Страница 9 из 70
Я спускаюсь в подвал, преодолевая две ступеньки за раз, и нахожу ее в точности такой, какой я ее оставил — связанной, с завязанными глазами и сидящей в углу. Она проводит окровавленным пальцем по стене рядом с другой полосой крови.
Она считает дни до приезда Кэмдена.
Ее голова резко поднимается, как только дверь за мной запирается, и ее поза выпрямляется. Она вскакивает на ноги, вызывающе вздергивая подбородок.
— Это кто? — спрашивает она, ее голос резкий и властный, как у миссис Хэтэуэй. Однако, в отличие от миссис Х., Божья девочка не выглядит отчаявшейся. По крайней мере, это делает ее немного менее раздражающей.
— Ужин, — хмыкаю я, бросая пластиковый контейнер к ее ногам. Подвал в основном пустой. У нас с Ирвином ничего не было, и когда мы арендовали эту дыру, в ней едва хватало двух кроватей и старого провисшего дивана.
Но в углу есть гниющий деревянный стол, который стоит здесь еще до того, как я сюда переехал, и несколько картонных коробок, где мы храним наше бесполезное дерьмо. Ничего, что могло бы служить оружием. Одежда, книги, несколько старых семейных альбомов, которые Ирвин хранит о себе и своей команде. Такие вещи.
Это означает, что Сильвер Спун сидит на полу, спит на полу, и, учитывая долгие часы моего отсутствия дома, она, вероятно, скоро пописает на пол. У нее есть только один перерыв в ванной, и после того, как Ирв дал ей пощечину, когда она впервые пришла, я скзал ему « Не подходи к ней» . Просто чтобы убедиться, что он серьезно воспринял предупреждение, я наступил ему на ногу. С тех пор он хромает.
— Мне хочется пить, — объявляет Кантри Клаб сквозь волдыри на губах.
Я поднимаюсь наверх и наполняю ей бутылку воды из-под крана. Когда я протягиваю ей его после того, как развязал ей запястья, она выпивает все залпом и вытирает рот, удовлетворенно цокая языком.
— Душ, — требует она, а затем ставит вопросительный знак в конце предложения.
Я уже понял, что она хочет, чтобы я думал, что она какая-то девица в беде. Но ее маска такая же невероятная, как и моя маска Гая Фокса. Она полна трещин.
Она не слабая, она сильная. Хуже того, ее сила сияет, ослепляя всех гребаных людей поблизости. В девушке с огнем в глазах, жаждущей мести, нет ничего покорного. Тонкокожие люди не смеются в лицо тем, кто их ударил. Эта цыпочка — святой гребаный ужас. Она вела себя так, будто сцена на складе была какой-то большой жирной шуткой.
Чем ты это заслужила, Блонди?
— Сначала поешь, — приказываю я, поворачиваясь, чтобы подняться наверх.
— Тогда садись со мной. Мне действительно нужно услышать что-то кроме тишины.
Побывав в изоляции, я точно знаю, что она имеет в виду. Когда тишина такая громкая, тебе хочется разрушить это место до тех пор, пока боль в кровоточащих пальцах не выкрикнет твои крики вместо тебя. Но правда в том, что я ни хрена ей не должен.
И я определенно не должен играть в ее игру.
— У меня дела.
— Пожалуйста. — Ее тон совсем не умоляющий. — У тебя есть внешний мир весь день. Все, что у меня есть, это ты. Десять минут - это все, что я прошу. Мы поедим, а потом ты пойдешь.
Думаю, десять минут меня не убьют. И каким бы дерьмом я сейчас не занимался, ее проблем в сто раз больше. Я сажусь в дальнем углу комнаты, напротив нее, и разрываю свой коричневый бумажный пакет.
— Спасибо, — произносит она. Мы едим. Божья девочка довольно дезориентирована. Попытка съесть салат с завязанными глазами — сука. Она тыкает своей пластиковой вилкой — я делаю мысленную пометку убрать ее, когда она закончит — в воздух, вокруг бедер, куда угодно, кроме пластиковой миски, прежде чем полностью сдаться. Затем она начинает есть руками.
— Расскажи мне о себе, — говорит она, жуя салат.
— Это не свидание вслепую, — рычу я.
— Технически так и есть. — Она ухмыляется, глядя на кучу листьев у себя на коленях, ее глаза все еще завернуты в черную ткань того, что когда-то было моей рубашкой. Я не смеюсь над ней.
— Знаешь, я специализировалась на английской литературе в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. — Она сует помидор черри между губами. Это лучший вид губ. Ее верхняя губа толще нижней, что создает естественную надутость.
— Хорошо, что ты трахаешься с этим.
— Лучшая жизнь для жизни — это та, за которую тебя будут судить люди. — Она проводит кончиком языка по верхней губе. — Танцуй со своими демонами, люби беззаботно. Самоотверженно. И самое главное, люби себя, даже в худшем случае.
Ух ты. Она такая долбанутая. И чокнутая. Мне это даже нравится.
— Инк подсадил тебя на какую-то дурь? Ты под кайфом?
— Это часть стихотворения, которое я написала в школе. Это было опубликовано в университетской газете. — Она похлопывает внутреннюю часть своей миски.
Я хочу встать и сказать ей, чтобы она забыла обо всем этом, но моя задница все еще прикована к полу, потому что я не должен бояться какого-то богатого ребенка.
— Дай угадаю, — хрипит она, — ты окончил «Школу сильных ударов»?
— Неа. Я ее бросил. Я неудачник насквозь. В этом теле нет ни одной дееспособной кости. — Я стучу кулаками в грудь, как горилла.
Она смеется над моей глупой шуткой — звучит искренне, — и я замечаю, как ее руки снова ласкают стенки черной чаши. Она покончила со своим салатом, но все еще голодна. Конечно, голодна. Она не ела весь день. Неохотно я подхожу к ней и кладу картошку фри ей в руку. Я могу обыскать кухню позже. Небольшой луч тянется к ее губам. — Спасибо. Так почему же Гай Фокс?
— Самая простая маска на рынке.
— А почему Бит?
Я не отвечаю.
— Посмотрим. . . — Она грызет картошку, мотая головой назад и размышляя. У нее тонкая шея. Бледная. Отлично. Я хотел бы задушить ее . — Инка зовут Инк, потому что он татуировщик — его было нетрудно выудить.
— Ублюдок. — Я вдыхаю, потирая лицо. Это еще одна причина, по которой я держу его от нее подальше. Стоит ли удивляться, что он оказался в Сан-Димасе? Парень настолько глуп, что это почти незаконно. Я сбился со счета, сколько раз он доставлял нам неприятности своим дурацким ртом. Будь то в баре или просто драки с подростками на велосипедах через дорогу. На этой неделе он рассказывает ей, чем зарабатывает на жизнь (Это даже неправда. Он не работал в салоне с тех пор, как вышел на свободу), на следующей неделе он поделится советами, как ускользнуть отсюда.
— Вероятно, вы вместе думали об именах, значит, твое имя тоже имеет значение. Бит, да? Музыка? Но ты слишком молчаливый, чтобы быть любителем вечеринок. Может быть, тебе нравится избивать людей. . .но тогда ты бы не был так шокирован тем, что Себ шлепнул меня ради забавы. И возможно. . . — Она наклоняется ближе. — Может быть, я попала в плен в объятия заядлого читателя. Разве это не было бы чем-то? — Ее плечо касается моего. Что-то странное шевелится внутри меня, сигнализируя о том, что мое тело пробуждается от своего нормального спящего состояния.
— Поклонник поколения битлов. Но кто твой любимый? Фанте? Буковски? Берроуз? — Она наклоняется ближе. Мой рот дергается. Что. Что. Блядь? — Кто из этих авторов играет на струнах твоего одинокого сердца, Бит?
— Ты занималась психоанализом? — Я встаю, беру ее за руку и дергаю. — У тебя есть пятнадцать минут, чтобы пописать, посрать и принять душ. Поторопись, Зигмунд Фрейд.
Она следует за мной и на этот раз не спотыкается о лестницу по пути в ванную. Способная ученица.
— Мне нужно еще несколько минут, чтобы постирать платье. И, может быть, я могла бы одолжить у тебя чистую рубашку, пока она сохнет?
Я не хочу баловать ее, но такие вещи тебе дарованы в тюрьме, без вопросов. — Я помою. Я прослежу за тобой после твоей вчерашней выходки.
— А если мне нужно в туалет? — Ее тон становится паническим.
— Тогда ты должна быть счастлива узнать, что я делил камеру с парнем, который испражнялся менее чем в футе от меня, пока я обедал. Другими словами, мне было наплевать.