Страница 97 из 145
Внимание Сергея привлекла посудная тумбочка, стоящая возле печи. Внутри лежали кастрюли, сковородки и крышки к ним. Одним словом обиходная кухонная утварь. Но уж слишком чистенькой выглядела, эта угловая тумбочка. Отойдя назад, Сергей пригляделся и различил мутные разводы на лаковых боковинах. Велел сдвинуть укладку в сторону. На полу скопился мусор, который ленивые хозяйки часто оставляют под несдвигаемой мебелью. Но что-то не так… Да это же размельченная печная зола… Взяли веник, подмели половицы — надежное место для подпольного тайника. Воронов приказал вскрыть там пол, куцые доски упорно не поддавались. Видно приколотили на совесть аршинными гвоздями, что уже крайне подозрительно. Наконец образовался проем с полметра в поперечнике. Алтабаев взялся высвечивать подпол аккумуляторным фонарем.
— Нашел! — радостно вскрикнул боец. — Ну-ка дайте кочергу… нет, не достану… Найдите швабру, наконец.
Через минуту на свет Божий выволокли тяжеленькую укладку в прорезиненной ткани. Срезав веревки, развернули обертку, — и ахнули. Перед ними предстал портативный радиоприемник, а может и рация, в рифленом металлическом коробе, по-видимому, от сложных электрических устройств. Да уж, улика так улика.
— А вот и крючок для антенны… — проявил сметливость Селезень, отыскав за шторкой под потолком характерный изогнутый стержень. Алтабаев же, для приличия, еще пошуровал шваброй в подполье, и к удивлению остальных извлек из дальней глубины помятую пачку пистолетных патронов калибра семь-шестьдесят пять.
Ну, что еще требуется доказать… — задал Воронов риторический вопрос. И сам себе ответил. — Улики неопровержимые, но поищем еще нечто до кучи, — и заглянул в поддувал печки. — Ребятушки, да здесь, похоже, сжигали недавно… Ну-ка Алтабаев посвети. Засунув руку поглубже, достал два обгорелых обрывка фотографий. Велел младшему лейтенанту собрать в конверт сожженные остатки для экспертизы.
Дальше группа перешли в зал. Сергей подошел к застекленному шкафу и стал бегло просматривать книжное собрание Ширяева.
— Сергей Александрович, а почему вы не листаете книжки, наверняка между страниц спрятаны любопытные записи, — спросил по-ученически младший лейтенант Андрей Свиридов.
— Полагаю, Ширяев уничтожил закладки, да и не такой инженер дурак, чтобы читать по шпаргалкам. Меня же интересуют часто используемая агентом литература. Что определяется по изношенности переплетной крышки и загрязненности обрезов книжного блока. Это по-научному сказано, но, думаю, понятно, — ищу затертые книги.
— Да зачем это нужно, товарищ майор?
— Книга подходящий способ для кодировки разведпосланий. Да вот и нашел, родименькую… — и вытащил томик сочинений Достоевского.
Смотри лейтенант, видишь это четырнадцатый том, а больше томов собраний Федора Михайловича здесь не видно. Сечешь! — Свиридов даже приоткрыл рот, внимая каждому слову майора. — Да, и для сведения на будущее… — продолжил Воронов, — смотри, издание дореволюционное, муаровый переплет как новенький, книга годами содержалась в аккуратных руках. Но корешок с золотым тиснением слегка надорван, значит, томик неоднократно вынимался из стопки книг, — соседние же в полном в порядке. По обрезам книжки видно, что «Достоевским» часто пользовались, смотри — характерный жировой налет на них. Уж не думаю, что Ширяев регулярно перечитывал вторую книгу Братьев Карамазовых, тоже, нашелся богоискатель… — усмехнулся Воронов.
Увесистый томик также переадресовали экспертам, на предмет тщательного изучения. Остальные книги из домашней библиотеки Ширяева мало заинтересовали Воронова: русская и советская классика издания тридцатых годов, техническая литература по железнодорожному делу и вузовские учебники, советских же лет.
Интерес Воронова к обыску ощутимо поостыл, но зато с завидным упорством стали работать Свиридов и Алтабаев. Селезень, чтобы не показаться уж вовсе бесполезным, тоже брезгливо перебирал вещички семьи Ширяева. А когда началась подробная опись, вышел на улицу вслед за Вороновым, перекурить… Небо уже начинало светлеть на востоке, зарождался новый день.
Раскурив, вынутую из серебряного портсигара, папиросину Казбека (Воронов, сославшись на кислый вкус, отказался) Селезень спросил:
— Сергей Александрович, вы гораздо моложе меня, а уже майор, дважды орденоносец, а у меня только медаль «Двадцать лет РККА», да знак «Заслуженный работник НКВД». Почетного чекиста так и не получил. А я ведь гражданскую прошел, как говорится, от звонка до звонка. Дважды ранило… В двадцать первом году командовал ротой ЧОНа, уже здесь, при подавлении Тамбовского восстания. Ох, и задали чоновцы тогда жару антоновским бандитам!
Воронов по рассказам старых чекистов в подробностях знал об операции органов в Тамбовской губернии, когда использовали эсера Евдокима Муравьева. По наводке завербованного ЧК агента, удалось арестовать видных руководители повстанческой армии Антонова, но сам Александр Антонов ловко уходил от устроенных засад. Тогда пришлось задействовать воинские части Красной Армии и ЧОНа, под прямым руководством Тухачевского и Уборевича. В конце лета двадцать первого года с восстанием крестьян было покончено. Если честно признаться, — правда о тех события тщательно скрывается, да и красные командиры, убивавшие заложников и травившие селян газами, стараются не ворошить постыдное прошлое. Кстати Сергей знал, что генерал армии Георгий Жуков, тогда командир эскадрона, получил первый орден Красного Знамени в боях с бунтующими крестьянами. Потому Воронов и не стал развивать тему «героических» подвигов ЧОНовцев, а стал излагать Селезню план действий горотдела по блокированию передвижений Ширяева в пределах города и прилегающих районов.
Излагал майор до предела четко, толково пояснял заданные старшим лейтенантом вопросы, но видел, понимал по потускневшим глазам Селезня, что бывалого вояку болезненно одолевают мысли иного свойства.
Петр Сергеевич сознавал, что найденные серьезные улики очередной камень в огород начальника горотдела, или даже гвоздь в гроб… «Гроб», сказано фигурально выражаясь, — никто не станет сажать гэбэшника, да и не тридцать седьмой год на дворе. Зачтутся былые заслуги… и тихонечко отправят на фронт. Ладно бы приставят к особистам, а могут ведь назначить командиром в строевую воинскую часть. И тогда… теплый насиженный быт пойдет побоку, семье тоже придется нелегко, как говорится, рухнет чекистская карьера, и уже не будет шанса отмыться… Селезень не стал выспрашивать Воронова о возможных коллизиях в собственной судьбе, не ко времени это, да и не красит старого чекиста подобная суета, — выставлять в такой напряженный момент подлый шкурный интерес. Сдержал себя старший лейтенант Селезень, сказал только, что еще раз пойдет и посмотрит обнаруженные улики.
Да и Воронов, уже внутренне готовый к неприятной беседе, облегченно вздохнул полной грудью и медленно пошел к стоявшей поодаль «Эмке». Усталый мозг Сергея уже отказывался анализировать текущие события. И он счел за благо, что беспричинно вдруг окунулся в далекое двадцатилетнее прошлое.
С апреля двадцать третьего года Воронов работал техником на авиационном заводе (бывшем механическим «Дукса»), а уже в сентябре, естественно, по протекции старых приятелей отца, парня зачислили на трехмесячные курсы по подготовке следователей, разведчиков и комиссаров чрезвычайных комиссий. Распоряжение о зачислении подписал начальник Административно-организационного управления ВЧК Станислав Реденс. Эти курсы помещались в старинной усадьбе на Покровке двадцать семь. Гораздо позже стали понятны обстоятельства такого поворота судьбы… До того, с ним подолгу и на разнородные темы беседовали два соратника отца по партийной работе, часто заходившие к Вороновым на вечерний чаек. Как выяснилось потом, оба оказались руководящими сотрудниками на Лубянке.
На чекистских курсах Сергея, имевшего за плечами гимназию, конечно, заметили и стали готовить по специальной программе для закордонных работников, числя уже на высших курсах ГПУ. Казалось странным, но молодому человеку свели к минимуму общение с другими курсантами, которые старше по возрасту, состояли в партии свыше четырех и имели стаж работы в органах не менее трех лет. Из этих ребят готовили чистых оперативников для внутренней работы в войсках и территориальных органах. А вскоре Воронова отселили из общежития в отдельную комнату в другом районе Москвы.