Страница 137 из 145
Но с середины лета пошла уже волнующая информация — о сосредоточении германских воинских частей (бронетанковых, артиллерийских и механизированных) по зарубежному периметру Белостокской, Брестской и Львовской железных дорог.
К примеру, — о прибытии на станцию Тересполь бронепоезда, составов артиллерии и танков, кавалерии и пехоты. В Седльце и Лукув прибывает много танковых частей, в целях экономии горючего, один танк тащит за собой два танка в холодном состоянии. И еще любопытный факт — у города Остроленка ожидается размещение немецких войск числом до восемнадцати дивизий.
По сообщениям агентов получалось, что избыточное количество германских войск прибывает с Западного фронта, а бывшие польские казармы отремонтированы для размещения немецких воинских частей. Взрываются старые австрийские и польские укрепления, и вместо них вдоль советской границы строятся новые. Для сооружения укреплений мобилизованы местные крестьяне, включая детей-подростков. В районах с преобладанием украинского населения (тот же Перемышль) происходит вербовка немцами украинских националистов, ведется усиленная пропаганда на Советскую Украину.
И это только малая часть агентурных сводок, прошедших через руки Воронова. Причем, наращивание немецких войск, техники и строительных материалов увеличивается с каждым месяцем. Львовяне сообщают, что, как минимум тридцать воинских составов в день проходит через Варшаву на восток.
Сергей передал лично в руки Соломону Мильштейну сообщение об организации еврейского гетто в Варшаве, для которого выделен специальный район, огражденный кирпичным забором. В неволе собрали четыреста десять тысяч евреев, согнанных со всех концов города. Обитатели гетто получают сто двадцать пять грамм хлеба в день, живут в нечеловеческих условиях, что стало причиной резко возросшей смертности среди евреев.
Соломон развел руками: «Фашисты — есть фашисты…». И эта информация ушла тоже наверх…
В начале ноября сорокового года, произошла замена начальника Первого отдела капитана Артема Варенсона майором госбезопасности Николаем Синегубовым, как следствие ценности агентурной работы Транспортного управления.
Уже везде понимали, что война с немцами неукротимо надвигается, вопрос только, — когда начнутся военные действия…
В январе сорок первого Наркомат (за подписью Берии и Мильштейна) доложил руководству страны о мобилизационной готовности железнодорожного транспорта. Информация, изложенная в рапорте за ╧ 245, явилась объективным показателем состояния дел по дорогам страны. Документ получился шокирующим…
Сергей, участвовавший в составлении этого меморандума и запомнил отдельные куски горьких формулировок: «…в текущее время НКПС не располагает четким мобилизационным планом перевозок…», «…воинские графики, разработанные в 1938 году устарели, и уже в 1939 году себя не оправдали…», «…нет централизованного плана народнохозяйственных перевозок на первый месяц войны…», «…в июле 1940 г. штаб РККА предоставил в НКПС грубо ориентированные размеры воинских перевозок, на основе чего НКПС разработал временный вариант мобплана…».
Детальный список десятков проблем, итожит печальный вывод, — «…этот временный план воинских перевозок является нереальным…»
Далее следует перечисление финансовых и технических показателей и еще одно горькое заключение: «По причине этого в ряде стратегических пунктов страны в первые дни мобилизации воинские перевозки будут находиться под угрозой срыва».
Так и произошло… и даже плачевней, — железные дороги подверглись серьезнейшим испытаниям и в сорок первом, да и в сорок втором году. Трудности оказались чрезвычайные, требовались сверхчеловеческие усилия для их преодоления. Главное транспортное управление обезлюдело, повсюду требовались зоркие глаза и твердая воля чекистов. Да и Сергея Воронова помотало — хлеще некуда… Но, слава Богу, советские железные дороги с натугой, но справлялись с задачами фронта и тыла, порукой тому стала самоотверженность наших людей, уверенных в Победе над фашистами.
Вдруг раздались отрывисто глухие, словно из погреба, птичьи звуки:
— Ту-туту-тут-тут-тут-ту-ту… — после короткой паузы продолжись протяжным, — у-у-у-у…
— Филин сигнал подает, — весело заявил сержант Алтабаев. — Это Толик Ряшенцев приметил нашего беглеца, — вот там, — боец повернулся направо и указал на излучину речушки, рядом с пологим спуском прибрежного бугра. — Стенюха, — обращаясь уже к солдатику, сидевшему на вершине тополя, — ну-ка на полвторого смотри… Чего видишь?
— Вижу-вижу! — заорал рядовой Стенюхин.
— Санек… — Алтабаев кратко выругался, — потише не можешь… — подумав малость, поправился для Воронова. — Хотя отсюда ничего не слышно, далековато будет… — и уже к наблюдателю. — Чего видишь, Санька!
— Бежит к речке мужик с котомкой. Вот полез в речку… Идет вброд…
— По коням ребята! — скомандовал Воронов. — Теперь зверь уж точняк наш…
Но прежде следовало дать распоряжения наличному составу облавы. Воронов приказал двум мотоциклистам срочно ехать к трем отрядам, полукружьем охватившим район преследования по пути в Старо-Юрьево. Дальней группе лейтенанта Павла Горюхина, заехавшей с севера, было велено выдвинуться к открытой взору границе Плодстроевских садов и запереть возможный отход Ширяева к зеркалу пруда Ясон и длинному, заросшему камышом, логу. Бойцам Михаила Юркова следовало спуститься к руслу речки Паршивки, форсировать проток в нескольких местах, залечь в прибрежных зарослях и ждать команды, тем самым перекрыть беглецу отступление обратно назад. Младшему лейтенанту Свиридову развернуться и прикрыть направление в сторону деревушки Культяпкино и стекающему в Паршивку ручью из Плодстроевских прудов.
Сам же майор с группой вышел на затвердевшую межевую полосу, разделявшую садовые кварталы и прибрежные дикие заросли. До подхода бойцов Юркова, Воронов решил выставить одиночные дозоры по линии тропы. Сергей понимал, что толку от них мало, но Ширяев, заметив патруль, уже не решится повернуть вспять. Тем временем удавка вокруг него будет стягиваться и, оказавшись в мешке, беглец, сам не ведая того, окажется в руках преследователей.
Оставшийся четвертый мотоцикл Сергей отдал в распоряжение сержанта Алтабаева, которому велел ехать в отделение Плодстроя и организовать регулярное прочесывание границ близлежащих кварталов конными охранниками. Воронов надеялся, что это вызовет замешательство у Ширяева и не даст агенту шанса на скорое продвижение.
Истоптанная межа до дальнего изгиба отчетливо просматривалась в полевой бинокль. Сергей видел, как высадили первого бойца. Тот с минуту топтался туда-сюда, потом отошел к кустам и помочился, затем раскурил папироску и опять бездумно зашагал взад-вперед.
«Да уж, такого дозорного матерому разведчику Ширяеву завалить не стоит труда. Но, определенно, немец не дурак, чтобы так глупо подставиться. Остается вопрос — где фашистский агент теперь залег… Наверняка, тропу уже миновал… Ясное дело, беглец слышал рокот мотоцикла и конечно понимает, что проделанный им маневр уже разгадан. Какие последуют действия, что предпримет Ширяев…» — Сергей полагался на собственную интуицию, но, однако развернул планшет и углубился в подробный план прилегающей местности…
«Итак, далеко Ширяев уйти не мог, наверняка залег, в первых рядах восточных кварталов, выжидает… По пути следования мотоцикла идти шпиону нет резона, можно запросто нарваться на засаду или собак, потому станет углубляться внутрь сада. Ну, и что предпримет дальше… Сад раскинулся на сотни гектаров, можно, конечно, прочопать по кочковатым междурядьям три километра обратно в Кречетовку… Но, неужели не понятно, — это гиблый номер, агента там ждут не дождутся, — майор иронично ухмыльнулся. — Сады сильно вытянуты на юг, однако не сидеть же там сутками (а главное без воды), пока поиски поутихнут. Остается одно — залечь в поселке отделения Плодстроя. Ширяев давно в Кречетовке, наверняка изучил окрестные селенья и знает, что по случаю войны в них много брошенных подворий. Где удастся отсидеться, переждать хотя бы первое время».