Страница 79 из 145
Люди задумались, не найдя, что и возразить. И тут, вдруг вмешался мастер колесного цеха Щукин.
— Я парни живу на Пятилетке. После обеда отпросился вчера. Крыша у трубы потекла, подправить нужно было. Вот и отпустили… за прошлые переработки.
— Щукарь, давай ближе к телу, — недовольствовал народ.
— Так… что хотел сказать, — мямлил мастер, — сижу, значица на коньке и вижу, как ТОшная полуторка херашит в сторону леса. А в кузове шестеро бойцов, при оружии…
— Ну и что? — опять раздались недовольные голоса. — Мало куда оперативная группа на выезд поехала…
— Ну, это так… к разговору… Только вечером тоже на крышу залез. Уже смеркалось. Смотрю, обратно та же полуторка катит. Но я, ради спортивного интереса, разглядел, — там, в кузове уже девять солдат, как в бочке селедки набилось. И трое без пилоток, связанные. Вот так… Забрали, выходит, еще троих…
Ширяеву о диверсантах рассказал еще Пахряев. Потому он еще раз похвалил себя за вечерний визит к торговке Устинье: «Сработал молодцом, успел соломки подстелить…»
Тут народ засуетился, заметив приближающееся начальство, и стал скопом протискиваться в столярку, занимать места на скамейках.
Роману Денисовичу стало безразлично, что говорили на планерке главный инженер и зам. начальника по ремонту. Повседневные проблемы предприятия инженера теперь не интересовали. Но очередь дошла и до него… Ширяев кратко доложил о ночном бдении — работа идет по плану, замечания, честно сказать, пустяковые. Главный инженер вскользь поблагодарил Ширяева и перешел к другим, уже менее серьезным вопросам. Люди по привычке настроились на наставший рабочий день, что не говори, а забот выше головы, тут уж, не до бабьих сплетен.
По дороге в контору Романом Денисовичем овладели вчерашние гнетущие мысли. Только раскрылись как назло с другой стороны, — с морально-этической, еще больше обостряя негодование самим собой. Уже ничего нельзя сделать, бесила необратимость ситуации, и почему такие соображения не пришли раньше в голову?
Получается, что ради чрезмерно раздутых амбиций, агент обрек на гибель еще четверых человек, прежде неизвестных, не сделавших ему никакого вреда… Хотя нет — уже пятерых, ибо боец оперативного пункта Пахряев заведомо приговорен к смерти. И эти люди стояли вместе с ним по одну сторону баррикад и не заслужили такого конца. Но также ясно, как белый день, что и с противной стороны последует чреда убитых, ибо в обоймах у Альберта Арнольда сотня патронов, и нет смысла экономить копеечные пули. Так, что за мясорубку учинил разведчик, неужели обезумел под старость лет…
Но и это не главное для истинного солдата — таковым считал себя. Цена человеческой жизни в военной обстановке сведена до минимума. Возникла более досадная проблема, тяжесть которой состоит в том, что разведчик сознательно (а как еще иначе) ликвидировал ячейку Абвера, выстроенную годами и для других целей. Провал в Кречетовке повлечет цепочку губительных последствий для других операций немецкой разведки, к примеру, тех же диверсионных актов. Альберт намеренно положил на плаху головы четырех агентов, которые завербованы, обучены, подготовлены другими людьми и скрытно работали бы дальше, давая весомые результаты.
Так не вредительство ли это? Так не помощь ли это врагам Германии? Расценить подобный проступок можно как угодно, но уж, никак не назовешь опрометчивым. Это чистой воды преступление, по логике по оберст-лейтенанту Арнольду плачет суд военного трибунала. И если бы Альбер оказался военным судьей, то определил бы собственное деяние как преднамеренная измена с отягчающими обстоятельствами. Только так, и не иначе…
Впрочем, чего фантазировать на пустом месте, если руководство Абвера узнает о таких художествах, даже взяв в расчет сложившиеся на месте обстоятельства, реакции будет однозначно категоричной. Альберта Арнольда прикажут ликвидировать, и не только как причинившего явный вред агента, а как ничтожество, выработавшее отведенный циркуляром ресурс. Что и обидно теперь… Столько трудов, сколько мучений — и все коту под хвост. Вот и взбрыкнул, вот и вздыбился, да и еще невинную душу, любимую женщину — жену Татьяну утащил в пропасть.
Слава богу, хоть по пути никто не попался, — чтобы Ширяев сказал, чтобы ответил встречному, находясь в столь подавленном состоянии… Прикинулся бы больным букой…
«…Эх ты… человек воли и доблести, скатившийся до зашуганного страхами размазни…» — с такими удручающими естество мыслями затворил Ширяев дверь коморки в техническом отделе депо. Плюхнулся в старенькое кресло, налил воды из графина и жадно опорожнил полный стакан. И с холодом влаги, обжегшим внутренности, голова постепенно прочистилась, дурные мысли ушли… Роман Денисович и язвительно усмехнулся, подумав о себе: «Как же немощен человек, что дает чувствам руководить собой…»
Разведчик по опыту знал, что минутная слабость легко обернется катастрофой, нельзя поддаваться порывам совести и благим моральным позывам, когда на кону сама жизнь, главная ценность в этом мире. Вот, такова мораль… Ведь он — индивидуалист одиночка, и это не вина или заслуга… таким Альберт Арнольд родился и останется до конца отведенных Господом дней.
Ширяев достал из кармана брюк перехваченный носовым платком Walther, сжал рукоятку до боли в пальцах, поднес к глазам, и пристально вгляделся в ствольное жерло. Матово поблескивало развальцованное выходное отверстие, а за ним в полной тьме притаилась — сама смерть. Агенту претило играть в эти столь притягательные для слабаков игры, но стоило подумать о mortiferum incidunt, а тем безжалостным казусам, видимо, пришла пора.
Уж слишком гладко складывалась карьера немецкого разведчика: поначалу на территории Российской Империи, а затем уже Советского Союза. Определенно причина в том, что тот оставался крайне осмотрительным, чрезмерно осторожным и суровым к себе. И уж на рожон не лез, ни при каких обстоятельствах, даже оскорбительных для обыкновенного человеческого достоинства, которое пришлось часто укрощать укротить ради дела, как говорят русские — засунуть в жопу. Что, конечно, нельзя сказать об офицерской чести, тут уж оставался непреклонен. Вот так и жил…
В декабре семнадцатого года капитана Альберта Арнольда прикомандировали к службе железнодорожных перевозок (Feldeisenbahnwesens) Ставки Главного командования (Groses Hauptquartier). Главным критерием назначения послужило владения русским языком, необходимым для оперативного анализа документации Варшавской линии Северо-Западных железных дорог, управление которой размещались в Вильне. Альберту знакомому с местной обстановкой, как говорится, и карты в руки. Волей-неволей въедливому генштабисту пришлось вникать в тонкости видов перевозок. Но сражения на Восточном фронте уже подошли к концу. Третьего марта восемнадцатого года в Брест-Литовске подписали сепаратный мирный договор. Советская Россия вышла из войны, однако Германия продолжала оккупацию западных губерний.
В конце того же марта Альберта вызвал к себе Вильгельм Мейер, возглавлявший отдел путей сообщения (Verkehrs-Abteilung — A 7). На Лейпцигер Штрассе капитана Арнольда поджидал коротко остриженный худощавый полковник. То был начальник отдела связи, контрразведки, прессы и разведки Генерального штаба (Abteilung fur Nachrichtendienst, Abwehr, Presse und Aufklarung — III B) Вальтер Николаи.
Альберт доподлинно знал, что этот человек — парвеню в Генштабе, мать полковника обыкновенная крестьянка, что собственно и определяло к нему отношение большинства генштабистов, выходцев из благородных сословий. И еще, заносчивые офицеры считали Николаи бездарным руководителем, сваливая на него серьезные неудачи в войне. Например, разведывательная служба отдела «III B» не просчитала сколько времени понадобится России для проведения мобилизации. А когда русская армия внезапно вторглась в Восточную Пруссию, германский Генштаб, застигнутый врасплох, совершил непростительные ошибки. Чтобы остановить русские войска, пришлось спешно перебросить на Восток два корпуса из армий, наступавших на Париж. В результате с большими потерями немцы проиграли сражение на Марне, тем самым поломали стратегический план наступления на Западном фронте.