Страница 119 из 145
Получив положенные вводные инструкции, положив в портфель «особую» папку, Сергей отправился к сотруднику, который предоставил старшему лейтенанту документацию о сложившейся ситуации в Испании. Воронову дали три дня для изучения нюансов текущей обстановки, знали, что память у старшего лейтенанта что надо, да и аналитические способности — дай Бог каждому…
Первым делом Воронов принялся изучать обширное досье Ивана Петровича Степанова, «в девичестве» — Стояна Минеевича Иванова, рождения девятьсот девяностого года, учителя по профессии. Дело видного коминтерновца изобиловало детальными подробностями, иные столь «убийственного характера», что лучше такие частности держать на замке даже самому персонажу. Сотрудничество иностранца с ОГПУ, а затем с НКВД, внедрение в среду оппозиционеров — зиновьевцев и троцкистов, считалось семечками по сравнению с подрывной работой «учителя» в Европе под оригинальными псевдонимами.
В двадцать восьмом Степанов тайно обретался в Мексике и Центральной Америке. Нелегала арестовали в Гватемале и с позором выслали в Германию. Вернувшись в Москву, тот участвовал в VI конгрессе Коминтерна, позже возглавил секретариат Романских стран, параллельно занимался в Латиноамериканском секретариате Коминтерна.
Конкретно с этого года прослеживается работа политэмигранта по «испанской тематике». В октябре в Москве состоялась Латиноамериканской конференции, Степанову поручили составить предложения для выработки директив Коминтерна по Испании. Проведенный анализ в принципе считался правильным, несмотря на некоторые чисто личные предпочтения, — политик предрек в стране в недалеком будущем «гражданскую войну».
В тридцать втором году Степанов посетил Испанию в составе делегации ИККИ, которую возглавлял аргентинец Викторио Кодовилья. Болгарин участвовал в разгромном пленуме компартии Испании, где низложили прежних руководителей (не признающих указку Коминтерна, потому и обвиненных в сектантстве) и избрали генеральным секретарем ЦК КПИ Хосе Диаса.
Степанов регулярно участвовал в пленумах ИККИ, включая XIII — последний антифашистский, являлся делегатом VII конгресса Коминтерна, с тридцать пятого года работал референтом в секретариате Дмитрия Мануильского, а с марта тридцать шестого в секретариате Андре Марти.
В январе тридцать седьмого болгарина под видом бельгийского гражданина Бернара Пьера отправили в погрязшую в ожесточенной внутренней войне Испанию. Москву не устраивал председатель республиканского правительства социалист Франсиско Ларго Кабальеро, было заявлено о необходимости замены старика на другого, молодого социалиста — Хуана Негрина, занимавшего пост министра финансов. Негрин видел единственное спасение страны в тесном сотрудничестве с Советским Союзом. Однако лидер испанских коммунистов Хосе Диас противился смещению премьера. Степанов (Морено) и другие советские представители с неуемной силой давили на Диаса и его приверженцев, принуждая к смещению Кабальеро.
В мае произошли трагические события в Барселоне — столкновения между бойцами правящей Объединенной социалистической партии Каталонии и отрядами анархистов и Рабочей партии марксистского объединения (ПОУМ), руководимой признанным лидером Профинтерна Андре Нином, бывшим секретарем Троцкого, высланном в тридцатом году из СССР с русской женой и детьми. Степанов регулярно информировал руководство о положении вещей. Он делал акцент на приверженности ПОУМ троцкизму, кроме того сгущал краски: «…является филиалом шпионского аппарата генерального штаба Франко, организацией агентов гестапо и агентов Муссолини, организацией, в ряды которой входит также и агентура Интеллидженс сервис и французской охранки…»
Семнадцатого мая Франсиско Ларго Кабальеро на посту председателя Совета министров сменил Хуан Негрин. Менее чем через месяц ПОУМ запретили, арестовав большинство членов Центрального комитета. Такая же участь постигла и главарей анархистских бригад.
В субботу двадцать девятого августа Воронов ступил на просторную платформу под сень дебаркадеров Французского вокзала Барселоны. Он быстро прошел через входную арку (Entrada Fndens) в вестибюльный трехкупольный зал. Часы-тондо в черной раме у входа в ресторан показывали девять тридцать пять.
Выйдя из вокзала, давящего помпезностью, на проспект Маркес Аржентера, Сергей огляделся…
Напротив парадной шеренгой выстроились классически гордые пятиэтажные здания с зеркальными окнами дорогих магазинов и ателье. По правую руку — в двух сотнях метров привлекли внимание скульптуры двух экзальтированных дам на нарядных постаментах у входа в роскошный сад де Фонсере и Местре, по левую — вдали высится столь же изящная колонна с белым ангелом фонтана Нинью.
Шагать следовало в левую сторону…
Первое, что поразило Сергея, так это кричащее несоответствие рассказам товарищей, побывавших в Барселоне в прошлом году. Советский человек рассчитывал увидеть преображенный революцией город, в котором царили идеи равенства и братства, и отсутствовал любой намек на социальное неравенство. Но действительность не оправдала надежд, мятежным и свободным духом здесь даже не пахло. Воронов попал в чисто буржуазный мир, сродни недавно виденному в Варшаве, Берлине и Париже (пунктам пересадки по пути следования). Нарядно одетые, словно напоказ, горожане, обилие полицейских в голубой униформе, фланирующие щеголеватые офицеры в ладно скроенных приталенных френчах, обилие дорогих автомобилей, шикарные витрины ресторанов и торговых заведений… Исчезли из речи людей обращения camarada (товарищ) или amigo (приятель), теперь везде звучало любезно-вежливое «сеньор». В то же время досадно насторожили нищие, просящие подаяние, и длиннющие очереди, выстроившиеся у продуктовых магазинов в жилых кварталах. Часто встречались неухоженные мужчины, с явным признаком боевых ранений. Сергею позже пояснили, что это ополченцы, прибывшие в отпуск, но по политическим признакам не принятые в Народно-республиканскую армию, добавив с сожалением, что ополченцы вояки никудышные, полные апломба и высокомерия, как и сопутствующей тому лени и отсутствию дисциплины. Но Воронов знал, что эти добровольцы в первый год войны удержали линию фронта республики, несмотря на доставшиеся им лишения и тяготы. Естественно, на домах уже отсутствовали черно-красные флаги анархистов и алые стяги с серпом и молотом и буквами P.O.U.M. Зато пестрили полосатые каталонские «эстелады», часто встречались красные полотнища коммунистов и портреты Сталина, реже вместе с Лениным. Такова теперь реальность в Барселоне…
К нему подбежал водитель ближайшего такси:
— А донде киэре ир эль сеньор (наверное, куда изводите ехать)?
Сергей еще скверно знал испанский (начал учить язык месяц назад), но считая, что немецкий ближе к романским языкам, ответил по-немецки:
— Нotel Suiso im gotischen Viertel, — отель и готика слова общеупотребительные, понятные, даже дураку.
— Энтендидо, сеньор, суйса эн вия Лайетана, сьентесе, — таксист сделал приглашающий жест.
Старенькая Лянча (Lancia), крякнув пару раз, набрала скорость и ловко лавируя среди потока разномастных автомашин и древних пролеток, понеслась по отполированной брусчатке. Обогнув белокрылого ангела, с многофигурной композицией у подножья, они выехали на ухоженный бульвар с ветвистыми пальмами. Водитель постоянно комментировал местные достопримечательности. Сергей понял, что едут по проспекту Изабеллы. Лихой поворот направо, слева величественное здание с двумя башнями. Почтамт — сообразил пассажир, хотя слова водителя походили на лексику тореодора — «централь де корреос». Воронова больше и больше поражала архитектура окружавших строений! Лихой разворот налево, таксист резко затормозил возле длинного пятиэтажного дома с маркизами на первом этаже.
Су отель, сеньор! — понятно, приехали…
Дешевый номер на четвертом этаже заказан еще в Париже. Там же новый постоялец поменял франки на песеты по удивительно щадящему курсу. Так начался первый день в Барселоне… Сергей помнил все как в яви.