Страница 73 из 145
В прусских кадетских школах изначально пропагандировались жесткие спартанские нравы: выносливость, неприхотливость, личная скромность и, конечно, самоотверженность. Твердый и даже излишне скрупулезный распорядок дня соблюдался неукоснительно. Подъем в половине шестого, и непрерывной чередой: физическая разминка, утренняя церковная служба, завтрак, общее построение, учебные занятия в течение пяти часов. Германское военное ведомство делало ставку на всесторонне образованных офицеров. Учебная программа кадетов базируется на полном курсе реальной гимназии (математика, физика, естественные науки). Но подготовка будущих офицеров, включала также освоение военных дисциплин, кроме того, серьезный акцент делался на углубленное изучение географии, всемирной истории, современных и классических (латынь) иностранных языков. Альберту, как некоторое время жившему в России, вменили факультативные занятия русским языком, что обрадовало кадета. Преподаватели были первоклассными, но строгими и педантичными до крайности. После уроков, во второй половине дни проводилась армейская и спортивная подготовка, самостоятельные и факультативные занятия. День получался загруженным до предела. Отбой в двадцать два часа, засыпали усталые курсанты сразу, и наступала полная тишина.
Альберту, точнее Роману Ширяеву довелось сравнительно долго проучиться в Ростовском институте инженеров железнодорожного транспорта. Однако, учебное оборудование аудиторий института никак не сопоставимо с таковым в кадетском корпусе, даже не учитывая временную разницу в тридцать лет. Да никакого сравнения… Предметные кабинеты в Лихтерфельде оборудовали необходимым атрибутами по последнему слову в науке и технике, да не то слово, — чрезмерно переоснащали, чего там только не было.
Но не только учебными занятиями забиты головы кадетов… Да и глупо, смешно подобное думать. Каждому известно, что пора юношества это период, мягко сказать, крайне романтический. Конечно, само собой разумеется, потаенные мысли и воображение каждого мальчишки отданы особам женского пола. Тут уж ничего не поделать, так устроена людская физиология.
Из женщин на территории кадетского корпуса присутствовали только жены и дочери преподавателей, проживающих в казенных квартирах. Видели бы какой фурор среди кадетов создавала смазливая мордашка девушки или молодой Frau, случайно оказавшейся рядом. Взгляды юнцов устремлялись в сторону красотки и сопровождали женскую фигуру до полного исчезновения в дверном проеме или в арке входных ворот. Местные разряженные девицы, да и симпатичные мамочки иногда появлялись и на церковной службе, но классные наставники строго-настрого запретили кадетам пялиться на них и специально высматривали зазевавшихся на мадемуазелей непослушников. Но, так или иначе, обостренный юный слух тотчас улавливал шуршание кринолина, заставлял учащенно забиться сердце, и со сладкой надеждой предвкушать, минуты лицезрения прелестного создания.
Спустя три карантинных месяца Альберту предоставили увольнения в город. Бог ты мой, Лихтерфельде только пригородный поселок столицы, но кишмя-кишел дамами хоть каких типов, мастей, сословий и возраста. Юный кадет, изредка ловя на себе оценивающие взоры фемин, приосанивался, старался выглядеть старше и представительней. Но сердце юнца было готово разорваться, как безудержно хотелось пообщаться с молоденькой прелестницей, но и даже пойти за девицей следом — было за счастье. Но неловко выходило, не пристало будущему офицеру выказывать собственные слабости, старался держать себя в руках…
Альберт знал, что старшие ребята заимели в городе подружек, даже любовниц — завидовал ли юноша таким… В некотором смысле, конечно, да, но понимал благоразумно — нужное время еще не пришло. Кадета Арнольда не раз видали на прогулке с собственной матерью, фрау Кристина выглядела еще не старой, да чего там — тридцать пять лет только. Однажды курсант выпускного класса (усатый молодчик лет двадцати двух), случайно оказавшийся с ним в наряде, сказал Альберту, что его мать чертовски симпатичная женщина. Сыну было приятно, хотя понимал, что выпускник поделился этой мыслью не только с ним, а и с другими, и, наверное, менее пристойно. Что поделать, в чисто мужском сообществе о женщинах не принято говорить с подобострастным умилением, понятно, что преобладают грубые, животные инстинкты.
Но жизнь не стоит на месте. Зимой любимым досугом кадетов считалось катание на коньках. Заливали каток и на территории корпуса, поэтому большинство курсантов владело коньками с большим мастерством. Но все ждали воскресных увольнительных, чтобы оказаться в близлежащем городском парке Швайцерхофе или на худой конец Хайнрих-Лайре, где расчищенные от снега озерца представляли целые ледовые полигоны. Играла духовая музыка, торговки на каталках предлагали кремовые пирожные, подогретые сиропы, иные припасли даже хмельной пунш. Лепота, как принято говорить в России… Но главное, самое замечательное, что сюда приходили кататься розовощекие, веселые, прелестные гимназистки.
Альберт с земляком Готхардом Хейнрици познакомились с двумя девочками из Goethe-Gymnasium, расположенной на Drakenstrase, в нескольких сотнях метров от кадетского корпуса. Признаться, кадет частенько приостанавливал шаг, якобы глазел на желтые здания гимназии. На самом же деле Альберт украдкой посматривал на рой счастливых девушек в школьной форме, кружащих возле нее. И вот теперь две гимназистки, которых звали фройляйн Агнета и фройляйн Дагмара, стали запросто, по-приятельски общаться с ними. Это ли не великое счастье для пятнадцатилетнего школяра-кадета.
Готхард (старше на полтора года), будучи сыном лютеранского священника, был религиозен и регулярно посещал кирху. Набожность молодого человека не имела успеха у излишне просвещенных девиц, и вскоре Хейнрици перестал с ними встречаться. Альберт же оказался крепким орешком, но, увы, единственным достижением юноши на «любовном» фронте, явилось то, что девушки позволили ему держаться при катании за ручки. Альберту больше нравилась белокурая Дагмар, милая Даги, так он называл фройляйн. Кадет так и не отважился назначить знакомице свидание, а весной «ясная как день» (в датской транскрипции) вдруг исчезла из виду. Незадачливый кавалер однажды встретил подругу пассии Агнету книжного магазина, и девушка рассказала, что отца Дагмар — строевого офицера перевели в Гамбург.
Потом, уже в шестом классе приятели пристрастили товарища посещать дешевенькие варьете, где показывали грубые и фривольные спектакли, ходили юнцы ради того, чтобы посмотреть на полуголых красоток, танцующих в пеньюарах. В семнадцать лет Альберт, наконец, стал мужчиной, в смысле — познал женщину. Первую «наложницу» звали Аделинда. И вот эту «благородную змею» (с древнегерманского) бандерша кликала Линдой или по-еврейски Идой. Арнольд быстро забыл ее облик, в памяти осталась только худая испита девчушка, с пунцово накрашенными губами и бритым лобком, вот и «cherchez une femme».
И опять перед глазами замельтешили одни безжизненные картинки. Ни одной приметной физиономии, ни одного приветливого или откровенно-дружеского слова… Как будто и не с ним происходило, как будто и не было заполненных до самого верха четырех лет юношеской жизни в военной казарме. Неужели на нервной почве отказала память… Забыл выматывающую силы зубрежку перед переводным экзаменом, заковыристые формулы по физике и высшей математике. Забыл осточертевшую до боли в деснах строевую подготовку на пронизывающем ветру, с подтянутыми под поясной ремень полами длинных шинелей. А может, забыл азарт футбольных матчей на тренировочной площадке перед южным фасадом учебного корпуса… Или забыл учебные атаки с примкнутым штыком, когда, несмотря на строгий запрет, кадеты все до единого кричали «hurra!».
Нет, Альберт Арнольд помнит, помнит как вчерашний день, и ни о чем не сожалеет. Ничего не готов поменять, хотя часто было не сладко, ой как не сладко, но ведь сумел преодолеть тяготы и трудности, превозмог с достоинством, будучи еще наивным мальчишкой. И поэтому он горд собой, — горд, что довелось учиться в лучшей кадетской школе мира — Hauptkadettenanstalt!