Конец кошмара

Для многих это было невыносимо. Были случаи, когда «забытые» убивали познавших забвение родных, после чего сами накладывали на себя руки.

Но был и другой, ещё более простой способ избавиться от боли.

Наблюдая за потерявшими память, многие замечали, что те, по сути, были счастливы. Они не знали забот, ни о чём не тревожились, жили только здесь и сейчас. И тогда они думали: почему бы и нет?

И вместе с этой мыслью в их сознании пробивались первые семена забвения…

90. лечение

Затем этого стали добавиться не только те, кто потерял родных в лучах ослепительного Забвения, но вообще каждый, кого терзали болезненные воспоминания. Обездоленные, отвергнутые, опечаленные — все они стремились вкусить этот сладкий лотос.

Появились мудрецы, которые говорили, что именно образ жизни «Забывших» следует считать единственным верным. Они утверждали, что это была вовсе не болезнь, но дар Первородного пламени, которое сжигало тяжкий груз воспоминаний; что все люди должны стремиться к этому новому, светлому и беззаботному братству.

Человек по природе своей боится боли, страданий. Поэтому сама идея того, чтобы избавиться от них раз и навсегда казалась ему бесконечно привлекательной… и в то же время есть у него и другой великий страх: страх Перемен. На каждого, кто мечтает забыться, находились те, кто готов был его за это повесить.

Кто бы мог подумать, что на моей стороне будут сражаться самые толстолобые слои общества.

Впрочем, не только страх заставлял их избегать Забвения. Один Жрец расписывал, что, если слишком долго наблюдать за теми, кто потерял воспоминания, в сердце начинает просачиваться странное чувство… почти отвращение, вроде того, которое испытываешь перед лицом омерзительного насекомого.

Некоторые сравнивали их с детьми… это было неверно. В понимании этого Жреца они походили на животных, причём самых примитивных. Они могли говорить, строить фразы, создавать иллюзию общения, но почти никогда этого не делали, потому что им было нечего сообщить своему ближнему. Они были пустыми.

Женатые, потеряв воспоминания, сразу забывали свою любовь, но при этом продолжали исполнять привычную ежедневную рутину: лежать на солнце, спать, готовить, выносить мусор и труп собственного сына, если последний начинал источать зловоние.

Всё это произвело такое сильное впечатление на Жреца, что в итоге последний придумал полноценную идеологию на основе того, что единственное, что имеет ценность в сердце человека, это его воспоминания, что без них мы даже не звери, но песок, прах, который поднимается и опускается в порывах ветра сиюминутных желаний.

Не сказать, что я был с ним совершенно согласен, но посыл был верным. Насколько верным, что я самостоятельно начать стирать этому Жрецу воспоминания, и лишь когда он и его паства — учение постепенно набирало сторонников, — уже успели отчаяться, остановился, предстал перед ним в образе пылающего дракона (во сне, это отнимало меньше силы веры) и вернул ему память.

В этот момент сердце Учителя исполнилось великое решимостью.

Три дня и три ночи он читал молитвы… я даже заволновался, что таким образом он сам сведёт себя в могилу, и драгоценная вера, которую я потратил на исполнение своего плана пойдёт насмарку, однако на четвёртый день он всё-таки открыл пыльные двери своей кельи, а затем приказал ученикам поведать всему миру о своём чудесном исцелении, включая тот факт, что последнее произошло по велению Первородного пламени.

Его слова привели к великим потрясениям. Некоторые не верили, что он вообще терял помять, предполагая один большой обман, но другие, которые сомневались, напротив восприняли это как решающий аргумент. Люди поняли, что забвение было не даром, но проклятием, и стали усиленно молиться, чтобы избавить себя от последнего. Идеология сторонников забвения оказалась подорвана… В том числе тем фактом, что потерянные воспоминания могут вернуться.

Они готовы были броситься в бездну, но лишь потому, что были уверены, в безопасности её чёрного покроя. Если же это было не так… значит, в забвении просто не было смысла.

Таким образом мне удалось подорвать влияние Безымянной.

Это была не абсолютная победа, но уверенный шаг по направлению к последней.

При этом я понимал, что мой противник был умён и явно хранил ещё две или три козырные карты. Я готовился ответить ударом на удар… но в этот самый момент произошла монументальная перемена.

Как будто бы звезда неожиданно погасла, после чего весь мир стал немного более тусклым.

Сперва не понимая, что именно случилось. Я смотрел по сторонам, размышлял, пытался разобраться и наконец посмотрел на небо и «понял».

Один из Них, из Нас, погиб.

Это было неминуемо. Гремела война. Не только между мной и Безменной, но между всеми Нами. И вот, в одном таком противостоянии кто-то одержал победу, а кто-то потерпел поражение.

Я уже хотел сосредоточиться, чтобы понять, кто именно погиб, но затем понял, что делать это было опасно. Если слишком пристально смотреть в звёздную бездну, можно запросто оступиться и свалиться. У Меня была собственная война. И всё же я отметил, что Нас — Дудочки, Мяса, Половинки, Кролика и Безымянной, — сделалось на одного меньше.

Меж тем в моём собственном мире — который представлял собой отражение моей веры и души — возникла патовая ситуация. Всё ещё были те, кто воспринимал Забвение как лекарство от всех мирских невзгод, но в большинстве своём люди противились последнему и воспринимали его как страшную напасть. Подавляющее большинство молилось о том, чтобы я, Первородное пламя, избавил их от этого недуга.

Вскоре их молитвы были услышаны.

К заболевшим стали возвращаться воспоминания.

Безымянная всё ещё могла распространять свою заразу, но по мере того, как люди отворачивались от её идеологии, делать это для Неё становилось всё сложнее и сложнее; мне же напротив становилось всё проще и проще от неё избавляться.

На самом деле Её запасы превосходили мои собственные в миллионы раз… но только не здесь. В пределах этого мира, игровой площадки, которую мы себя устроили, наши силы были равны и ограничены, и теперь, если Безымянная попытается надавить, она проиграет.

Её силы иссякнут, и тогда Я запросто смогу Её поглотить.

Некоторые из Них всё равно могли пойти на риск, однако Безымянная, несмотря на всю свою решимость, была осторожной.

Вскоре болезнь исчезла, и вместе с тем растворилось Её «присутствие» в пределах моей реальности. Я мог бы отправиться в преследование, совершить контратаку — теперь, когда Безымянная была потрёпана после собственного неудачного нападения был идеальный момент, чтобы это провернуть, — но воздержался.

Моя идеология изначально подразумевала глухую оборону. Я хотел оставить всё как есть, сохранить реальности её первоначальный облик.

Поэтому, когда Безымянная исчезла, я перевёл дух и стал готовиться к следующему нападению.

Между делом я поглядывал в небеса и следил за прочими схватками. Некоторые из Нас выбрали оборонительный подход. Другие сразу бросились в атаку. Безымянная была потрёпана после нашей битвы, а потому, видимо, представлялась им лёгкой мишенью.

Вскоре на Её собственный мир совершили нападение…

91. второй контакт

Безымянная была решительной, но осторожной.

Она ретировалась из моего мира прежде, чем успела потратить серьёзные силы, а потому смогла отразить нападение на свою реальность

На этом всё остановилось.

Никто не воевал. Все мы сидели на месте и старательно укрепляли свои силы. Некоторые проводили разведку. Я и сам временами поглядывал в небеса, но больше внимания обращал на землю. Чтобы ещё немного обезопасить свою реальность, я создал «Священное писание», дабы никто не мог извратить веру Первородного пламени.

Вообще организованные религии довольно часто придумывают всевозможные оправдания, чтобы пойти поперёк своим собственным догматам, но книжка всё равно должна была представлять если не цепи, то магнит, который не позволит им слишком сильно сбиться с правильной тропинки.