? Нет, нет, пожалуйста, дослушай. Даже когда мы склонны делать больше, чем нам положено, мы все равно не имеем право хватать человека просто потому, что кто-то из наших парней считает его подонком. Наручников не хватит! Нужно будет из Хонг Конга выписывать новые. Оставь Музыкального Человека в покое. Дело против него закроют на этой неделе. Если тебе очень хочется действовать, и если тебе непременно нужно кого-то допросить, допроси тещу. Я бы так и поступил бы на твоем месте, Роберт. Я их терпеть не могу, этих богатых-бедных девушек. Гадина желает заполучить алиби. Это автоматически помещает ее в категорию подозреваемых. От ранчо Живой Легенды до ближайшей станции — сто миль. И в то утро поезда вообще не ходили.

Кинг отмахнулся.

— Именно, — подтвердил начальник. — Дама просто запаниковала. Она здесь не при чем, и Музыкальный Человек тоже не при чем.

— Это он, уверяю вас. Это он! Почему бы вам не послушать меня хоть раз? Почему вы вообще никого никогда не слушаете?

— Если не будешь мне докучать, я тебя выслушаю.

— Музыкальный Человек — убийца.

— Ты мне докучаешь.

— Я должен его допросить.

— Нет. Вот что, Роберт. Иди домой — ты свободен на сегодня. Развейся. И не сверкай так глазами по моему адресу, я-то уж точно к этому убийству не причастен.

Обмен мнениями у Инспектора Кинга и Музыканта произошел в баре, оформленном под экслюзивный клуб, на Ист Сайде. Разговор был неформальный и короткий. Каждый раз при упоминании Вдовы Уолш Музыкант сбивал инспектора странным способом — инкриминируя самого себя. Кинг оставался спокойным до того момента, когда Музыкант заявил вдруг со всей серьезностью, что он вообще не музыкант. Совсем. Ничего не знает о музыке и ничего в ней не понимает. Это было так неожиданно, что Кинг, раздосадованный и раздраженный, упомянул имя, под которым музыкант выступал на публике.

— Никогда такого имени я не слышал, — подозреваемый очень убедительно пожал плечами. — Я? Выступаю под псевдонимом? Как-то странно даже.

Кинг яростно на него смотрел.

— Не знаю, что это за игра, которую вы тут разыгрываете, сэр, — сказал он. — А только, прошу вас, перестаньте. Ладно?

— В игры я не играю. Вы меня за кого-то другого приняли. Вот я здесь сижу перед вами, у меня погиб близкий друг, мне сейчас необходимы одиночество и покой. Вы совершенно бестактно завязываете со мной разговор и обвиняете меня в том, что я музыкант и убийца. Что мне думать, Инспектор? Как должен человек нормальный и разумный на такое реагировать? Черт знает, что такое… — он снова пожал плечами.

Кинг настаивал. Музыкант возражал, говоря что в жизни не имел дело ни с какими музыкальными инструментами. Может быть, он время от времени посещал оперу — это дело семейное, почти традиция. Но никогда он не был, например, в концертном зале. Кинг разозлился не на шутку и сказал что-то необдуманно, к делу не относящееся. Музыкант рассмеялся Кингу в лицо.

Положив на стойку двадцатидолларовую купюру, Кинг быстро вышел, боясь, что если он останется в баре еще на какое-то время, всякое может произойти.

Клан посчитал, что Уолш умер от удара. А сплетничают люди всегда, подумаешь! Полиция порешила, что имело место самоубийство, и вела себя по отношению к клану тактично. Пресса держалась на расстоянии, поскольку не каждое убийство следует освещать в газетах. А руководители в ФБР так и не заинтересовались всерьез этим делом, несмотря на усилия Кинга.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДНЕВНИК ЮДЖИНА

Юджин Вилье понял, что попал в переплет по крупному только когда применять меры было уже поздно. Был красный свет, двое незнакомых уже сидели у него в такси за спиной, мужчина хриплым баритоном бормотал адрес — неприметный маленький проулок в мрачных внутренностях Южного Бронкса, район, отказывающийся идти в ногу со временем и портящий радужную статистику Сити Холлу. Район оставался городской военной зоной, где грабеж, насилие, перестрелки и убийства по случаю и из каприза были так же обычны, как штраф за неправильную парковку.

Закончив себя ругать за то, что не запер вовремя двери, Юджин Вилье оценил ситуацию и решил просто отказаться везти и посмотреть, что из этого выйдет.

— Младенец просто меня убивает, — сказала пассажирка. Фальшивая нота в ее контральто резануло музыкальное ухо Юджина.

Пятьдесят Седьмая и Бродвей. Светофор переключился, стал бледно-зеленым. Был час ночи. Небо приобрело таинственный бледно-фиолетовый оттенок, как иногда бывает в Манхаттане в середине ночи, когда яркий, кричащий неон вывесок и рекламных воззваний, мягкий желтый свет фонарей, лоскутный туман, и разбегающиеся мысли наблюдателя играют в игры с его боковым зрением. Юджин передумал. Двое на заднем сидении, даже если бы они согласились выйти прямо сейчас, наверняка пожаловались бы полицейскому — вон полицейская машина как раз прошуршала зловеще — и получил бы он, Юджин, очередную повестку, уже вторую, а третья означала бы, что у него отберут лицензию. Вторая повестка стоила бы ему восемьсот долларов (две недели работы). Церемониться бы с ним не стали — как же, отказался довезти беременную даму и ее нежного супруга до их мирного обиталища. Впрочем, это не было единственной причиной, заставившей Юджина передумать. Просто человеку, который тебя на голову выше и в два раза тяжелее, просто так нет не говорят. А вместо этого запирают двери до того, как он, человек этот, успел сесть в твое такси.

Следуя по Вест Сайд Шоссе, Юджин прикидывал возможные варианты, включая расовый аспект («Черному парню в наше время не вздохнуть, ни охнуть, особенно если он таксист»), и аспект бедности («Два месяца за квартиру не плачено») и так далее, но вскоре отбросил их, все. Какие бы чувства не имелись у этих двоих на заднем сидении, понял он, благожелательность и сочувствие в перечень не входят. Разводить треп — глупо. Он решил вместо этого послушать Шопена и нажал кнопку на переносном стерео. Звуки знаменитого полонеза не произвели никакого впечатления на пассажиров. Пассажиры зловеще молчали. Может, они не любили фортепианную музыку.